Часть меня торжествовала тоже: 
западные левые, всеобщность морали и ненависть 
Продолжение, начало в № 13 (63)
 

Справедливость

Конечно, очень трудно сохранить хотя бы частицу презрения к человеку, если вы знаете  обстоятельства его смерти, душераздирающие подробности его последних минут. Таким образом, посредством немилосердного шантажа нас вынуждают к сочувствию. Отстраненные рассуждения о том, что по крайней мере некоторые из этих людей были высокопоставленными функционерами аппарата повседневного злодейства Запада, уступают место сочувствию и печали. Здесь ощущается известное напряжение, но оно является частью этой двойственности, а именно -  вытекает из разрыва между "личной" жизнью и "символическим" существованием людей как результатом того, чем они занимаются. Уступить сочуствию и ужасу естественно, но также естественно признать законность чувства презрения. Как мы увидим дальше, и то и другое необходимо , если человечество на деле попытается вырваться из этого всемирного рэкета.

Между тем, мы испытываем и еще один диссонанс.  Почему, должны мы спросить, почему на нас обрушили подробности этих смертей? Телекадры из Нью-Йорка напомнили нам, что смерть близких вынести почти невозможно. Но неужели в других местах все обстоит иначе? Почему скорбящие нью-йоркцы рыдают на плечах шести миллиардов, однако мир практически не обратил внимание на  30 000 жителей Каракаса, погребенных грязевым потоком два года назад? Коротко говоря, как ответить на вопросы Рахула Махаджана?

Практически не стоит доказывать, что у нас очень разное отношение к жизни и смерти разных видов людей.  В этом отношении граждане Запада (которые, кстати, последние двадцать лет регулярно избирают неолиберальные правительства), возможно, не намного хуже любых других жителей Земли за всю ее историю. Но никакому другому обществу не хватало смелости породить идею морального равенства всех людей. И эта идея стала обвинением той самой цивилизации, которая изобрела равенство, одновременно начав подчинять себе всех остальных людей. И проблема не только в цивилизации, но и в самой форме идеи равенства.  Ей соответствует то, что является одновременно и высшим величием западной цивилизации и ее самым большимсамообманом.

Чтобы немного разобраться в том, как функционирует наше якобы всеобщее моральное суждение, давайте отвлечемся от непристойных контрастов мирового богатства и бедности (которые всегда можно списать на действия безличных рыночных сил) и рассмотрим примеры человеческих страданий, от ответственности за которые Западу гораздо труднее увильнуть. Вспомним об иракских детях. Я говорю только о детях, чтобы предельно прояснить вопрос.  О слезах  остального человества, которые затопляют всю Землю, мы, подобно Ивану Карамазову, не скажем ничего.

Что же происходит с нашей стандартным суждением об абсолютной человеческой ценности жизней нью-йоркцев ("Ничто не может оправдать убийство тысяч невинных мирных жителей".), когда наше внимание невежливо привлекают, скажем, к полумиллиону иракских детей, которые погибли в значительной мере в результате эмбарго ООН (смотри "Обзор материнской и детской смертности ЮНИСЕФ за 1999 год")? В этом случае выяснится, что большинство просто предпочитает повернуться к этому спиной. И припертые к стенке, мы выдаем что-то вроде: "Да, это ужасно, но Саддам Хуссейн чрезвычайно опасен, он вторгся в Кувейт, он способен использовать оружие массового поражения, что же здесь можно поделать?"

Прекрасно. Давайте на минуту допустим, что это все это так и есть. Ничего не поделаешь. Эти дети должны умереть. Но заметьте: наш моральный абсолютизм вдруг улетучился, и его заменил своего рода этический консеквентализм или логика последствий (последствия для нас, если бы мы не дали умереть этим детям, были бы хуже).

Эта широко распространенная готовность согласиться с тем, что другие люди (не исключая детей) должны регулярно приноситься в жертву ради нашего блага, ставит под глубокое сомнение предполагаемую "невинность" жертв сентября, как сильных мира сего, так и рядовых. Мы пытаемся отмахнуться от этого сомнения самоидеализацией и отказом от элементарного здравого смысла, не говоря уж о "приличиях."

"Ужас" от смертей в Нью-Йорке и Вашингтоне, который был выражен в такой всеобщей и  непроблематичной форме, также способствует этой самоидеализации, отводя нам как гражданам Запада место под знаком Добра.  Ведь этот "ужас" как бы говорит: это убийство было безоговорочно ужасным, потому, что как и мы, это были "невинные мирные жители." Но разве те иракские дети не были тоже "невинными мирными жителями"? Где же в этом случае парализующий общество ужас и всеобщность морали? Неподавляемый нутряной хорроризм 11 сентября  выполняет важную идеологическую задачу: подавить все трезвые мысли о реальной цене, которую мы заставляем других платить за наш образ жизни.

Сама идея о простой "несправедливости" смерти американцев - часть той же воли к невежеству. Однако наше чувство "моральной неясности" начинает требовать и чего-то другого. Это чувство напоминает нам, если к нему прислушаться, что на самом деле мы отзываемся на три разных аспекта справедливости, и что они тянут нас в трех разных направлениях.

Во-первых, мы справедливо считаем смерть 11 сентября несправедливой: почему должен был погибнуть именно этот пассажир, а не другой, не я сам? Это суждение на уровне  морального абсолютизма, который в свою очередь предполагает моральный универсализм (т.е. применение одних и тех же моральных суждений по отношению ко всем человеческим существам - прим. ред.): этих людей убили неправедно, потому, что никто, не важно где он живет, какова его национальность или что он "символизирует", не должен быть произвольно и бездумно убит. Но затем, если мы в состоянии это переварить, мы осознаем, что то государство, которое гарантировало историческую ценность жизни погибших, это государство-убийца, государство-предатель. То самое американское государство, которое в действительности продолжает гарантировать ценность других жизней, постольку поскольку оно способно правдоподобно представлять себя защитником Свободного Мира.

Что из этого следует? Фокус состоит в том, чтобы не забыть, что "защитник кого-то" неизбежно означает - "убийца от имени кого-то". Сейчас важность "защиты" и "безопасности" привычно обсуждается левыми, как будто они прямо противоположны моральности, как вопрос "циничного реализма", "реальной политики". Ситуация начинает проясняться, как только мы понимаем, что, наоборот, именно этот "реализм" предъявляет нам моральные требования. От нас просят понять, что убийства от нашего имени  - необходимы, что они служат добру, будучи каким-то образом "справедливы". А когда  эти убийства выходят на передний план, то между нами возникает молчаливое понимание, что пора применять совершенно иную алгебру справедливости, которая ставит на первое место не человеческую жизнь как таковую, а интересы государства. Так "наша общая безопасность" становится наивысшей ценностью. Наши жизни важнее их жизней, кто бы они ни были. В результате, вопреки привычным декларациям, существует нечто такое, что действительно оправдывает жестокое убийство невинных мирных жителей. Снова, и снова, и снова.

БОльшую часть времени жители Запада безмятежно применяют этот двойной стандарт в своих моральных оценках. Но, к несчастью, тут есть одна загвоздка. В чем же она? А в том, что и другие могут пользоваться таким же стандартом, почему бы нет? Если мы отказываемся последовательно рассматривать жизнь любого человека как абсолютную ценность, если мы предпочитаем считать, что жизнью другого можно (пусть с сожалением) пожертвовать, то не слишком ли это - ужасаться, когда другие приходят к тому же выводу  в отношении нас? Более того -  нам приходится признать "справедливость" их выводов.

Так вырабатывается третье измерение справедливости. Встав сначала на точку зрения морального универсализма (все жизни одинаково драгоценны), мы не можем избежать его противоположности - морального партукуляризма, т.е. своей исключительности ("извините, но исходя из особых интересов нашего общества, вашей жизнью придется пожертвовать"), а значит и согласиться на такое же отношение со стороны других ("вот, пожалуйста, получите воздаяние той же мерой, какой сами отмерили"). Поняв справедливость последнего утверждения, мы снова возвращаемся к всеобщности ("все жизни одинаково заменимы, даже жизни граждан Запада").

Давайте-ка вспомним хотя бы несколько случаев, когда наша убийственная "защита" против других народов стоила им огромного количества жертв, в том числе мирных жителей : Хиросима и Нагасаки, сожженных напалмом вьетнамских крестьяне, и крестьян убитых из американского оружия сальвадорскими эскадронами смерти, бомбежки Белграда, и не забудьте другое 11 сентября, свержение Альенде и установление диктатуры Пиночета. Только из этих примеров (всех сразу не упомнишь) совершенно ясно, что этим трем тысячам американцев просто не повезло и они оказались "побочными потерями" в торжестве своего рода "грубой справедливости" - основном виде справедливости в истории.

Вывод отсюда таков: существует явное противоречие в признании справделивости этих сентябрьских убийств (с одной стороны несправедливость, с другой стороны - грубая справедливость). И в этом случае очень важно уяснить, как эта рассудочная и эмоциональная двойственность, эта наша внутренняя моральная неясность - действительно ли они "получили по засугам" или нет - является просто проявлением противоречия, присущего самой социальной реальности. Ужасно несправедливо, что эти люди в Америке погибли такой смерью. И эта несправедливость равна только несправедливости смерти всех тех, кто умер, чтобы они могли жить так, как они жили.

При этом мы отнюдь не собираемся начать "оправдывать" Хиросиму, Вьетнам и все другие убийства, поскольку "справедливо" или нет было убить всех тех людей - это совершенно другой вопрос. Даже если бы это могло считаться достаточным оправданием, относительное превосходство американской культуры над некоторыми или всеми ее реальными или воображаемыми врагами несущественно на этом третьем уровне сравнения человеческих жизней или соперничающих общественных устройств. Мы просто должны признать тот грубый факт, что мы убиваем, постоянно и в большом количестве, чтобы продолжать вести наш образ жизни, и что родные и друзья убитых нами, вряд ли согласятся с нами, что эти убийства были необходимы или "справедливы". Это все, что нужно признать, чтобы понять смысл 11 сентября как "грубой справедливости."

По этой же причине, необходимо различать эмоциональную реакцию "ликования" и "удовлетворения" по поводу терактов против символов американской мощи от политической и моральной поддержки террористов. Это не одно и то же. Угонщики самолетов, очевидно, умирали и убивали за реакционный, авторитарный, ханжеский, совершенно нереалистичный и женоненавистнический идеал, и, вполне логично, как непосредственный  результат их действий мир стал еще хуже, и не только для жителей Нью-Йорка и Вашингтона. Но это не может помешать (совершенно правильно) всему миру  воспринимать этот теракт как расплату за преступления США.

Нет ничего зазорного в признании, что это "ветхозаветное" чувство (око за око) - не слишком красиво.. Главное в нем - радость мести, радость, что хоть раз "они тоже страдают". Однако, от своего имени и от имени большинства, я уверен, я могу утверждать, что мы чувствовали и ужас, и печаль при мысли о каждом человеке, погибшем в тот день. Более того, мысль о возможности новых терактов не вызывает у меня ничего, кроме отвращения.  Ведь потрясение только однажды может вызать непроизвольное чувство мести. Повторение ничего не прибавляет на символическом уровне и только усиливает страдания.

Исходя из этого, можно предположить, что неприятные чувства, вызванные терактом, свидетельствуют не столько о жестокости, сколько о чувстве удовольствия от торжества своего рода морального закона. Это был, конечно, не тот несуществующий закон, который одинаково защищает всех более или менее невинных от убийства по произволу, и не тот, к сожалению, слишком реальный закон, который убивает более или менее невинных других, чтобы мы, цивилизованные, могли спать спокойно.  Скорее, это был закон возмездия - закон, обычно молчащий, который гласит: Да не избегнешь ты отмщения в конце концов.

Правые и (ручные) левые

До сих пор мы скользили по поверхности. Но самое лучшее, что можно сказать об общественном обсуждении  моральных проблем сентябрьских терактов, это то, что  эти вопросы едва заметили, предпочитая удовлетворяться стандартной болтовней о "невинных мирных жителях". В определенной степени винить за это следует не менее стандартный подход большинства западных правых и левых  к оценке терактов. Они заключили секретный договор о том, что то самое третье измерение, то, что определенные действия Запада встретили противодейстие, невозможно считать справедливостью.

Итак, какую конфигурацию позиций мы имеем? Правые применяют моральный абсолютизм только по отношению к своим.  Тем самым по отношению к неудобным прочим он моментально превращается в самый бесцеремонный геополитический расчет. Здесь, лицемерные двойные стандарты в оценке жизней разных людей обычно не считают достойным упоминания.

В противоположном лагере, ослабленном многочисленными поражениями, задвинутом на задворки политической жизни, большинство левых интеллектуалов легко попадается в ловушку позиции наблюдателей, а не активных участников. Осторожно, дабы не ступить ненароком на ту территорию, которые мы сейчас обследовали, эти лево-либералы предпочитают продолжать кричать в лицо Власти: убийство невинных людей всегда неправедно! И в то же самое время многие из них отвергают или даже проклинают борьбу за глубокие политические и экономические изменения, которые могут начать устранять необходимость регулярной бойни невинных людей. Они, таким образом, выражают моральный абсолютизм, распространяемый на всех людей, но делают это непоследовательно, поддерживая общественное устройство, которое не может обращаться со всеми людьми одинаково. Они, другими словами, действуют как морально чистые "прекрасные души", которые отказываются признать законность "трудных решений", падающих на долю тех, кто гарантирует безопасность и процветание того образа жизни, который ведут и эти интеллектуалы, и который они, в принципе, больше не ставят под сомнение.

Им я могу сказать только одно: взгляните-ка еще раз на ваши мольбы о "сочувствии", о "гуманности", об "уважении к Другому". Постоянные массовые убийства, совершаемые ведущими империалистическими силами - в последнее время США - не являются какой-то приправой к основному блюду, от которого можно отказаться, как вы или я можем отказаться поперчить салат. Как мы знаем, капитализм немыслим без постоянного кровавого укрощения тех, кто не всегда согласен , что бог или судьба обрекли их на служение местным и международным эксплуататорам. Точно также он немыслим без явных или тайных войн, без пыток, лжи и эмбарго, направленных против тех же людей, когда они все-таки ухитряются сформировать "нахальные" правительства, действительно заинтересованные в их судьбах. Это также немыслимо без попыток принудить прогрессивно- националистические или социалистические правительства превратиться в продажных, воинственных и жестоких угнетателей своего собственного народа. По схожим причинам, капитализм невозможно представить себе без того, чтобы время от времени не разводить местных крайне правых "чудовищ", которые потом "выходят из-под контроля" и угрожают интересам своих западных хозяев. Или, точнее, капитализм можно "представить" без всего этого, но такие "представления" в основном служат для утешения их создателей. Действительность же такова: мы должны убивать, постоянно и в больших количествах, чтобы продолжать вести наш образ жизни.

Наши гуманные поборники морального абсолютизма, разумеется, не желают знать об этом. "Око за око оставит весь мир слепым" провозглашают они. Но то же происходит с теми, кто прячет голову в песок. Набившие себе руку в опровержении господствующей лицемерной морали, наши абсолютисты не так преуспели в том, чтобы избегать ее самим.

Важно то, что эта этико-политическая ничья между нынешними правыми и левыми, эта взаимная нейтрализация плюса на минус- является также и социальной. В периоды реакции, как в тот, в котором нам посчастливилось жить, первые - лагерь оппортунистов-"реалистов" будет обычно состоять из коалиции сильных мира сего с "рядовыми гражданами". Вместе они вполне уверены, что хотят защиты всеми необходимыми средствами против жестоких нападений извне. Более того, чем меньше им известно о том, как эта "внешняя угроза" выражает неискоренимые пороки их собственного общества, тем лучше - подобные знания, в конце концов, угрожали бы такому союзу и тем самым - защите. Существует ли такой союз? Да взгляните только на 90% одобряющих действия президента Буша. Или, заодно, обратите внимание на популярность Саддама Хуссейна в арабском мире. Другие, "последовательные" абсолютисты,  - это представители средних слоев, у которых достаточно интеллектуального капитала, чтобы понять, как интересы самых бесстыдных и опасных эксплуататоров защищаются под маской "национальной безопасности".

Первая стадия обмозговывания этого положения - это понять, как сказал бы Гегель, "умозрительное единство" этих противоположных позиций. Другими словами, эта противоположность между оппортунистическим реализмом (олицетворенным Маккиавелли) и моральным абсолютизмом (чье воплощение - Иисус Христос) на деле - выражает разделение этического труда. Оба зависят друг от друга. Без поборников морального абсолютизма и их неустанной рекламы иллюзии, будто нынешние лидеры нынешней системы могут проводить последовательную политику защиты прав человека, западные "интересы государства" приобрели бы вид: "сила - это право".

Без "грязной работы" этих оппортунистов, присматривающих за интересами государства, абсолютисты остались бы без обеда.

В целом, двойные стандарты морали, совсем недавно оплаканные абсолютистами вроде Махаджана, оказываются выражением двух совершенно необходимых, но внешне противопоставленных образов добра (новейшее утветждение в этом духе принадлежит Стюарту Хэмпширу в его "Невинности и опыте"). Противоречие между абсолютным "благом для всех" и "нашим собственным благом " просто выражает в форме этики геополитическое противоречие между "нашей цивилизацией" и "всеми прочими". То есть, это противоречие между нормами поведения в более или менее внутренне умиротворенных богатых обществах  и необходимостью отвечать на любой серьезный вызов господству Запада безжалостными репрессиями, если это богатство и внутренняя цивильность должны продолжать существовать в своей нынешней капиталистической форме.

Вывод очевиден: только в относительно равноправном мировом сообществе может начаться взаимный учет интересов могущественных государств и интересов всех людей. А без этого, противоречие между всеобщим и реалистическим измерением добра - противоречие, неизбежно разрешающееся в пользу нашей цивилизации за счет тех других, которых можно не принимать в расчет - совершенно неустранимо.

В такой ситуации будет только честным признать, что роли моральных абсолютистов  присуща внутренняя двусмысленность. Как известно из истории двадцатого века, капитализм явно может приобрести  "человеческое лицо" в значительной степени. И любое дальнейшее продвижение в этом направлении, разумееется, зависит от тех, кто решился проводить "принципиальную" политику. Проблема не в желании абсолютистов  быть  "принципиальными". Проблема в том, относятся ли они к своим принципам серьезно. Иначе говоря, идея "морального усовершенствования" нынешнего порядка - не обязательно является полной иллюзия. Просто, как правило,  для того, чтобы заставить провести реформы, необходима революционная оппозиция.

Трупы и Капитал

(продолжение в следующем номере)
 
 

 Обсудить статью на форуме