Left.ru __________________________________________________________________________


Александр Бузгалин

МИФ ОБ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ РЕФОРМЕ,
или
ПОЧЕМУ В РОССИИ ИДЕТ МОЩНАЯ ЭКОНОМИКО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА ВОКРУГ РЕФОРМЫ ОБРАЗОВАНИЯ

Мощный поток публикаций на тему реформирования образования заполнил страницы важнейших российских газет и журналов в течение последнего года, да и первые месяцы 2001 года охарактеризовались немалым вниманием к этой проблеме. Причины этого не случайны и мы в заключение вернемся к их рассмотрению, а сейчас отметим, что этот поток практически целиком сводился к чисто рекламным статьям, восхвалявшим правительственную концепцию реформы образования, и обвинявшим ее оппонентов в личной корыстной заинтересованности цепляться за старую систему. Ни одно из этих средств массовой информации не потрудилось проанализировать альтернативный проект (Национальную доктрину образования), не говоря уже о том, чтобы предоставить слово ее авторам. Попробуем, в отличие от авторов подобных статей, оперировать серьезными аргументами, не опошляя позицию своих оппонентов: и «работая» с теми действительными противоречиями, вокруг которых ведутся споры по проблемам реформы образования. 

В чем же суть правительственной модели и о чем идет спор?

1. «Деньги следуют за учеником»... а за правительственной концепцией последует закрытие школ и сегрегация учеников по имущественному принципу

Начнем с общеобразовательной школы. Правительственная концепция предлагает красивый принцип – деньги следуют за учеником. Государством финансируется не школа, как сейчас (вне зависимости от качества, а подчас и количества предоставляемых услуг), а образовательные услуги по нормативу на одного учащегося. Замысел – поставить школу в зависимость от ее привлекательности для учащихся – заманчивый. Но как показывает анализ, проведенный экспертами Комитета по образованию и науке Государственной Думы РФ (в частности, Центром по изучению проблем информационного общества при председателе данного Комитета), этот проект не учитывает ряд важнейших обстоятельств. 
Во-первых, ученики (и их родители) имеют весьма ограниченный выбор возможностей для перехода из «своей», территориально ближайшей, школы, в какую-либо другую, где качество образования выше (при этом возможность выбора зависит от доходов родителей – например, от их возможности подвозить ребенка в школу на автомобиле). А в целом ряде случаев (село, малые города) они не имеют такого выбора вовсе. Результатом – многократно обосновывавшемся с цифрами в руках Комитетом по образованию и науке ГД РФ – может стать закрытие многих сельских школ, а надежды на то, что учеников в российской глубинке будут возить автобусами, при нынешнем качестве дорог, состоянии бюджетов сел и цене на горючее весьма призрачны.

Во-вторых, сокращение финансирования школ, дающих образовательные услуги сравнительно невысокого качества (что определяется в первую очередь качеством учительского состава), приведет к тому, что качество этих услуг упадет еще больше вместе с вполне прогнозируемым уходом лучших учителей и последующей деградацией значительного числа (от 1/3 до 1/2) сельских (и не только) школ. В результате до трети учащихся не сможет получать сколько-нибудь качественного образования. Перед бюджетом образования встанет проблема – закрыть эти деградирующие школы вовсе или нести огромные экстраординарные расходы для их возрождения.

В-третьих, расходы на функционирование школы как целостного организма (то же касается и вузов) зависят от количества учащихся, но не строго в прямой пропорции.

Однако это еще не самые серьезные проблемы. Правительственная концепция предполагает, что финансироваться из бюджета в школе будет только предоставление образовательных услуг в рамках обязательного государственного стандарта. За все, что сверх этого, ученики (то есть их родители) должны будут платить. 

Правительство считает, что это даст частные инвестиции в образование, идущие прямиком в школу, а не окольными путями через частное репетиторство. Но нетрудно себе представить реальное действие предполагаемого экономического механизма. Он создает мощные стимулы для учителей зарабатывать деньги за счет оказания дополнительных услуг. А как можно увеличить их объем? Да просто – сократив объем услуг по обязательному государственному стандарту до минимума. И, вполне возможно, до такого минимума, что ни один ученик не сможет получить знания в объеме обязательного государственного стандарта, не заплатив за массу дополнительных занятий «сверх стандарта».
Таким образом, правительственная концепция навязывает школе с принудительной экономической необходимостью сегрегацию обучения по признаку состоятельности родителей. Достаточно очевидно, что дети богатых родителей будут группироваться в школах с лучшим учительским составом (которому и платить будут, соответственно, побольше – в том числе и за счет государства), а ученики победнее станут концентрироваться в плохоньких школах, обделенных бюджетным финансированием.

2. Единый выпускной экзамен как средство зафиксировать разное имущественное положение родителей

Вторым слагаемым правительственной модели реформирования образования является введение единого выпускного экзамена, на основании которого ученик сможет получить образовательный ваучер в размере, достаточном (с точки зрения правительства) для бесплатного (в случае получения исключительно отличных оценок) или полуплатного (в случае очень хороших успехов) получения высшего образования. Идея имеет массу достоинств. И единые принципы оценки знаний школьников, и отход от взяток и повального репетиторства при приеме в вузы (поскольку туда будут зачислять на основе результатов выпускных тестов). 

Но давайте проанализируем, что будет происходить в школе на пути ученика к единому выпускному экзамену. Очевидно, что школьники подойдут к единому экзамену с разными знаниями в зависимости от имущественного положения родителей (способных или не способных нанять репетиторов, оплатить дополнительные занятия, устроить ребенка в элитную школу и т.п.). И тесты это различие в имущественном положении четко зафиксируют. Даже ленивые и бездарные отпрыски богатых родителей, учась в лучших школах и будучи натаскиваемы командами платных репетиторов, будут иметь заведомо лучшие шансы на выпускном экзамене, чем дети из малообеспеченных семей, обучающиеся в худшей школе и не имеющие возможности платить за дополнительные занятия. 
Кроме того, школьники, по сути, станут заложниками модели «единственного шанса», когда по той или иной причине неудачно написав тест (волнение, личные обстоятельства и т.п.), вы уже не сможете претендовать на хорошую оценку: пересдача единого экзамена возможна только на следующий год и за деньги. (А что делать бедным ученикам, которые не могут платить за вуз и не могут попытать счастья на экзаменах второй или третий раз, как это можно сделать сегодня?).

А что же вузовское образование?

3. Те, кто нажились на ваучерной приватизации, предлагают ваучеры на высшее образование

Авторы проекта реформы совершенно правы, говоря о том, что абитуриенты, претендующие на так называемые бесплатные места в вузах, на деле в настоящее время несут значительные расходы на репетиторство, прямые взятки и на взятки, прикрытые репетиторством. Сейчас наше население не в состоянии из личных средств мобилизовать дополнительные суммы на оплату услуг высшего образования. Но поможет ли предлагаемая в правительственной концепции идея ГИФО (государственного именного финансового обязательства, которое должно покрывать расходы на вузовское обучение) справиться с этими проблемами?

Начнем с вопроса – кто же получит ГИФО? Вручать его будут в зависимости от рейтинга выпускных экзаменов в школе. Как можно увидеть из сказанного выше о реформе школьного образования, это значит, что главными претендентами на ваучеры-ГИФО (и, после теста, их обладателями) станут школьники из наиболее обеспеченных семей. Кроме того, предполагается, что в каждом вузе треть высших по рейтингу абитуриентов будет оплачивать обучение только за счет ГИФО, еще треть будет доплачивать разницу между величиной ГИФО и вузовской ценой за обучение. 

Правительством предполагается, что эта цена – «за исключением 20–30 московских и питерских вузов» – не может быть установлена значительно выше ГИФО. Если уж вести речь о рынке образовательных услуг, то цена, устанавливаемая вузами за обучение, будет настолько превышать ГИФО, насколько абитуриенты, их родители, и коммерческие организации, посылающие своих сотрудников (настоящих и будущих) на учебу в вузы, будут в состоянии мобилизовать денег на эти цели. Таким образом, все то, что нынче тратится на репетиторство, взятки и т.п., вузы будут получать по-прежнему, но только в виде разницы между ГИФО и ценой обучения.

Стремление получить ГИФО, будет, кстати сказать, еще одним стимулом для состоятельных родителей оплачивать дополнительные занятия своих детей-школьников, наем репетиторов для выпускных экзаменов, да и для банальных взяток членам комиссий, оценивающих ответы на тесты. Если сейчас дают взятки, чтобы поступить в вузы, то реформа переместит эти взятки на уровень не вступительных, а выпускных экзаменов – только и всего. 
При этом взяточничество станет еще более массовым и слабо контролируемым. Во-первых, вузы, так или иначе, добавят некоторые дополнительные «собеседования». Во-вторых, сегодня школьник может получать и бесплатную подготовку в специальных школах при государственных вузах (например, на экономическом факультете МГУ есть Экономико-математическая школа, бесплатно работающая со школьниками 8–11 классов); для сдачи единого теста такие школы будут бесполезны. В-третьих, если у вузов есть некоторая заинтересованность в отборе действительно пригодных для обучения студентов, то едва способным выжить школьным учителям, распыленным по сотням тысяч школ, будет явно не до этого.

Итак, ни репетиторство ради попадания в вуз, ни взятки не исчезнут, а степень официальной платности обучения увеличится. Кто же выиграет? Более богатые, а не более талантливые. 

Кроме того, и ГИФО получат более состоятельные, и удержаться в вузе на бесплатных местах шансов будет больше у них же – опять за счет дополнительно оплачиваемых занятий. Что же это, как не еще один шаг к реализации принципа сегрегации обучающихся по имущественному признаку, возведенному в ранг государственной политики? И если радикальный либерализм исходит из того, что богатые не должны иметь препятствий в реализации преимуществ, создаваемых их богатством, то российский государственный либерализм следует, наверное, понимать так, что богатые не только должны пользоваться всеми преимуществами своего состояния, но еще и получать преимущественную государственную поддержку. 

4. Экономическая и социально-политическая подоплека.

Но почему же в полуголодной и сотрясаемой катастрофами России столь интенсивно спорят о путях реформирования образования?

Несмотря на глубокий социально-экономический кризис, Россия до сих пор остается высокообразованной страной, и проблемы образования волнуют большинство наших граждан. К тому же годы реформ сделали некоторую часть образования весьма выгодным видом бизнеса, но по-прежнему, к счастью, более подконтрольным обществу, чем иные его виды. Наконец, в этой сфере практически не прошел процесс приватизации (коммерческие образовательные структуры создавались, как правило, наряду, а не вместо государственных). Так что образование остается крайне лакомым (и одним из последних еще не поделенных) куском бывшего государственного пирога. В этой связи вполне понятно, почему Союз правых сил, другие проправительственные фракции, работающие на них (за деньги или по идейным соображениям) эксперты и соответствующие чиновники столь активно продавливают свою модель коммерциализации образования.

Обращая внимание на вопрос, кто собирается реализовывать реформу образования, нельзя обойти вниманием и то, что до настоящего момента правительство стоически сопротивлялось любым предложениям об увеличении государственной поддержки образования. Большинство попыток оппозиции реализовать такие предложения успешно проваливалось в Государственной Думе голосами (или неучастием в голосовании) проправительственных и пропрезидентских фракций (Союза правых сил, «Яблока», «Единства» и их предшественников) – тех самых, которые горой стоят за нынешнюю концепцию правительственной реформы. И то увеличение финансирования образования, которое предусмотрено в бюджете 2001 года, честнее было бы назвать уступкой, наконец-то вырванной оппозицией у нынешней государственной власти.

Достаточно симптоматично и то, что правительственный проект реформы поддержан наиболее рьяно Союзом правых сил (и лично вице-спикером Думы Ириной Хакамадой), а альтернативная модель была разработана и поддержана широкими кругами общественности (Академией образования, Общественным Советом по образованию, большинством ректоров вузов, массовыми профсоюзами работников образования и т.п.), под эгидой Комитета по образованию и науке Государственной Думы – института, в общем и целом ориентированного на демократическую социальную политику в области образования.

Вывод, к которому подводит анализ правительственной концепции реформы образования, крайне неутешительный. Эта концепция разработана сторонниками продолжения радикальных либеральных реформ, правильно подметивших, что образование пока что осталось вне массовой приватизации и коммерциализации. Исправить это «упущение» и собирается предлагаемая реформа, которая вовсе не отвечает формально провозглашаемой ее авторами цели – сделать развитие образование одним из главных моторов экономического развития страны. 

Чтобы решить такую задачу, реформа образования должна была бы быть радикально эгалитарной – то есть она должна была бы обеспечивать высококачественным образованием все молодое поколение, создавая для него действительно равные возможности вопреки глубоко поразившей российское общество социальной стратификации. Даже наиболее высокоразвитые страны позволяют себе загонять в «образовательное гетто» не более трети подрастающего поколения из наименее обеспеченных семей. 

Конечно, правительственная концепция не забывает упомянуть о поддержке учащихся из малообеспеченных семей. Но как? Путем превращения этих учащихся в униженных просителей, регулярно вынужденных доказывать государственным чиновникам свою финансовую несостоятельность. При этом ничего не говорится ни о масштабах, ни об уровне такой поддержки. С точки зрения педагогической психологии (которая напрочь игнорируется авторами концепции) этот путь будет лишь подчеркивать социальную сегрегацию, а не сглаживать ее.

Чтобы Россия могла создать себе в области образования настоящие конкурентные преимущества в современной знаниеинтенсивной мировой экономике, использовать самый большой (и доныне менее всего пораженный кризисом) потенциал – высокий уровень массового образования – она должна полностью использовать весь интеллектуальный потенциал нации. И навязывать в этих условиях сегрегацию образования по имущественному признаку – значит ставить непреодолимый барьер на пути возрождения России. В постиндустриальном обществе интеллектуальные ресурсы становятся ведущими ресурсами нации, и от эффективности их мобилизации зависит и эффективность развития общества. Образование является как раз той сферой, где формируются эти интеллектуальные ресурсы. И мы не можем себе позволить разбрасываться этими ресурсами, отбраковывая их на основе имущественного ценза.

При использовании этого материала ссылка на Лефт.ру обязательна

 Обсудить статью на форуме

 

TopListRambler's Top100 Service