|
Стэнли Браун: “Я был Вольтером 30 мая”
“Наше движение Вито было не единственным, которое намеренно стремилось к “30 мая”. Были и другие группы. Хотя мы не знали всех их секретов, а они не знали наших, мы все работали на подготовку восстания. Нашей целью было разослать правительство по домам и поставить рабочих во главе страны… Я думаю, что я был Вольтером 30 мая. Я вижу себя как духовного лидера. Кто заполучил всех афро-кюросавцев в восстание? Вито. Кто добился согласия между разделенными профсоюзами? Вито. Кто первым пропагандировал идеологию профсоюзного правительства? Вито. И, кроме того, именно я был тем, кто выступал за насильственный путь решения проблемы и повел за собой других. Очень важным элементом моего формирования было то, что я – сын эмигрантов, рожденный от смешанного брака: черных и белых, атеистов и католиков. Мой отец родился на Сент-Люсии. Его предки были африканцами, индейцами и шотландцами. Он рассказывал, что работал на Тринидаде, один раз заснул там пьяным, а проснулся на корабле, который вез его на Кюрасао… Моя мать родом с Синт-Мартена, её девичья фамилия – Петерсон. Петерсоны были плантаторами, рабовладельцами. Когда рабство было отменено, они обеднели. Мой дедушка уехал работать в Нью-Йорк, но послал свою дочь в частный интернат на Кюрасао, чтобы все-таки сохранить элитарный образ жизни. Там она повстречалась c моим отцом. Их брак был очень не по душе старому Петерсону. Он так ни разу и не переступил порог дома “этого негра”, то есть, моего отца. И потихоньку наблюдал за мной из-за угла около церкви, достаточно ли я белый, чтобы быть принятым в семью Петерсонов… Мы жили в черном гетто, Гроот Квартир, которое было для меня как тюрьма, я рос там, как “красный негр”. Моим родным языком был не папиаменто, а английский…. Если ты растешь в таком окружении, да ещё сам смешанных кровей, то ты сразу начинаешь видеть две стороны истории. Когда я вернулся в 1961 году из Нидерландов со своей первой женой, голландкой, мой отец вышел на пенсию, и они вместе с мамой уехали с острова. Так что мне не приходилось считаться с семьёй. Это придало мне сил. Ибо на человека с семьёй можно надавить, ему можно угрожать… Многие из нашего движения испытали это на своей шкуре. Я поселился вместе с женой в рабочем доме моего отца в Гроот Квартир. Это определило моё дальнейшее развитие. Другие люди с дипломами искали жилье в более благополучных кварталах. Мне не нужно было много, меня не интересовал социальный статус и люкс, я работал учителем, и деньги у меня водились. Первое, что я сделал, - это создал спортивный клуб для безработных. … Мы создали первую на Кюрасао библиотеку для нашего барио (квартала). После этого я создал Вито, ставшую изданием нашего движения. У нас было 25 сотрудников и продавцов издания, из которых 20 были хорошо подготовлены в идеологическом и военном плане. Это была наша армия… В 1967 годы я впервые попал в тюрьму. Вито уже много недель проводила демонстрации на площади Гомеса, направленные против дискриминации, расизма и тому подобных вещей. Демонстрации, забастовки, - я свято верил в них, и верю до сих пор. Изменения должны происходить на улице, а не в политике. Вито всегда готовила сценарий. Одну неделю мы кричали о революции, восстании, пожаре. На следующей неделе мы делали что-нибудь издевательское… Мы придумывали дразнилки для лидеров… В конце концов меня арестовали за нарушение общественного порядка. В тюрьму угодил я один. Никто не имел права меня посещать - ни моя жена и дети, ни мой адвокат. Только глава католической церковной иерархии (католическая церков - самая крупная на Кюрасао - прим перев.), Громациус Он пришёл рассказать мне, что меня уволят, если я не появлюсь на работе в понедельник. Они хотели, чтобы я признался, они искали иностранного лидера за спиной Стэнли Брауна (Фиделя Кастро! – прим перев). Конечно, я не мог ни в чем признаться, ибо другого лидера, кроме меня, не было. Но меня грозили уволить, так что надо было что-то придумать… Я начал вести себя так, словно я болен. На следующий день меня отвели к врачу . ”Слушай, доктор, “- сказал я ему, - “меня считaют крайне опасным для общества. Но если меня в понедельник уволят, то я отошлю свою жену и детей в Голландию, - и тогда вы действительно увидите, насколько опасным я могу быть! “ Он сказал: “Я врач, что я могу поделать? “ “Вырежи у меня аппендикс”. Он позвонил хирургу. Не знаю, о чем они говорили, но аппендикс мне вырезали. Они до сих пор сохранили его заспиртованным и показывают студентам, как пример здорового аппендикса, который не надо удалять… В тюрьме я превратился из христианина в коммуниста. Я не так-то уж сильно верил в бога, но все-таки был католиком. И епископ, отцы святые и монашки носили меня на руках. Я был их спасителем на белом конем, молодым католическим солдатом, который от имени церкви боролся против Демократической партии (белых протестантов и масонов, правящих на Кюрасао – прим перев.) и занимался социальной работой. Но когда руководство католической школы решило меня уволить, я почувствовал себя преданным церковью. Я пролежал в больнице 10 дней. Рончи Иса (министр местного правительства – прим перев.) выступил по радио с речью на полчаса, в которой он назвал мою фамилию по меньшей мере 37 раз. До этого я вообще-то не был уж и таким известным. Но тут, когда министр юстиции рассказал всему острову, какой опасный человек этот Стэнли Браун! …. И воду я якобы хотел отравить, и мост взорвать, и город поджечь… Сплошные ковбойские истории, о таких действиях я тогда ещё не думал. Но он навел меня на мысли… Моё видение действий на площади тоже изменилось. За те недели, что я стоял на ней, я собрал вокруг себя 3000 молодых людей и начал думать, что в моих руках – сила. Меня уже арестовывали до этого один раз. Ребята учинили погром и громили все, пока меня не отпустили. Но в эту субботу, когда меня задержали, полиция была гораздо лучше подготовлена, и они очистили всю площадь за 5 минут, с собаками и дубинками. Я подумал: “Ну, если это – твоя армия, то ты далеко не уедешь…“ Вместо того, чтобы организовать молодых людей и кричать, я решил организовать профсоюзы и быть революционером. В то время я подружился с Папой Годеттом. Он демонстрировал в мою поддержку перед больницей. Как только я из неё вышел, я позвонил ему и спросил, чем я могу ему помочь. Папа отвел меня к Феликсу Чакуто, лидеру забастовки в порту в 1922 году, который, весь больной, жил тем, что продавал билеты нелегальной лотереи. Годетт поклялся мне, что больше никогда не будет ничего делать для этих людей: он не хотел окончить жизнь так, как Чакуто, но… кровь капает там, где не может течь, - и у Годетта тоже. Он становился все активнее. Мы заключили меж собой договор, который 30 мая eдва не стоил ему жизни… В движении Вито я сначала не был точно уверен, кто был нашим врагом; голландцы или местные белые. Bокруг меня также не было много белых или прогрессивных черных жителей Кюрасао. Больше всего я находился под влиянием прогрессивных белых голландцев, учителей колледжа Петер Стаувесант. Мы целый вечер пили виски: “Это не голландцы, Браун, - это проклятые ваши местныe пправители. С 1954 года у вас тут местное правление. Голландия только посылает деньги. “ (Ага, конечно, колониaльные державы никогда ни в чем не бывают виноваты, по мнению колонизаторской интеллигенции! Для британских левых, даже самых радикальных, например, ирландский вопрос тоже не существует! – прим перев.). Постепенно я начал понимать, что наша местная элита отвественна за коррупцию, за нарушение прав человека, за дискриминацию, за угнетение. Банк Мадуро и Кюриель, Демократическая Партия. Конечно же, важным был и вопрос о цвете кожи: только представители кюросаоской элиты, белые или светлого оттенка кожи, могли занимать руководящие посты, стать губернатором, министром или депутатом. Только они могли иметь банковские счета, ипотечные кредиты, быть членами различных клубов. Только они могли помещать своих детей в хорошие школы…. В силу этого население было и до сих пор настроено против белых. Есть своего рода иерархия. Хуже быть белым голландцем, чем белым американцем или венесуэльцем, или евреем, или арабом. Арабский белый рассматривается как наименее белый из всех. До 30 мая я уже так ассоциировал самого себя с черными, что перестал рассматривать себя как белого. Но все-таки это не могло так оставаться. Поэтому я все больше начал передавать лидерство Папе Годетту. Он предлагал мне стать номером один в избирательном списке Френте Обреро, но я отказался. Я сказал: “Этому острову нужен черный лидер. Нельзя иметь здесь белого Вильгельма Оранского“. Самая сильная коалиция вокруг 30 мая была сформирована между группой Вито и профсоюзами. Профсоюзы были в такой же степени, как и я, под влиянием Фиделя Кастро и Че Гевары, “Власть - Черным” и “Черных Пантер”. В игре также были задействованы католическая церковь, Демократическая (правящая) партия и евреи, нo и арабы, неонацисты и радикалы…. Вито не была антисемитским движением, и профсоюзы тоже не были. Но все мы были антикапиталистами, а в то время тебе противостояли в основном капиталисты еврейского происхождения, руководимые банком Мадурои и Кюриель. Этот банк, так же, как и Таубер, базировался на дискриминации своих работников. Судья спросил меня после 30 мая, почему я был так настроен против Таубера. Глупо было бы говорить, что потому, что из всех евреев у него была самая короткая фамилия! Таубер просто был самым наглым, самым анти-черным, самым богатым из всех. Он отказывался с нами даже говорить…. Арабская Лига, по крайней мере, так их называю я, также внесла свой вклад в 30 мая. Для них правительство было недостаточно проарабским. Вся власть была в руках белых протестантов и масонов, Йонкхеера и Кроона. Рончи Иса, ливанец, хоть и министр, не имел никакой власти. … Иса не боялся ездить по бедным кварталам на машине, он раздавал людям брошюры, деньги, черт его знает, какое он ещё говно так раздавал, но Сиро Кроона и Эфраина Йонкхеера в этих кварталах вообще никогда не видели. Не думаю, что Йонкхеер хоть раз бывал в доме у чернокожего. Арабы поддерживали нас потому, что хотели правительство, в котором у них было бы больше влияния. Кроме того, шла еврейско-арабская война, а местные евреи давали деньги Израилю. Конечно, арабы симпатизировали противоположной стороне. В то же самое время мы пропагандировали революцию на острове, а (руководимый еврейским менеджментом) банк Мадуро и Кюриель и капиталист Таубер были нашими врагами номер один. Но я был против капиталистов, арабы – против евреев. Ещё раз, в то время большинство капиталистов у нас на острове были евреями… Важной частью движения Вито было созданное мною на Кюрасао движение
Черных Пантер. Я анонимно писал статьи о них в нашем журнале и вел
себя так, словно я не знал, кем они были написаны. Правительство заявило,
что лидером Черных Пантер был Фокс: якобы он поддeрживал нас финансово
и идеологически и помог нам найти оружие. На самом деле Фокс был просто
обманщиком. Он случайно прибыл на Кюрасао именно 30 мая.
После 30 мая движение все больше пошло в сторону Черных Пантер. Мне было трудно с этим смириться. Черные Пантеры – это не идеология. “Черное - это прекрасно, черные умны, черные хороши… “ Это перевернутый расизм. Я верю в диалог между двумя культурами. Надо учиться друг у друга. Это пойдёт на пользу всему человечеству. Ходят рассказы, что незадолго до 30 мая по нашему острову бродили агенты кубинских спецслужб, и что у них были здесь контакты. Вито была бесплатно подписана на газету Гранма, мы обменялись абонементами, так что контакты у нас были, но не такие уж интенсивные. По-настоящему я установил контакт с Кубой только в 1971 году, когда неожиданно умер Амадор Нита, министр от партии Френте. Годетт, его хороший друг, просто начал сходить c ума. Он думал, что Ниту отравили. Я был согласен с ним: “Нельзя доверять ни одному врачу на этом острове, надо привести докторов из Венесуэлы или с Кубы, чтобы они установили причину его смерти. “ (то же самое произошло совсем недавно, в 2000 году, с прогрессивным премьером Доминики Рози Дугласом, неожиданно подозрительно умершим в возрасте 59 лет – см. подробнее о Рози Дугласе и его жизни на : www.rosiedouglas.com ) Венесуэльцы меня не волновали, я хотел показать, что я, маленький Стэнли Браун, на этом маленьком Кюрасао, мог прорвать американскую блокаду Кубы. Я хотел внести свой маленький вклад в мировую марксисткую революцию. Наши министры и Голландия не хотели сотрудничать, американцы, конечно, тоже были против, но Годетт и я так долго настаивали и угрожали, что кубинская медицинская делегация все-таки была допущена на остров. Когда они закончили вскрытие, один из них отвел меня в сторонку и сказал мне: “Эта революция не удалась. Готовы ли вы к следующей? Тогда мы выдадим вам свидетельство, что Нита был убит. Но если вы к ней не готовы, то тогда он умер естественной смертью.” Я хотел узнать, от чего он умер. “Болезнь Гильона Барре, “(неврологическое заболевание – прим перев.) - ответил он мне. И я сказал ему: “Нет, мы не готовы.” Я был слишком честным, но я действительно не был готов к следующей революции. Кубинцы передали семье Ниты и правительству медицинское заключение о его естественной смерти. У нас ещё продолжались идеологические контакты с кубинцами. Они дали мне понять, что я не должен покидать партию Френте, если хочу иметь контакты с кубинскими властями. Но позднее я вышел из Френте, и контакты прекратились. В прошлом мне также поступали предложения из маоистского движения во Франции, от Каддафи и от движения Черных Пантер на Тринидаде. Но из всего этого ничего не вышло… Демократическая партия была создана масонами и неонацистами. Люди думают, что на Кюрасао нет неонацистов? Ерунда. Вся Латинская Америка после II Мировой войны попала в их руки: Парагвай, Чили, Бразилия, Аргентина. А что же Кюрасао, такой важный финансовый центр, с аэропортом и таким важным стратегическим положением, - и у нас тут нет неонацистов? Такого же не бывает! В 1967 году, когда я только вышел из тюрьмы и был очень популярным, мне позвонил голландец по имени Франсуа Ситрун. Он рассказал, что является лидером неонацистов на Кюрасао, что у них сильная организация, и что они действуют по всей Латинской Америке. Он предложил мне денег, печатные станки. Он хотел сломить еврейский капитал на острове, и мы тоже этого хотели. Но я не хотел сотрудничать c нацистами, и их план не прошёл. Ситрун попробовал это во второй раз в 1969году, после революции. Но мы опять не согласились. Теперь oн умер, но его движение наверняка продолжает существовать. Сценарий для того момента, когда начнется пожар, у нас был готов задолго до 30 мая. Тот факт, что пожар начался 30 мая, связан с организованной Вито забастовкой, ставшей хорошим поводом для действий. Была забастовка, недовольство и беспокойство. Была солидарность федерации профсоюзов работников нефтяной отрасли Кюрасао. Была демонстрация, множество черных рабочих на улицах. И все начало вставать на свои места: профсоюзы, арабское движение, - и… массы пошли за Вольтером. Мы двинулись на штурм Бастилии. Мы хотели рабочее правительство, но маршировавшие люди хотели ещё большего, как чернокожие: респект (уважение), дигнидат (чувство собственного достоинства). Нападали на всех белых, для них это был очень опасный день. В этот момент все белые были врагами, даже те, кто говорил на папиаменто. Не боялся только я. У нас было несколько сценариев. Один из них – взорвать Shell. Я удержал других от этого, ибо тогда на воздух взлетели бы и жилые кварталы вокруг. Но тут, 30 мая, был ранен выстрелом в упор Папа Годетт. Люди начали кричать: “Годетта убили, мы взорвем Shell!“. Сначала надо было узнать, жив Годетт или нет, ибо никто точно этого не знал. Я позвонил в больницу. Доктор Таамс оперировал Годетта. Я спросил, будет ли он жить. Таамс ответил: “Если ты не будешь держать меня на телефоне, то будет!”. Я положил трубку и рассказал ребятам, что он жив, что Shell взрывать не надо, и что революция продолжается… … Френте под руководством Ниты быстро коррумпировалась. Все черные лидеры дали себя ублажить. Вместо борьбы за перемены в обществе они хватались за любую возможность, чтобы участвовать в коррупции. Мне тоже предлагали: дома, работу, деньги. Думали, если он пойдёт за нами, значит, будет вести себя тихо, будет делать то, что мы хотим. Я ничего у них не взял. Я хотел настоящих перемен. Я не хотел, чтобы место белого угнетателя занял черный. Некоторые люди говорят, и я сам так думаю, что 30 мая впервые дало возможность
черным антильцам выйти в люди. Но антилизация превратилась в пустую идеологию.
Хотя во многих местах пришли черные вместо белых, политика не поменялась,
и качество управления стало ещё хуже. Мы получили только 1 аспект власти
– власть политическую. Но политическая власть определяется экономической,
стоящей за ней. К власти у нас не приходит ни один черный, белый или китаец,
не скомпрометировавший бы себя или не выполняющий волю власти финансовой…”
При использовании этого материала просим ссылаться на Лефт.ру |