Несколько слов о подборке статей в разделе <Интеллигенция>

В конце своей статьи Алексей Цветков выражает надежду, что она вызовет дискуссию на тему интеллигенции и ее отношения к социалистическому движению.  Тема, что и говорить, актуальнейшая, больная, чрезвычайной важности.  Поэтому я  решил попробовать начать ее одновременно с публикацией Алексея.  Тем более, что другая присланная статья, Константина Ковалёва (Их хвалёная "свобода" слова ) тоже имеет отношение к этой теме, о чем я скажу несколько слов позже. 

Чтение статьи А. Цветкова заставило меня вспомнить давно прочитанную и полузабытую рецензию Л. Троцкого на брошюру Макса Адлера "Социализм и интеллигенты" (1910).  Мне показалось интересным поставить эти две статьи рядом для контраста.  И не только между их методами и выводами, но и контраста языкового.  В центре внимания обоих авторов стоит один и тот же вопрос:  Является ли враждебность интеллигенции к социализму лишь заблуждением, результатом ее ложного самосознания ("неадекватной идентичности" по выражению Цветкова), которое может быть изменено, если социалисты найдут правильные агитационные  приемы, или же это самосознание является "ложным" в Марксовом смысле этого слова, т.е. отражает объективное место интеллигенции в системе существующих классовых отношений и поэтому не может быть преодолено без радикального изменения последних?  Ответ на него они дают противоположный. 

В то время как А. Цветков не видит никаких объективных причин, препятствующих переходу интеллигенции на сторону социализма, Троцкий приходит к весьма пессимистическому и даже казалось бы парадоксальному выводу о том, что по мере обострения классовой борьбы и развития социалистического движения интеллигенция будет занимать все более враждебную позицию по отношению к пролетариату, все теснее жаться к буржуазии. 

Анализ Троцкого представляется мне более убедительным, более исторически обоснованным и доказательным. Особенно, если принять во внимание то, что он рассматривает интеллигенцию в целом, т.е. как дифференцированный класс работников умственного труда, а не только ее артистическую прослойку, как это делает А. Цветков.   Правда, некоторые  характеристики этого класса, на которые опирается анализ Троцкого, оказались исторически преходящими.  Особенно, что касается социального происхождения интеллигенции.  В начале прошлого века, последняя в основном все еще состояла из сыновей и дочерей буржуазии и мелкой буржуазии (мелких собственников) и отчасти старых феодальных классов.    В послевоенный период и на основе элементов госкапитализма (кейсианство, "новая сделка", социал-демократия и т.п.) формирование интеллигенции в передовых капиталистических странах значительно демократизировалось.  Многократно возросшая потребность капитала в среднем и низшем звене работников умственного труда привела к созданию системы массового высшего образования и позволяет значительной части детей работников физического труда получить его и перейти в интеллигенцию.  Формирование советской интеллигенции--последние поколения которой будут еще лет 10-20 в значительной степени определять социально-политическую физиономию российской-- тем более происходило на совершенно иной основе, чем во времена Троцкого.  Эта интеллигенция, особенно массовая, а также ее научно-техническая и управленческая части представляют собой по большей части выходцев из рабоче-крестьянской среды и мелких служащих.  Казалось бы широкое демократическое происхождение современной массовой интеллигенции должно было сделать ее более восприимчивой к социализму.  Однако опыт свидетельствует об обратном.  Именно массовая интеллигенция повсюду остается в лучшем случае безразлична, если не открыто враждебна к социалистической агитации.  Надо признать, что неутешительные выводы Троцкого подтверждает и наше время, несмотря на все перемены. Не происхождение, а социальное положение оказывается решающим. 

В этой связи, характерны наблюдения Константина Ковалёва над поведением бывшей советской "творческой интеллигенции."  Хотя последняя в большей степени зависит от традиционной "старорежимной" интеллигенции (чем, скажем, научно-техническая, а тем более, управленческая), что объясняется спецификой производства, накопления и передачи культурного капитала для этой прослойки интеллигенции,  - ее практически полный переход в лагерь контрреволюции и реакции, конечно,  нельзя объяснить такими субъективными причинами, как неправильный агитационный подход к интеллигенции (Цветков) или даже куда более серьезными вещами, вроде так называемой "уравниловки" в послесталинский период.  Ведь речь идет прежде всего о "сливках", об одной из наиболее процветавших при социализме группе людей.  Еще более поразительной и загадочной, хотя и не для классически-марксистской точки зрения, выглядит "предательство" советских партийно-государственных верхов, которые в огромном большинстве были рабоче-крестьянского происхождения и представляли собой первое, от силы второе поколение сыновей и дочерей рядовых трудящихся.  В этом случае особенно наглядно видна опасность психологизации социального поведения, на которой основан анализ Цветкова. 

Достаточно посмотреть на лица членов последнего Политбюро и ЦК и сравнить их с лицами верхушки правящих кругов империалистических стран, чтобы стало очевидным поразительное антропологическое различие между ними.  Расовая "порода" последних выдает их происхождение из традиционных господствующих классов.  Аморфные, грубые, в лучшем случае породисто-плебейские лица советской "элиты" принадлежат преимущественно к смешанному славянско-мордвинскому типу "низших" классов.    И тем не менее, трудно найти в мировой истории другой пример такого безжалостного социального геноцида по отношению к трудящимся классам, такого очевидного предательства интересов своей нации, какие продемонстрировали сыновья и дочери трудящихся СССР, став правящим слоем страны.  Неужели это возможно объяснить "неадекватной идентичностью" этих интеллигентов?  Конечно, нет.  Куда более разумным представляется гипотеза, что "неадекватным" было не их самосознание, а их социальное положение по отношению к социально-экономическому строю СССР.  И что те чудовищные преступления, которые они совершили и продолжают совершать против народов СССР являются результатом их "адекватного" понимания этой "неадекватности" и их твердой волей устранить ее. 

Надо сказать, что даже более развернутое и теоретически углубленное изучение роли интеллигенции в борьбе за социализм, которое провел Антонио Грамши в 1920-30е годы, вызывает сегодня больше сомнений, чем теоретический эскиз Троцкого.  И действительно, если мы сравним те большие надежды, которые Грамши возлагал на рост т.н. "органической" интеллигенции (т.е. интеллигенции рабоче-крестьянского происхождения, сохранившей связь со своим классом), которая смогла бы отчасти заменить, отчасти подчинить себе  "традиционную" (т.е. тесно связанную с господствующими классами) с тем, что произошло с этой "органической" интеллигенцией в СССР, то трудно избежать заключения еще более пессимистичного, чем у Троцкого. 

Западный опыт, в целом, также не дает оснований для оптимизма.  Мне могут возразить и назвать много "левых" западных интеллигентов.  И, действительно, хотя левизна европейских и американских университетов частенько преувеличивается (особенно, у страха глаза велики, нашей антикоммунистической интеллигенцией), в них еще нередко встречаются и убежденные марксисты и буржуазные радикалы всех мастей, обычно остатки бурных 60х, которые лет через 10 окончательно сойдут со сцены по возрасту.  Но большой опасности для системы эти крохи не представляют, а скорее играют ей на руку, укрепляя образ буржуазной демократии.  А студентах и говорить нечего.  (Это, кстати, одно из сильнейших, на мой взгляд, мест в статье Троцкого.  И весьма актуальное сейчас в России, где чрезвычайно сильны надежды на студенческий радикализм). 

Наиболее талантливые из левой западной профессуры закупаются на корню привилегированными университетами, которые платят им шестизначные оклады за преподавание премудростей искусства интерпретации детям высшей буржуазии.  В действительно массовом высшем образовании редко найдешь талантливых профессоров-радикалов.   Наконец, нельзя забывать, что "левая" интеллигенция на Западе это в основном антикоммунистическая интеллигенция.  Формирование левого антикоммунизма, от пресловутого "Конгресса за свободу культуры" до "новых левых", в послевоенный период было магистральным идеологическим направлением в Холодной войне против СССР и зачастую проходило под контролем и на деньги ЦРУ. (1) 

 Но если мы посмотрим на партийную интеллигенцию на Западе, то она, хотя все еще выше российской по качеству,  представляет разительный контраст с академическими марксистами.  Достаточно сказать, что за редчайшими исключениями (вроде исследования по империализму Э. Манделя) первая не дала практически ни одного научно-теоретического труда общепризнанной ценности ни в одном из традиционных разделов марксизма по крайней мере со времен второй мировой войны. 

Какой разительный контраст с первым столетием в истории марксизма и социалистического движения, когда именно партийная интеллигенция создавала основную часть научно-теоретического знания!  И такая динамика находится в полном соответствии с доводами Троцкого.  С развитием капитализма, наиболее талантливая часть интеллигенции скупается капиталом.  ( И надо добавить, что она и производится под его все более строгим контролем). Более того, если еще в начале прошлого века часть партийной интеллигенции (напр. дворянского происхождения и профессиональная) могла иметь независимые источники существования, то теперь пролетаризация образованного  класса ставит его в прямую зависимость от капиталиста и бюрократа. 

Лефт.ру не раз получало письма, авторы которых говорили о своем желании включиться в работу, но были неспособны сделать это из-за крайней занятости, вызванной необходимостью зарабатывать на хлеб насущный.  Образ пламенного советского диссидента, пишущего и издающего самиздат, да еще успевающего пустить демократическую слезу за дружным застольем на кухне, был возможен только в обществе, в котором целые прослойки образованного класса могли вести фактически паразитическое существование, иметь огромное количество свободного времени. 

Более того, бедственное положение рабочего класса России и его политическая деморализация, имеющая глубокие и сложные корни, остаются пока непреодолимыми барьерами для его политической и культурной организации даже в региональном, не говоря уже о национальном масштабе.  Но только такая организация и могла бы "перекупить" у капиталистов тех немногих талантливых интеллигентов, которые идейно и психологически были бы готовы перейти на сторону социализма.  Рабочий класс, который не способен обеспечить пусть даже скромное, но независимое от капитала существование для своей интеллигенции, не может иметь ее, а значит обречен на  политическое ничтожество.  Но для того, чтобы добиться пусть даже минимально необходимой для этого организации класса - для этого в свою очередь нужна деятельная, преданная делу интеллигенция. 

Таким образом, мы находимся в своего роде порочном кольце.  Нет классовой организации - нет своей интеллигенции.  Нет своей интеллигенции - нет классовой организации.  Не задаваясь целью разорвать этот круг  в одной статье, я хотел бы только заметить, что у нас есть одно несомненное преимущество перед эпохой Ленина.  Мы можем использовать буржуазную демократию для содержания хотя бы части социалистической интеллигенции.  Я имею в виду, конечно, проведение рабочими своих кандидатов в органы власти, особенно в ГосДуму.   Нас должен вдохновлять пример Олега  Шеина, пожалуй единственного действительно независимого рабочего депутата-марксиста, который тем не менее блистательно доказал, что, опираясь на ресурсы буржуазного парламентаризма, и один такой депутат в поле воин.   А если бы у нас их было пять, десять, пятьдесят?  Именно таким способом германская социал-демократия сумела создать целую пролетарскую Германию в Германии буржуазно-монархической.  Было бы непростительной глупостью отвергнуть этот опыт ссылкой на конечную судьбу этой социал-демократии. 

И последнее.  Крайне актуальными остаются мысли Троцкого на тему интеллигентской конкуренции за места в социалистическом руководстве.  Это вообще одна из самых нетронутых, потому что больных тем социалистической политики.  Несомненно, что личное соперничество за власть или скажем мягче, за самоутверждение, сначала в символической, т.е. идейной форме, но в известных условиях и за организационную и государственную власть является такой же частью социалистической, как и буржуазной политики.  По-моему, только политические евнухи могут делать большие глаза и креститься при малейшем намеке на это естественное состояние дел.  Наоборот, такое соперничество есть величайшее благо, без которого отбор лучших вождей класса был бы невозможен.  С этой, "дарвинистской"  точки зрения, в на первый взгляд абсурдной драчке между мелкими лидерами нынешних мелких партий заключается ровно столько же  смысла, сколько его было в борьбе между Лениным и Плехановым или Сталиным и Троцким.   Так вот, тем немногим рядовым активистам социалистической политики, которые сейчас есть в России, надо было бы ясно проводить вот какую мысль в своей агитации направленной на интеллигенцию и образованных рабочих.  До их сознания надо довести, что коммунизм в России не является чей-то собственностью, что на него нет авторских прав ни у одного из пескарей аквариума с табличкой <комдвижение>, что коммунизм предстоит изобрести заново и что для этого потребуется  соревнование сотен и тысяч ярких талантливых личностей за величайшую честь, по сравнению с которой должность президента США сравнима с сельским ассенизатором, - честь стать вождями российского пролетариата.

1. См. напр. ценное исследование Францис Сандерс. "Холодная война в культуре: ЦРУ и мир искусства и литературы" (Frances Stonor Saunders. The Cultural War: The CIA and the World of Arts and Letters. New York: The New Press, 1999). 
 
 

 Обсудить статью на форуме