«ЛУЧШЕ  ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ ЕВРЕЙ»

(«Ха-Арец», 24 апреля 2003)
 

 Чувство причастности остается недостижимым для растущего нееврейского
большинства в Израиле.
 

Совсем недавно бывший депутат Кнессета Михаэль Кляйнер назвал
иммигрантов-неевреев «помоями». Он употребил эту метафору в  отношении к
иммигрантам из России, но она направлена и против меня. Единственная
разница - я в качестве «помоев» «влилась» в страну из Англии, а не из
России. Высказывание Кляйнера не является в Израиле чем-то необычным. В
течении многих лет я слышу, как политики, официальные лица, даже простые
люди изливают свою желчь против нееврейских граждан страны.

Жить в Израиле, не будучи евреем, нелегко. Всегда найдется кто-нибудь,
кто напомнит тебе, что ты не только не принадлежишь к «своим», но даже
некоторым образом «загрязняешь» «чистоту» страны. В течение моих первых лет
в Израиле первый вопрос, который мне задавали, был: еврейка ли я или нет.
Это было как навязчивая идея. В такси, на автобусной остановке, на рабочих
интервью, на службе, даже в супермаркете, всюду и всегда меня преследовал
вопрос: «А Вы - еврейка?»

Дважды я солгала. В первый раз - шоферу такси. Он подозрительно оглядел
меня, а затем разразился тирадой о том, как его брат женился на гойке и
уехал жить в Америку. «Такие вот и разрушают еврейскую расу, - сердито
сказал он, уставившись на мое отражение в зеркале, - я не могу его
простить.»

   Во второй раз я стояла в очереди в общественный туалет. Я была беременна
на шестом месяце, и служитель, пожилой сутулый человек, шаркая, подошел ко
мне. «Откуда Вы?» - спросил он. «Из Англии, но сейчас я живу здесь», -
ответила я на иврите. «Вы - еврейка?» - спросил он. «Да,» - сказала я,
надеясь положить конец разговору. Вместо этого он взял меня за руку и со
слезами на глазах принялся благодарить за то, что я приехала в Израиль и за
то, что я вынашиваю этого ребенка здесь, на еврейской Родине. Больше я
никогда не лгала, отвечая на этот вопрос.

   Я познакомилась с моим мужем в Индии, в 1990 году. Несколько лет мы жили
в Англии, а затем решили переехать в Израиль и пожениться. Перед отъездом
муж спросил меня, не могу ли я принять иудаизм. Он сказал, что это очень
важно и для него самого, и для его семьи. Я согласилась. Я - не религиозная
христианка и бываю в церкви только в особых случаях. Моя религиозность не
простиралась дальше утренних собраний в приходской англиканской школе и
молитвы «Отче наш». Я была открыта для иудаизма. Я думала, что стать
еврейкой означает совершить интеллектуальный и эмоциональный прорыв. Я
думала, что стану ближе к семье моего мужа и к моей новой жизни. Я ожидала,
что обрету глубокое понимание сущности еврейского народа. Оглядываясь назад,
можно сказать, что это действительно произошло, но совсем не так, как я
предвкушала, совсем не в позитивном плане.

   Мое первое знакомство с ортодоксальным иудаизмом произошло в Лондоне, где
я обратилась к раввину, работавшему со студентами университета. Он предложил
мне письменно ответить на вопросы, после чего проанализировал мой почерк и
заявил, что он будет очень рад меня учить. Первую неделю он рассказывал мне
о законах, касающихся телесных контактов между супружескими парами. В
последующие недели тема не изменилась. Ребе делал мне комплименты, хвалил
мои глаза, мою внешность, и сообщил мне, что его жена на девятом месяце
беременности. Я чувствовала себя все более неловко и вскоре прекратила
занятия.
 

   «ПРОСТО   ТАКАЯ   ИГРА»
 

   Мы с мужем переехали в Израиль в 1993 году. Мы поженились гражданским
браком на Кипре, а затем через год устроили свадьбу в Англии. Мы хотели
сделать свадьбу и в Израиле, но решили отложить ее до того, как я стану
еврейкой.

   Мы обратились в иерусалимский раввинат. Я сидела рядом с мужем в
коридоре, ожидая встречи с раввином. Атмосфера в приемной была напряженной.

- Не показывай им, что ты нервничаешь, - посоветовала мне одна из юных
кандидаток на обращение, - если они подумают, что ты их боишься, ты никогда
не пройдешь.

- Просто нужно играть с ними в их игру, - согласилась другая. Не говори
ничего, кроме того, что от тебя требуется. Главное - не проговориться.

Примерно в середине нашего долгого ожидания из комнаты выскочила в ярости
рыдающая девушка. «Я училась полтора года! Я проходила экзамен за экзаменом,
и все еще они говорят мне, что я недостаточно привержена!» - плакала она.

После беседы с раввином мы с мужем поняли, что этот путь безнадежен. Мы
уже были женаты, и наш образ жизни в Тель-Авиве был далек от требований
ортодоксов. Мы начали искать другие способы, и нашли раввина, который
согласился помочь мне перейти в иудаизм за 600 шекелей в неделю.

Этот ребе жил в религиозном предместье, среди холмов, окружающих
Иерусалим. Два раза в неделю мы занимались за обеденным столом в его
крошечной, темной квартирке. Каждый раз, когда я о чем-нибудь спрашивала, он
сердито набрасывался на меня. «Не задавай вопросов! Дело только в вере. Ты
не должна понимать. Ты должна верить, это все.» Иногда он задавал мне
вопрос, и когда я пыталась ответить, гавкал на меня: «Неверно!»

При любой возможности он критиковал христианство. Он говорил мне, что
христианство было придумано для тех, кто был слишком ленив, чтобы жить по-еврейским законам, для людей, ищущих легкой жизни. Как-то раз он сказал мне,
что Барух Гольдштейн достоин всяческих похвал за то, что он убил 29 арабов в
1994 году в Хевроне.

В течение этих ужасных еженедельных встреч я хранила молчание. Стиснув
зубы, я изучала книги, платила ему деньги и не произносила ни слова.

Но внутри у меня все кипело. Меня тошнило от его лицемерия. Он изображал
из себя правоверного, а сам брал у нас деньги без малейшего колебания. Чем
больше я узнавала о еврейской религии в Израиле, тем больше я понимала,
насколько она пропитана коррупцией. Газеты были полны историй о
ортодоксальных раввинах, берущих взятки, об аферах и обманах, предпринятых
якобы во имя религии. И что хуже всего, это была тайна, известная всем. Все
знали об этом, даже смеялись над этим, но никто не был готов хоть что-нибудь
сделать, чтобы это прекратилось. Вместо этого все настаивали, что мне
жизненно необходимо стать еврейкой.

Со временем эта настойчивость стала вызывать у меня сомнения. Никто, даже
ребе, в действительности не интересовался, верю ли я в иудаизм или нет.
Никого не заботило, буду ли я продолжать праздновать Рождество или другие
христианские праздники. Когда я говорила моим израильским друзьям, что я
вижу в этом моральную неправоту, многие относились сочувственно, но другие
отталкивали мои опасения. «Это просто такая игра, - говорили они, - не думай
об этом вообще.» Казалось, что единственное, что их  заботит - чтобы в моем
удостоверении личности было написано «еврейка», и следовательно, тем или
иным путем я должна была это уладить.

Время проходило, и я чувствовала себя все более несчастной. Я была
шокирована дискриминацией, которую я видела вокруг себя по отношению к
неевреям. В моем бюро коллеги называли меня «шиксой» и «гойкой», как бы в
шутку. Они прохаживались насчет моей нееврейской внешности. Читатели газет
писали возмущенные письма, если те осмеливались упомянуть в статьях о
христианских праздниках. В СМИ муссировались истории о том, как еврейская
раса разрушалась посредством ассимиляции. На карикатуре, опубликованной в
1996 году, был изображен человек, сидящий за столом. «Две главные опасности,
угрожают сегодня еврейской общине: терроризм и ассимиляция», - говорил он, -
«другими словами, неевреи, которые хотят убить нас, и неевреи, которые хотят
вступить с нами в брак.»
 

ПЕРЕД  ЛИЦОМ  ФАКТОВ
 

Я продолжала ходить к раввину, но по мере того как в прессу начинали
просачиваться истории о взяточничестве при обращении в иудаизм, он стал
проявлять растущее беспокойство. Наконец, он заявил, что не может мне больше
ничем помочь. «Вы недостаточно готовы пострадать, чтобы стать еврейкой», -
сказал он.

Следующей нашей попыткой был адвокат раввинатского суда в Иерусалиме, у
которого были хорошие связи в ШАС. Он предложил обратить меня в иудаизм за
большую сумму денег. Мы встретились с ним в гостинице на задворках
Иерусалима. Он расспрашивал меня о друзьях-евреях, о каких-нибудь контактах
с иудаизмом, которые я имела в детстве. Он все пытался выманить у меня
что-то, и в конце концов я поняла, что ему нужна не правда, а какая-нибудь
выдуманная история о том, как, даже будучи ребенком, я всегда желала стать
еврейкой. Он велел моему мужу достать свидетельства и документы,
доказывающие, что я всегда покупала мясо в кошерной лавке, ходила в синагогу
и соблюдала правила ортодоксального иудаизма.

К тому времени, как мы вышли из гостиницы, я уже знала, что не хочу
становиться еврейкой. Я горько сожалела о моем прежнем решении, я
чувствовала неприязнь и вражду. Я не хотела больше лгать или мошенничать.
Вскоре после этого мы получили адрес одного раввина в Париже, который мог
обратить меня за 5000 долларов за один день, без всяких сложностей. К тому
времени, однако, было слишком поздно. Мне было настолько стыдно от всего
этого, что я уже не смогла бы через это пройти. Я чувствовала, что в
действительности я бы совершила грех. Я решила, что, как бы это ни было
тяжело, Израилю придется принять меня такой, как я есть.

Семья моего мужа встретила мое решение в штыки. Они считали, что я
обманула их в своих личных целях, и долго еще после этого их разочарование
влияло на наши отношения. Очень немногие здесь понимали меня. Некоторые
друзья-израильтяне считали, что я поднимаю излишний шум из-за пустяка, но в
то же время признавались, что сами они никогда бы и не подумали менять свою
религию.

Проходили годы, а горечь и негодование продолжали кипеть во мне. Я
чувствовала, что эта страна предала меня. Прежде чем переехать сюда, я была
уверена, что ужасные страдания, испытанные еврейским народом на протяжении
веков, должны создать нацию, которая будет высоко ценить терпимость и
понимание. Вместо этого, я нашла здесь общество, полное предрассудков и
нетерпимости.

Сегодня мой гнев уступил место некоторому роду понимания. Израиль - это
молодое и разнотипное общество, добивающееся национальной идентичности перед лицом все новых волн массовой иммиграции из разных стран. Единственное, что не дает этому обществу развалиться - это его еврейский характер, и даже этот
«клей» недостаточно прочен. Обществу нелегко принять человека со стороны,
когда оно так глубоко разобщено. И непросто оказать гостеприимство чужому,
когда Израиль до сих пор воспринимается как убежище для евреев в мире все
возрастающего антисемитизма.

 Но Израиль должен посмотреть в лицо фактам. Сегодня внутри израильского
общества живет все возрастающее нееврейское меньшинство. Мы - полноценные
члены этого общества, и все же мы до сих пор лишены некоторых элементарных
человеческих прав. Например, два моих сына могут служить в армии и платить
налоги, но не могут ни жениться здесь, ни быть похороненными рядом со своими
друзьями или любимыми-евреями. Как и я, они проведут свою жизнь, слушая
постоянные выпады политиков и чиновников, для которых они - граждане второго
сорта, «грязная вода», которая притекла на волне иммиграции. Они тоже будут
выслушивать анекдоты про гоев, саркастические замечания по поводу наследия
их родителей и испытывать сомнения по поводу своей израильской
самоидентификации.

Здесь, однако, кроется недоразумение. Сегодня в Израиле живут 50 000
иммигрантов из России, которые считают себя христианами, и еще 270 000
таких, кто не является евреем по Галахе. Хотя некоторые из них махнули на
все рукой и уехали из Израиля, в некоторых случаях даже в Англию, ища
убежища на основании преследования на почве религии, остальные намерены жить
здесь. Израиль должен принять решение: хочет ли он иметь еще одно враждебное
меньшинство, или он хочет полноценных граждан, ощущающих реальную связь со
своей страной?

В последние несколько лет я замечаю изменения в характере израильского
общества, растущую зрелость и толерантность среди нерелигиозного населения.
Израильтяне сегодня проявляют большую готовность принять «другого». Для меня
самой многое безусловно изменилось. Сейчас у меня теплые отношения с
родителями моего мужа, которых я очень люблю, и лишь изредка меня
спрашивают, еврейка ли я.

И все же я до сих пор чувствую себя аутсайдером. На Рождество я достаю
елку и украшаю дом, но в глубине души я ощущаю это почти как акт
неповиновения. Несколько лет назад одна из моих сотрудниц пришла на работу в
раздражении оттого, что иерусалимские отели поставили у себя рождественские
елки. Я сказала ей, что у меня также каждый год есть елка. «Ну, я надеюсь,
ты задергиваешь занавески, - сказала она с горечью, - нехорошо, если люди в
твоем районе будут вынуждены на это смотреть. Если ты живешь здесь, ты
должна уважать нашу веру.» Я была очень расстроена от такой
несправедливости, но ужасная правда состоит в том, что я и в самом деле
начала чувствовать, что мою религию нужно прятать за занавеской.

Всего несколько недель назад я получила новое напоминание. Я писала
статью про «Текес», новую альтернативную израильскую организацию, созданную, чтобы обеспечить светские обряды для тех евреев, которые не могут или не хотят совершать ортодоксальные еврейские церемонии. Я предложила основателю этой организации написать о них статью и в израильскую газету. Он колебался несколько секунд, а затем сказал: «Не обижайтесь, но я думаю, что будет лучше, если эту статью напишет еврей.»

Перевод Веры Райдер

Ваше мнение