Охранница в последний раз проводит руками по моим карманам и выбрасывает на стол бумажную салфетку. Брезгливо развернув её, она убеждается, что я не намереваюсь пронести за дверь ничего запрещенного. На стене красуется плакат: "Прежде чем проносить заключенным какие-либо фотоматериалы, включая семейные фото, они должны быть просмотрены и одобрены директором. Строго запрещается приносить с собой различные каталоги одежды и прочих товаров." Я и Кэролайн оставляем свои сумки на произвол охраны и оказываемся в глухом длинном коридоре, напоминающем вход в самолет. Дорогу нам показывает двухметровый "истинный ариец" в форме, со связкой огромных ключей на поясе. Словно в каком-нибудь старом фильме. Он останавливается, когда дорогу преграждает дверь, от которой у него ключа нет, и нажимает на кнопку. На звонок никто не реагирует. 5,10 минут... Никто не спешит нам открывать. Кэролайн устало закрывает глаза и прислоняется к стенке: " И вот так - каждый раз," - шепчет она мне тихо, так чтобы "ариец" не услышал.

Он нажимает на кнопку ещё раз- и наконец-то с другой стороны решетки показывается женщина в форме, с такой же связкой ключей и, объяснив нам, что вообще-то это не её участок, и что она точно не знает, как открываются эти двери, впускает нас внутрь. За дверью - полутемное помещение, похожее на сельскую столовую - лавки со столиками вдоль стен. На самом деле никакая это не столовая, а место свиданий заключенных с родственниками. И хотя мы- вовсе не родственники (Кэролайн - адвокат, а я - переводчик), мы тоже садимся за один из этих столов, выбрав тот, который хоть немного освещается солнышком. Охранник, больше похожий на уголовника - все руки в татуировках! -- выводит нам навстречу маленького, хрупкого сложения, симпатичного бородатого человека с добрыми карими глазами. Человека такой внешности, который и мухи не обидит. Увидев Кэролайн и меня, он грустно-радостно улыбается и бросается целовать нам руки. Я чувствую себя как королева из миниaтюры Жванецкого: настолько непривыкшая к поцелуям рук, что она их своему целующему собеседнику "все пожать норовит". Одного взгляда достаточно - ошибки быть не может.., Перед нами - советский интеллигент. Какая нелегкая забросила его, бедолагу, в североирландскую тюрьму, в соседство к лоялистским бандитам и республиканским диссидентам? Мужчину зовут Матвей. Когда он начинает говорить, голос у него неестественно-хриплый: совсем недавно, перед тем, как его привезли сюда, он пытался повеситься прямо в аэропорту. Когда ему сказали, что собираются депортировать его в страну, чьим гражданином он является. В Израиль... Матвей родился и вырос в CCCР. Журналист по специальности, был членом Союза Журналистов нашей великой, канувшей в Лету страны. В середине 90-х его родители выехали в Израиль. Он тоже уехал. "Объясните Кэролайн, пожалуйста, "- мягко говорит мне он, -"что еврей и нас и еврей в Израиле- это совсем не одно и то же. В Израиле это прежде всего - религия, а у нас.... " "А у нас - этническая группа?" - подсказываю я (Матвей и сам прекрасно говорит, на мой взгляд, по-английски, но когда он волнуется, то начинает забывать слова, и вот тут-то ему и нужен переводчик. А "nationality" в здешнем понятии - не национальность, а гражданство. "Ethnicity" , - объясняю я Кэролайн). "Мои родители- нерелигиозные совсем, и я тоже," - говорит Матвей. "С этого все и началось.... " - и тяжело вздыхает. "Простите, но обычно люди уезжают в Израиль для того чтобы иметь возможность практиковать иудаизм?"- недоумевает Кэролайн. "Тогда почему Израиль?". Матвей улыбается мне, как человеку, который сразу поймет, почему. "Потому что больше нас никуда не возьмут. Для того, чтобы уехать. А больше мы никому не нужны..." B Израиле Матвей написал несколько книг, в которых высмеивал ортодоксально-иудейские, консервативные круги. С этого все и началось, как он говорит. По его словам, ему 3 раза устраивали автомобильную катастрофу. Он чудом выжил, но нервы стали сдавать. Особенно когда после третьeй катастрофы ему позвонили и сказали: "Ну что, устроить тебе ещё одну?.. ." С суженой и её дочкой от первого брака Матвей отправился на поиски лучшей доли в Англию. Так же, как это делали в своё время предки, кстати, многих видных сегодняшних английских политиков: например, Оливера Летвина. Только сегодня Британии новые беженцы, пусть даже того же многострадального (о чем постоянно напоминает своим гражданам здешняя пресса, в оправдание истребления палестинского народа) происхождения, как мистер Летвин и многие из новоявленных сегодняшних лордов, не нужны. Ну, разве что если они везут с собой награбленные миллиарды, как небезызвестный нашим читателям

Б. А. Березовский, купивший себе в этой "демократической" стране титул политического беженца. Воистину, если бандит, ограбивший миллионы людей в родной стране - политический беженец, то я - троллейбус! Но у британских правящих кругов, организующих убийства собственных подданных (см. ), видимо, свои понятия о том, что такое политика... "Если бы индейцы проводили в своё время более строгую иммиграционную политику, Америка не была бы сегодня таким борделем!"- вспоминается мне грустная голландская сатира. ... Матвею отказали в убежище и депортировали обратно в "страну-союзник". "Без семьи", по названию романа Гектора Мало. Ибо их дело ещё не рассмотрели. Перед депортацией Матвей ничего не ел и не пил 5 дней и пытался вскрыть себе вены. После депортации почти сразу же попытался вернуться к любимой женщине и дочке (она считает его своим родным отцом), через Белфаст. Где его и арестовали. Далее см. выше... "Я знаю Шекспира лучше многих англичан, "- рассказывает он мне.

А я в этом и не сомневалась. Только здесь никого это не интересует, понимаете?

"Я хотел посмотреть Дублин - мой самый любимый писатель, Джoнатан Свифт - похоронен там."

"А вот о Дублине судье здесь вообще говорить не рекомендуется вздыхает Кэролайн, - "особенно если Вы хотите, чтобы Вас выпустили под залог. Они сразу решат, что Вы хотите там скрыться."

"Зачем же мне скрываться?" - совершенно искренне недоумевает Матвей. -- " Я просто хочу быть со своей семьей. Я с ума без них схожу. Мы никогда ещё так надолго не разлучались!"

"... И, пожалуйста, не делайте упора перед судьёй на то, что Вы сходите с ума! Это тоже может Вам повредить," - вздыхает Кэролайн. -"А если судья Вас спросит, что Вы будете делать, если Вам и на этот раз откажут?"

"Буду искать другой законный способ остаться здесь. Может быть, меня возьмут куда-то на работу?" - с надеждой спрашивает Матвей. ... . "Но я хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой, Я так хочу быть с тобой, И я буду с тобой!." - звучит в моем мозгу пьяный голос солиста "Наутилуса Помпилиуса", исполняющий одну из самых знаменитых песен времен моего студенчества. Времен, когда Матвей ещё жил дома. От этой песни у меня на глаза всегда наворачивались слезы. Особенно когда я сама оказывалась оторванной от близких, будучи на чужбине...

Конторка-времянка мясокомбината в северо-ирландском городке Ньюри.

Мычание живых ещё коров и резкий запах гниющего на костях мяса - отбросов, расклевываемых во дворе воронами, - вызывают с трудом сдерживаемую тошноту. Рядом со мной сидит рабочий-украинец в окровавленном фартуке с грустными глазами - и одетая с иголочки по последней моде бойкая девица, лет на 10 моложе его: Вика - представительница "престижного" (как подобные люди любят сами себя величать) агентства, вербующего украинцев на загранработы, живет ныне не дома, а в Англии. Время от времени приезжает проверять, как себя чувствуют (а больше того - ведут!) "наемники".

"Ну как, Василь, у Вас все в порядке?" - бодрым, не допускающим возражения тоном, спрашивает она.

"Нет. Дома неприятности..."- вздыхает Василь. - " Мы только-только поженились перед отъездом. я вот здесь зарабатываю, а жинка подалась в Польшу, устроилась на фабрику, только нелегально. И ей там чуть не оторвало два пальца. Сейчас в больнице. Страховки, конечно, у неё никакой: ведь нелегально работала. А счёт уже в 500 долларов набежал. Вот я здесь ей на больницу работаю. Очень боюсь, что пальцы ампутируют."

"Но ведь здесь все равно лучше, чем на Украине, правда?" - не дослушав, перебивает его Вика. И доверительно шепчет мне: "Вы не представляете, какие у нас тут бывают проблемы. Например, недавно привезли мы сюда одну девочку на сборку грибов, заплатили ей за билет и за все остальное, а оказалось, что у неё - лейкемия! Представляете?" - таким тоном, чтобы у меня не оставалось ни малейших сомнений, что лейкемия- это действительно ИХ проблема, а не бедной больной украинской девушки, влез шей по уши в долги, чтобы приехать сюда на работу... А когда мы оказываемся одни, Василь рассказывает мне: " ... Отбирали только тех, кто моложе 30. У нас прекрасные были мастера своего дела, мужики лет по 35-40 - так их сразу забраковали. Условия у нас такие: чуть что - сразу штраф: на работу не вышел - штраф, подписал контракт, но не приехал - штраф... А каких денег стоило этого контракта добиться!"...

"Хотите остаться здесь? "

"Нет, не хочу. К жинке хочу, только негде нам пока жить. Денег нету, чтобы дом построить..." ....Время нашего с Матвеем свидания подходит к концу. Керолайн инструктирует Матвея, как вести себя на процессе, чего ожидать, какие ещё есть возможности. А он сидит перед ней - как маленький мотылек со сломанными крыльями, - человек, который находится в тюрьме, не совершив никакого преступления. Просто за то, что он хочет быть вместе со своей семьёй - и жить как человек...

Думается, нет необходимости называть нашему читателю имена тех, кто на самом деле должен находиться вместо него на тюремной скамейке. Мы все прекрасно помным их наглые, жирные лица , лица людей, продавших нас всех с потрохами, - чуть, правда, побольше, чем за 30 сребренников. За то, чтобы их дочки имели виллы на Лазурном Берегу, а их внучки моделировали в платьях от Версаче.. .Но суть предательства от этого не меняется. у Иуды Искариота хотя бы оказалось достаточно совести для того, чтобы покончить с собой...

...Достоевский говорил об одной-единственной слезинке ребёнка. Слезы, пот и кровь наших женщин, мужчин и детей льются потоками - по всему миру- вот уже больше десятилетия. А виновники этого тем временем получают от своих хозяев очередные премии за свои "подвиги перед человечеством". Это теперь человечеством называется?

...И звучит, звучит издалека, как заклинание, снимающее любую боль с "маленького человека" , как эликсир надежды:

..."Но я хочу быть с тобой, Я хочу быть с тобой, Я так хочу быть с тобой, И я буду с тобой!."

При использовании этого материала просим ссылаться на Лефт.ру