НЕИЗВЕСТНЫЙ ФАШИЗМ
Часть 3 (1, 2)

 В первых частях этой работы мы исследовали социальные основы немецкого фашизма и старались избегать наиболее одиозных его черт: антисемитизма, расовой теории и практики. Но в конце нашего обсуждения остался без ответа вопрос, чем определялось стремление к внешней агрессии этого движения, приведшее его к краху, и возможно ли хотя бы теоретически длительное существование этого режима в мирных условиях. Сами лидеры фашизма полагали необходимость агрессии, вытекающей из основ своего мировоззрения, из расовой теории, поэтому для поиска ответа нам волей-неволей придется погрузиться в это смрадное болото истории.

Часть III. Национальный проект

1. Антисемитизм в центре Европы

Как известно, расовая теория, провозглашающая некое физиологическое превосходство белой (или более узко – «арийской») расы, не является чисто германским продуктом, а скорее общеевропейским «достижением» нового времени, т.е. эпохи европейского колониализма. Однако сама новизна этой «теории» (в историческом масштабе времени) уже делала ее достоянием достаточно небольших групп населения Европы, связанных, преимущественно, с колониальной практикой. «Заслугой» фашизма в этой области является то, что он увязал эту якобы научную теорию с массовым, идущим из Средневековья предрассудком – антисемитизмом. И не случайно это слияние стало таким эффективным именно в Германии. Если естественными резервациями чумы являются некоторые области в центральной Азии, то исторически так сложилось, что естественными резервациями антисемитизма стали области центральной Европы, преимущественно Германия и Польша. Именно здесь он гнездился в глубинах национального сознания, время от времени подпитываемый правящими классами даже и в век Просвещения (XVIII век) и в век либерализма (XIX век).

Классики научного коммунизма не уделили этому вопросу много внимания (имеется лишь ранняя, еще чисто гегельянская работа Маркса о политическом равноправии евреев и небольшие статьи Энгельса), и причина этого невнимания кроется, по-видимому, в том, что к началу активной деятельности Маркса и Энгельса вопрос об антисемитизме в Германии в научном и историческом аспектах был уже детально исследован и разрешен, в частности, в работах великого немецкого поэта и революционера-демократа Генриха Гейне.

Молодой Маркс, оказавшись в Париже в кругу революционной эмиграции, попал под обаяние этого выдающегося человека, светского, остроумного и одновременно глубокого, крупного мыслителя, хорошо знавшего и историю, и философию. Это влияние сказывалось и в зрелые годы Маркса, и уже отойдя от идеализма, он сохранил многие оценки великого поэта и по историческим, и по философским проблемам. 

В небольшой повести «Бахерахский раввин» (1840) Гейне так описывает ситуацию в маленьком средневековом городке на берегу Рейна: его общинное устройство «…состояло в соединении отдельных корпораций, когда единовластия домогались корпорация патрицианских родов и корпорация цехов, в свою очередь делившаяся по ремеслам, так что вовне, для защиты и отпора окрестному разбойничьему дворянству, они держались сплоченно, а внутри, из-за несогласия в интересах, закоснели в беспрестанных раздорах… 
Наиболее отчужденной, немощной, постепенно лишавшейся гражданских прав корпорацией была маленькая еврейская община, осевшая ... еще при римлянах и впоследствии, во время великих гонений на евреев, принявшая к себе целые толпы беглых единоверцев». 
Евреи служили естественным громоотводом для народной ярости при различных социальных потрясениях и бедствиях. Так в середине XIV века им приписали вину за великий мор от чумы, завезенной крестоносцами из Передней Азии, и «возбужденная чернь – в особенности орды флагеллантов, полунагие мужчины и женщины, которые, каясь, бичевали себя и, распевая безумные гимны в честь богоматери, прошли Рейнскую область и всю остальную Южную Германию, - умертвила тогда многие тысячи евреев, или подвергла их пыткам, или насильственно крестила.» 

«Другое обвинение – пишет Гейне, - которое с давних времен на протяжении всего средневековья, до начала прошлого столетия, стоило евреям много крови и страха, была затасканная, до тошноты повторяющаяся в хрониках и легендах басня, что евреи…на пасху закалывают христианских детей, дабы употребить их кровь в ночном богослужении».  «До начала прошлого столетия» – пишет поэт, т.е. до начала XVIII века, не помышляя даже, что в 1911 году в России царская юстиция возродит это дикое измышление в виде нашумевшего на весь мир дела Бейлиса.

Для немецких феодалов и обслуживающей их церкви (католической или протестантской) евреи служили удобным объектом для подстановки, подстановки на место истинных виновников народных бедствий – мнимых, на которых можно переадресовать народное возмущение.  И так как евреям «…прегражден был доступ к земельной собственности и ко всякому ремесленному заработку, и не оставалось ничего, кроме торговли и денежных операций, - пишет Гейне, - воспрещенных церковью правоверным, то они, евреи, самим законом обрекались на то, чтобы быть проклятыми, богатыми, ненавидимыми и убиваемыми».

В течение столетий это отношение к евреям укоренилось в национальном менталитете в Германии, превращаясь в привычный предрассудок, и хотя в либеральном XIX веке уже не бывало средневековых эксцессов, однако он жил как бы в подсознании народа, проявляясь даже у лучших представителей его: известно, например, что Гете был против разрешения брака между немцами и иудеями. Еще более тонкий пример проявления этого предрассудка дает знаменитый историк Моммзен. Начиная в своей «Истории Рима» рассказ о пунических войнах он так характеризует семитов-финикийцев: они «…не создали величественной религиозной системы, не разрабатывали ни искусств, ни наук…», не были способны «к созданию великих государств», «охотно сносили подчинение чуждой власти и покупали себе право спокойно вести торговые дела там, где эллины с несравненно ничтожнейшими силами начинали борьбу за самостоятельность и отвоевывали себе свободу». Но уже на следующей странице читаем: карфагеняне «…взялись наконец за оружие и, выдержав продолжительную и упорную борьбу, не пустили-таки эллинов далее триполийских степей», покорили соседние племена, «в грандиозных размерах развили» земледелие и создали «обширное, богатое и сильное Финикийское государство». Автор даже не замечает логического противоречия фактов и предрассудка и далее отдает должное мужеству воинов Ганнибала и последних защитников города. Стоит ли после этого удивляться, что в 1925 году в тюремной камере маленький ефрейтор писал: «Все то, что мы имеем теперь в смысле человеческой культуры, в смысле результатов искусства, науки и техники - все это является почти исключительно продуктом творчества арийцев.» - писал на бумаге, изобретенной китайцами, алфавитным письмом, заимствованным греками у финикийцев!

Вся его книга пропитана просто физиологической ненавистью к этому маленькому народу. «Посмотрите на талмуд. - Разве эта книга для загробной жизни? Нет, эта книга посвящена исключительно вопросу о том, как создать себе на практике жизнь получше в этом лучшем из миров». А о стремлении евреев к мировому господству там написано еще более пространно и красочно. Правда, будущий фюрер обходился без цитат, зато какая экспрессия! 

Справедливости ради следует отметить, что отец будущего вождя нации, как пишет сам Гитлер, «в самом подчеркивании слова "еврей" увидел бы признак культурной отсталости». Да и сам вождь в молодости «по мотивам терпимости и гуманности» относился отрицательно к тону, в котором антисемитская пресса обличала евреев, это казалось ему «недостойным культурных традиций великого народа». «Надо мною, - пишет будущий вождь, - тяготели воспоминания об известных событиях средневековой истории, и я вовсе не хотел быть свидетелем повторения таких эпизодов». И тем не менее всего через 10 лет дело дошло до газовых камер, куда направлялись уже без разбора и талмудисты, и атеисты…Так что дело, очевидно, было не в талмуде.

Предрассудок готовит ответ раньше, чем рассудок осмыслит вопрос, и нужен критический контроль, дисциплина разума, чтобы не пропустить этот ответ из подсознания в сознание, на что обычный мещанин, «человек массы», практически не способен. Поэтому столь легко всплыли вековые исторические традиции в умах обездоленных кризисом мелких горожан Германии, запылали факелы массовых шествий, зазвенели разбитые стекла еврейских магазинов и офисов.

Свой переворот нацистские вожди называли «национальной революцией».

2. Цель войны

«Национальная революция» в Германии, как и всякая победоносная революция, передала политическую власть в стране совершившему ее сословию, мелким горожанам в лице их авангарда – гитлеровской партии. Разгром еврейского капитала доставил, преимущественно, моральное удовлетворение разбушевавшейся массе мещан, часть партийных вождей захватила места в государственном аппарате, вытеснив с них социал-демократических функционеров, но значительная число государственных служащих, быстро научившись вскидывать руку вверх, сохранила за собой эти местечки. Много активистов впитал в себя партийный аппарат.

Но что изменилось в положении победившего сословия в целом? 
Конечно, мероприятия фашистского правительства, перечисленные во второй части этой работы, дали определенный экономический эффект; в частности, была ликвидирована безработица и осуществлен ряд социальных программ в пользу лиц, работающих по найму. Это привело к некоторому улучшению материального уровня трудящихся страны, в том числе и служащих мелких горожан. 

Конечно, вошли в обиход новые формы общения верхов и низов, основанные на «партийном товариществе», чем затушевывалось сложившееся в прежние времена «сословные предрассудки одной части нашего народа, - как писал Гитлер, - отношение к рабочему физического труда сверху вниз…».

Но прежний порядок жизни в своей сути остался неизменным: партия несколько ограничила своеволие капитала, но у капиталистов, ставших теперь «фюрерами» предприятий, сохранилась и собственность, и доходы, и прежний образ жизни; служащие горожане – чиновники и клерки, продавцы и подсобники, ремонтники и таксисты и пр., пр. – так и остались в обслуживании. Более того, бОльшая регламентация общественной жизни затрудняла им прорыв в верхние слои общества, в том числе и полукриминальными методами, ограничивала их надежды на случай, на фарт… Слуга, servus, по латыни – раб, а мещанин мечтал стать господином.

Моральный эффект экономической стабилизации не мог длиться долго, тем более, что и за Рейном депрессия постепенно менялась подъемом при значительно меньших ограничениях общественной и личной жизни. Впрочем, с этой проблемой режим столкнулся с самого начала, так что пришлось распустить отряды штурмовиков и расстрелять их руководителя. Однако, национал-социалисты сумели выработать и предложить бюргеру программу реализации его мечты в среднесрочной перспективе. 

Итак, мещанин мечтал стать господином, но где же взять столько слуг? 

Рабочий класс Германии не подходил на эту роль: во-первых, он уже был порабощен капиталом, а во-вторых, усиление его эксплуатации могло привести к нежелательным последствиям, углублению классовой пропасти и обострению классовой борьбы. Нет, слуг, рабов следовало искать за пределами национальных границ, в колониях, причем в колониях нового типа. 

Гитлер весьма неодобрительно отзывался о колониальных устремлениях Германской империи, приведшей к первой мировой войне со старыми колониальными державами. Колонии в удаленных частях света, с точки зрения мелкого горожанина, конечно, приносили прибыль крупному капиталу, эксплуатировавшему их дешевое сырье и дешевую рабочую силу, но давали немного мещанину в метрополии. Нет, программа колонизации, предложенная нацистами, предусматривала завоевание колоний рядом с границами Германии: «Разрешение стоящих перед нами проблем мы видим только и исключительно в завоевании новых земель, которые мы могли бы заселить немцами. При этом нам нужны такие земли, которые непосредственно примыкают к коренным землям нашей родины. Лишь в этом случае наши переселенцы смогут сохранить тесную связь с коренным населением Германии. Лишь такой прирост земли обеспечивает нам тот прирост сил, который обусловливается большой сплошной территорией». И далее: «Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, - писал совершенно откровенно будущий вождь нации, - мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены.»

Земля землей, но главная привлекательность этой программы для немецкого мещанина состояла в населении этих территорий, которому и отводилась в будущем роль слуг, рабов нации господ. Народу там жило много, так что хватило бы слуг на всех. Теоретическим обоснованием такой программы и служила расовая теория о превосходстве германских, «арийских» наций. 

Мы не будем здесь анализировать этот псевдонаучный бред, с пафосом развиваемый Гитлером в его книге, доктрина эта в XX веке уже подверглась и теоретической, и сокрушительной практической критике, но отметим только еще раз, что идея превосходства «белой» расы была выработана не немцами, а другими германскими племенами – англосаксами в процессе развития их колониальной экспансии во всем мире. До Гитлера в этой доктрине были смазаны хищнические интересы капитала, а звучали скорее патерналистские мотивы и иногда в весьма романтической форме о бремени белого человека.

Твой жребий – Бремя Белых!
Как в изгнанье, пошли
Своих сыновей на службу
Темным сынам земли;
На каторжную работу –
Нету ее лютей, -
Править тупою толпою
То дьяволов, то детей.
(Редиард Киплинг. "Бремя белых")

Действительно, в XVIII и XIX веках Германия, по выражению Гейне, «…была большим конским заводом государей, который должен снабжать все соседние царствующие дома необходимыми им матками и производителями». Царствовавшая в России династия после Елизаветы Петровны была, конечно, главным клиентом этого завода. Но не эта же череда недалеких и ограниченных монархов (среди которых смышленая принцесса из захудалого немецкого княжества выглядела великой) определяла динамику роста великого народа, освоившего шестую часть суши и внесшего огромный вклад в мировую культуру.

Октябрьская Революция в России была в глазах немецкого бюргера заключительным аккордом несамобытной по сути истории русского государства: «В течение столетий Россия жила за счет именно германского ядра в ее высших слоях населения. Теперь это ядро истреблено полностью и до конца. Место германцев заняли евреи». Таким образом, установление прямого господства «арийцев» в России было бы даже своего рода благом для ее коренного населения, «где евреи в своей фанатической дикости погубили 30 миллионов человек, безжалостно перерезав одних и подвергнув бесчеловечным мукам голода других…». (В 1925 году Гитлер уже писал о 30 миллионах жертв большевизма; в последствии его эпигоны насчитывали и 70, и 110 миллионов. Каков абсолютный рекорд в этом направлении – автору неизвестно).

3. В заключение

Мы начали наш анализ с маленького человека, мелкого горожанина, расплодившегося в XX веке, загнанного в тупик угрозой пролетарской революции, с одной стороны, грозившей похоронить все его мечты о самостоятельной, независимой роли, и придавленного, с другой стороны, растущей всепроникающей мощью монополистического капитала, превращавшего его пожизненно в наемного слугу, раба, как это уже случилось с рабочим классом. 
В конкретных условиях Веймарской Германии этот человечек, осознав себя самостоятельным субъектом общества – классом, выработал политическую программу реализации своей мечты – стать господином – и попытался осуществить ее на практике, подчинив себе все остальные слои общества. Еврейские погромы периода «национальной революции» были лишь закваской процесса, как бы проявившие скрытые в нем от мира и от него самого инстинкты «человека высшей расы», готового взять на себя бремя белого человека на значительной части Евразии.

Этот человечек потерпел поражение, закономерное поражение, но закономерное не в силу каких-то общих, вне времени стоящих причин, а в силу конкретных исторических обстоятельств. Не могла Германия в то время победить и поработить Советский Союз, для длительной войны у нее не было ни человеческих, ни сырьевых ресурсов; это была авантюра и в историческом, и в чисто технологическом аспектах, даже разработанный крупнейшими военными специалистами немецкого генерального штаба план Барбаросса, рассчитанный на то, чтобы свалить Россию одним ударом, был, по общему мнению историков и военных специалистов, авантюрой.

Наша победа разбила программу маленького человечка вдребезги. Но вопрос остался: а возможна ли, в принципе, устойчивая в длительном плане система порабощения народов в будущем, и даже не силами только мелкого горожанина, а объединенными усилиями мещан и капитала? 

Любой умозрительный ответ всегда будет оставлять чувство неудовлетворенности, тем более, что история человечества не являет собой столбовой дороги к вершинам свободы и процветания, как это еще столетие назад представлялось убежденным сторонникам прогресса, независимо от их политических взглядов. Методом проб и ошибок история, кажется, иногда ищет формы свободного существования человека, но она также еще более изобретательна оказывается в создании форм угнетения и порабощения.
 
 
 

Ваше мнение