|
Вера Рейдер ТИХИЙ ДЕНЬ НА «МАХСОМЕ» КАЛАНДИЯ На расстоянии самое большее часа езды от дома каждого израильтянина, где бы он ни жил, обязательно есть «махсом». Каждый израильтянин, обеспокоенный тем, что называется у нас ёмким словом «ситуация», обязан побывать на ближайшем «махсоме». Обязан. Что такое «махсом»? Это – блокпост или КПП израильской армии, расположенный обычно на шоссе и преграждающий палестинскому населению свободный доступ из пункта «А» в пункт «Б». Блокпосты расположены не только на границах между собственно Израилем и тем, что в годы ословских соглашений называлось «Палестинской Автономией», но и разбросаны внутри Западного берега Иордана и сектора Газа. Всего на территориях, занятых Израилем в 1967 году, в настоящий момент имеется около 150 таких блокпостов. Израиль утверждает, что система «махсомов» помогает предотвратить проникновение в страну террористов, но палестинцы убеждены, что основная цель этой системы – как можно больше испортить жизнь населению, и тем самым содействовать так называемому «добровольному трансферу» - чтобы люди в конце концов не выдержали и уехали навсегда. С точки же зрения международного права, свобода передвижения является одним из основных прав человека, и ее насильственное ограничение – это нарушение Женевской конвенции и соответствующих резолюций ООН. Что такое «МахсомВотч» («MahsomWatch»)? Это – организация женщин-израильтянок, созданная для наблюдения за поведением солдат на блокпостах. К сожалению, проверка документов и разрешение (или запрет) палестинцу пересечь «махсом» часто сопровождаются, со стороны армии, акциями унижения и даже прямого насилия. Поэтому в 2001 году несколько женщин-активисток различных правозащитных организаций собрались и решили выезжать на блокпосты, чтобы самим наблюдать за тем, что там происходит, а при случае и попытаться обуздать насилие. (Кстати, инициатива принадлежала д-ру Ади Кунстман, иммигрировавшей в 1990 году из России). С тех пор организация разрослась и стала в состоянии обеспечить более-менее постоянное присутствие на нескольких крупных блокпостах, в основном в районе Иерусалима и центра страны, на некоторых – даже в две смены, утром и вечером. Активистки «вооружены» списками телефонов армейского начальства, юристов, политиков и правозащитных организаций, по которым они звонят в случае возникновения проблем, и порой им удается уладить спорные вопросы. Но главное – после каждой «смены» на блокпосту пишется отчет, который рассылается во все релевантные организации, а также публикуется на интернет-сайте «МахсомВотч». Эти свидетельства очень важны, так как рядовой израильтянин, если он – не солдат и не поселенец, редко бывает на «махсомах» - а тем более на «территориях» - и ему трудно представить себе ежедневную жизнь палестинцев. Известный историк и публицист Том Сегев назвал «МахсомВотч» «глазами страны». Ярким весенним днем 13 апреля 2003 года мы – три женщины с табличками «МахсомВотч», пришпиленными к блузкам, - отправляемся на «махсом» Каландия. «Махсом» Каландия - это крупный КПП, расположенный к северу от Иерусалима, ближе к Рамалле. Здесь проходят проверку те, кто хочет проехать в Рамаллу или выехать из нее, в основном это люди, которые живут в Восточном Иерусалиме и прилежащих к нему деревнях, а работают или учатся в Рамалле, или наоборот – жители Рамаллы, которым нужно попасть... да хоть куда попасть, все равно им придется проходить через этот КПП. Те, кто имеет статус «жителя Восточного Иерусалима» и полагающееся к нему удостоверение личности синего цвета, практически идентичное общеизраильскому, имеют право по предъявлении его свободно проходить (а некоторые даже проезжать – для автомобилей есть особая дорожка) на ту или другую сторону. Обладателям зеленых и оранжевых удостоверений личности – палестинцев-жителей оккупированных территорий – необходимо, чтобы пройти КПП, иметь вескую причину и соответствующий документ, ее подтверждающий, а часто также – разрешение армии или органов безопасности. «Махсом» Каландия расположен не на «границе» с Израилем, а в глубине «палестинской территории»: если смотреть по соглашению Осло, получается где-то между «зоной Эй» и «зоной Би». Чтобы попасть на территорию Израиля – точнее говоря, сначала – в Восточный Иерусалим – нужно пройти еще один «махсом» - А-Рам. Каждый день, если только нет «сегера» - тотальной блокады «территорий» - на КПП Каландия кипит жизнь: бурлит и волнуется огромная толпа народу, измученного стоянием в очереди и неизвестностью, удастся ли сегодня попасть по назначению – на работу ли, или домой, или на учебу, или к родственникам; кричат продавцы прохладительных напитков, постоянно прибывают или отъезжают палестинские такси. Эти такси – единственное средство передвижения, доступное сегодня рядовому палестинцу: вот уже более двух лет, как все асфальтовые дороги на Западном берегу и в секторе Газа – «только для евреев», (то-есть, в общем-то, для поселенцев), а палестинцы могут ездить по ним только с особого разрешения армии, и обладают таким разрешением почти исключительно такси. Мы тоже паркуем машину не доезжая КПП А-Рам и пешком отправляемся на «махсом», чтобы оттуда уже доехать в палестинской «маршрутке» до КПП Каландия. Нас, как уже сказано, трое: Юдит, Патци и я; мы будем сегодняшней сменой «МахсомВотч» на Каландии. Юдит – ветеран движения, хрупкая, сдержанная немолодая женщина, профессор на пенсии; ее преимущество в сравнении с нами состоит в том, что она – коренная израильтянка, знакомая с тем, как «устроена» армия – какой чин за что отвечает, кто у кого в подчинении и т.д. – наука, которая нам с Патци пока что не по зубам. Патци – «новенькая» на «махсоме», она - уроженка Канады, переехавшая в Израиль более 20ти лет назад. «Знаешь, что такое Канада? – говорит она мне по дороге, - Рай для евреев! Но то, что я наблюдаю ЗДЕСЬ на протяжении всех этих лет, очень далеко от тех ценностей иудаизма, которые нам внушали в детстве!» Ну, и я, которой «неймется» и хочется все видеть собственными глазами; на «махсомах», да и на «территориях» мне приходилось бывать, и не раз, на протяжении этой второй «интифады». Проходя по палестинской деревне по пути на КПП А-Рам, мы громко разговариваем на иврите и ловим на себе сдержанно-заинтересованные взгляды редких прохожих. Моя, почти бессознательная, попытка перейти на английский в корне пресекается строгой Юдит. «Мы – израильтянки, - объясняет она, - мы хотим, чтобы здесь это знали. Они должны знать, что Израиль – это не только Шарон, солдаты и поселенцы». Вопреки мнению многих израильтян, которые считают Юдит и других активисток «МахсомВотч» предательницами, для самих этих женщин их деятельность – акт чистого патриотизма. Они хотят, чтобы их страна стала лучше; они пытаются понять всех. Патци, например, жалеет солдат на «махсоме» («В какое положение мы ставим наших детей!») Ее муж, крупный бизнесмен, вложил свое состояние в израильскую экономику, построив большое наукоемкое предприятие и обеспечив работой тысячи людей, поэтому они живут здесь. «Уйти с «территорий» – ради Израиля!» - написано у нее на машине. Мы забираемся в палестинскую «маршрутку», которая быстро заполняется пассажирами и везет нас с А-Рам на Каландию. Там мы первым делом поднимаемся на придорожный холм, чтобы обозреть окрестности. КПП Каландия – это целая система сооружений, проходов, проездов и блокпостов; она тянется метров на 200 с юга на север, между Восточным Иерусалимом и южной окраиной Рамаллы. Чтобы попасть в Рамаллу, нужно доехать до южного конца «махсома», выйти из «маршрутки», пройти мимо бетонных блоков, за которыми сидит солдат – на этом направлении он почти никого не проверяет, - и идти по дорожке для пешеходов до северного конца «махсома» и дальше, сквозь толпу, по грязи, пыли и выбоинам на земле, чтобы добраться до очередной стоянки палестинских такси, которые идут в Рамаллу. Чтобы выбраться из Рамаллы, придется доехать до северного конца «махсома» Каландия, встать в очередь, простоять как минимум час, а часто и гораздо больше, на солнце или под дождем, и затем, если в вашем распоряжении имеется синее удостоверение личности или другая справка, удовлетворяющая проверяющих вас солдат – пройти до южного конца, взять такси и доехать до нем до следующего «махсома», где процедура повторится. Для автомобилей есть отдельная дорожка, по ней ездят в основном поселенцы, а из палестинцев – только особо важные персоны, да и то такие, кто живет в Восточном Иерусалиме; иногда пропускают и амбулансы. Автомобили тщательно проверяются на обоих направлениях, поэтому там постоянная пробка, которая не столько движется, сколько стоит. Ну, и еще дальше, в открытом поле, происходит то, что на армейском жаргоне называется «бэк-ту-бэк» - машина подходит с израильской стороны, другая – с палестинской, и из одной в другую – конечно же, с разрешения армейской охраны – перегружаются товары или почта. Итак, мы стоим на холме и рассматриваем сверху «махсом». День в разгаре, на Каландии царит оживление. Прохожие оглядывают нас с головы до ног, некоторые здороваются и улыбаются. Стайка мальчишек вьется под ногами, то исчезая, то появляясь вновь. «Шалом, шалом, брухим а-баим («добро пожаловать» - иврит)!» - раздается у нас за спиной. Мы оборачиваемся и видим лучезарную улыбку на лице человека средних лет, одетого в костюм и с портфелем в руке. Н. – адвокат из Шхема, утро он провёл по делам в Рамалле, а теперь возвращается домой. «Как же вы сюда попали?» удивляемся мы: Рамалла лежит между Каландией и Шхемом, Н. должен ехать в противоположную сторону. «Но «махсом» Сурда, к северу от Рамаллы, закрыт, - объясняет он, - приходится объезжать Рамаллу, чтобы попасть в город через «махсом» Каландия. Сколько же занимает путь? От двух до четырех часов, если повезёт, пожимает плечами Н. А что значит «не повезёт?» «Чаще всего это случается на «махсоме» Хауара, к югу от Шхема, а также на тех отрезках дороги, которые проходят возле поселений» - объясняет Н. Когда поселенцы, по его выражению, «буйствуют», то дорогу перекрывают и палестинцам приходится ждать часами. Или возвращаться туда, откуда прибыли, если это вообще возможно. Почему же страдают не те, кто «буйствует», а те, кто проезжает мимо? «Что поделаешь – оккупация! Логика оккупации!» не задумываясь, отвечает Н. и прощается, пожимая нам руки и желая мира. Он доволен: встреча с нами пробудила в нем воспоминания, ведь он во времена Осло учился в Израиле, в колледже Бейт Берль и в других местах. Вот и опять пришлось поговорить на иврите! Теперь будет, о чем подумать, во время долгой дороги из Рамаллы в Шхем, и время пройдет быстрее. Сколько времени занимала дорога раньше, до «махсомов»? - От силы полчаса. Мы спускаемся с холма и идём на «махсом». При входе, за бетонными блоками, пожилой солдат-резервист, развалившись на стуле, слушает транзистор. Людская струйка течёт мимо него плавно, почти бесшумно. Мы тоже проходим вдоль проволочного забора – на скале над ним стоит вахта : джип и два автоматчика – и попадаем на северный конец «махсома», на сторону Рамаллы. Очередь человек в сто пятьдесят колышется посредине открытого пространства между дорожкой для идущих в Рамаллу и проездом для автомобилей метрах в ста от неё. Стоящие в очереди не могут приблизиться к «махсому», - тот, чья очередь подошла, должен терпеливо ждать знака от солдата и солдатки, сидящих в тени под навесом за бетонными блоками и мешками с песком. Солдатка проверяет документы у женщин, солдат – у мужчин. Время от времени к ним присоединяется еще и третий солдат, тогда очередь двигается чуть быстрее. Иногда все они разом отвлекаются на что-то другое, тогда очередь останавливается вообще. Правил на этот счёт, как видно, не существует – солдат может, взяв на проверку документ, уйти с ним пить кофе или говорить по телефону, и тут уж ничего не поделаешь, люди стоят и ждут. У самого выхода с «махсома» для тех, кто получил вожделенное разрешение пройти, стоит солдат с автоматом наперевес и наблюдает за «порядком». Ему от силы 19 лет – бело-розовое детское лицо, серые глаза, припухшие губы. Солнце уже припекает, и видно, что ему жарко в каске и в бронежилете. «Шалом», - здороваемся мы с ним. «А, это вы тут...» - отвечает он не слишком приветливо, краснеет и отворачивается. Я буду называть его «розовым», решаю я про себя. Вдоль бетонных стоек, направляясь к нам, быстро идет солдат чуть постарше. Смуглый, в очках, маленького роста, но с решительным видом и быстрыми движениями; чёрные глаза из-под нахмуренных бровей сверкают, как угольки. Я буду называть его «чёрным». «Кто такие, чего надо? Вам нельзя здесь находиться!» - выпаливает он скороговоркой. Мы с Пацци открываем было рот, чтобы объясниться, но Юдит опережает нас. «Шалом, - говорит она своим строгим голосом пожилой учительницы, - мы с тобой уже встречались здесь. Ты знаешь, кто мы. Мы будем здесь стоять, как всегда.» Он, без тени смущения, круто поворачивается на каблуках и идёт назад. «Доложу офицеру», бросает он на ходу. «Кто сегодня офицер?» - спрашивает Юдит «розового» солдата. «Бени» - отвечает он, указывая куда-то дулом своего автомата, - «счас увидите». « И услышите», добавляет он с неожиданным ехидством в голосе. Разгадка этому ехидству приходит тут же. На том конце «махсома», возле дорожки для автомобилей, вырастает огромная сухопарая фигура пожилого офицера «Бени» и раздаётся его громовой голос. «Назад, в Рамаллу! – орёт он на какого-то немолодого толстенького господина в пиджаке и при галстуке, с портфелем в руках, нависнув над ним, как скала. «Я кому сказал?! Тебе что – повторять надо?! А ну вон отсюда! Возвращайся к своему Арафату! В гробу я видал твои бумажки! Сказал – не пройдёшь, значит, не пройдешь! Я тут решаю!» И вдруг, во всю силу своих неслабых лёгких, он вопит: «Зевель!» («Мусор»-иврит). Это он увидел нас. «Убирайтесь отсюда! Иначе я за себя не отвечаю!» - и добавляет еще несколько не слишком печатных слов. «Ого», - тихо изумляется видавшая виды Юдит. «Мы никуда не уйдём, - громко говорит она, - а если ты будешь нас оскорблять, я пожалуюсь командиру, ответственному за «махсомы», у меня есть его телефон». «Жалуйся, кому хочешь, - кричит он, - нет на меня командиров! А вообще-то, плевать я хотел, мне не до вас!» - и он демонстративно поворачивается к нам спиной и уходит кричать на палестинцев. «Какого он звания?» - спрашивает Юдит у «розового» солдата. «Кто его знает, - пожимает тот плечами, - доброволец». «Как, это - «гуманитарная служба армии?» - изумляется Патци. «Не-е-ет», - смеется солдат, - тех давно уже нету, они и просуществовали-то всего пару месяцев. Просто доброволец, решил тряхнуть стариной, попросился на сборы на «махсом», назначили его тут старшим». И тихо добавляет с усталым вздохом: «Всё время орёт, сил уже просто нет». К нам подходит и деловито здоровается по-английски усатый пожилой человек в клетчатом пиджаке. Он получил разрешение пройти через «махсом», он учитель, преподает с утра в Рамалле, а после обеда - в Бейт-Лехеме. Этот путь он проделывает три раза в неделю со своим учительским удостоверением и справкой от «гражданской администрации». И сегодня его пропустили, а вот коллегу его, такого же учителя, с теми же документами, почему-то задержали. «Слышали, как кричал на него офицер?» - спрашивает он и вытирает пот со лба. – «Охохо... может, вы сможете нам помочь, мы тут простояли больше часа в очереди, а впереди у нас ещё А-Рам и Тантур, «махсом» возле Бет-Лехема», просит он. Юдит и Патци идут объясняться к «Бени» и звонить по начальству, а я остаюсь рядом с «розовым» солдатом. «Между прочим, - говорит он мне, помолчав, - вы напрасно так уж их жалеете. Они ведь и врут иногда. Вот например однажды, проходил тут один, тоже с удостоверением, якобы учитель. Мы его спросили, что он преподает, он говорит, биологию. А я, между прочим, учил биологию в школе, такое совпадение. Я ему стал вопросы задавать, на засыпку, а он молчит и не отвечает. Ну, конечно, мы его не пропустили! Вот видите, и не стыдно ему, а ещё пожилой человек!» - «А вы что, уполномочены их экзаменовать?» – изумляюсь я, пытаясь представить себе, как бы я сама реагировала, вздумай молокосос в возрасте моего сына экзаменовать меня по специальности. «А как иначе узнать, что они врут?» - в свою очередь удивляется он. Я стою и разглядываю ждущую в очереди толпу. В ней почти нет молодых мужчин, зато много женщин и девушек, как в религиозной мусульманской, так и в обычной одежде. Мужчины в основном немолодые и «цивильного» вида, всё-таки мы находимся между двумя большими городами. Несколько типов привлекают моё внимание, и я наблюдаю за ними по мере их продвижения в очереди. Вот, например, семья – бабушка, мама и внук. Бабушка в традиционном палестинском наряде с богатой вышивкой и белом платке на голове, мама в брюках и светлой шелковой блузке, с распущенными по плечам волосами и могла бы запросто сойти за израильтянку, но мальчик, лет 13-14, одет слишком аккуратно, причёсан слишком гладенько и похож скорее на какого-нибудь еврейского ученика-отличника из советской школы. Они медленно двигаются в очереди вместе со всеми; я отыскиваю их глазами каждые несколько минут. Проходит полчаса; видно, что бабушка устала, она обмахивается краем своего платка; дочь поглядывает на неё с беспокойством. Ещё полчаса... ещё несколько минут... вот они уже первые в очереди... вот солдатка делает бабушке приглашающий жест. Та подходит, тяжело дыша, протягивает документ. Солдатка вертит его в руках отстранённо, как будто хочет сказать: «Мы понимаем, конечно, что всё это глупости, но что поделаешь, служба». Документ в порядке. «Тфаддалли, умми» («пожалуйте, матушка», - улыбается солдатка и широким жестом возвращает ей документ. Теперь очередь молодой женщины. «Тфаддалли», - слышится вновь, и она нагоняет мать. И вдруг, стоп! У мальчика не та справка. Ему нельзя пройти. Ошарашенный, смотрит он на бабушку и мать по ту сторону от «махсома»; делает шаг к ним, но «чёрный» солдат преграждает ему путь. Мальчик должен итти назад, он уже задерживает очередь; офицер «Бени» направляется к нему с угрожающим видом, но не успевает начать кричать: мать быстро возвращается, хватает сына за руку и ведёт обратно, в Рамаллу. Бабушка грузно бредёт за ними. Через какое-то время они появляются вновь: бабушка и мать. Мальчик, видимо, посажен на такси и отправлен домой. Женщины смотрят на очередь: вновь выстоять её немыслимо, старуха уже еле держится на ногах. Была не была, они попробуют пройти мимо очереди, по дорожке для тех, кто входит со стороны Иерусалима. Но, когда они уже в нескольких шагах от меня, появляется «черный» солдат. «Нельзя сюда, становитесь в очередь!» кричит он на иврите, красноречиво размахивая автоматом. «Да они уже прошли очередь, их уже пропустили» - пытаюсь объяснить я. Они понимают как-то, что я за них вступилась, и идут уже прямо ко мне, но солдат отпихивает меня локтем и, взяв автомат за концы обеими руками, преграждает им путь. Покачивая автоматом, он оттесняет их от меня теми же движениями, какими его предки в далёком Йемене, вероятно, загоняли коз. «Уходите, уходите, в очередь, в очередь!» - кричит он не переставая. «Оставь их» - просит «розовый», кончики его ушей краснеют из-под каски. «Ма питом?» (Что вдруг?) – огрызается «чёрный». Солдатка, пропустившая их несколько минут назад, наблюдает за сценой, но отворачивается и исчезает за своими мешками, как только я направляюсь к ней. «Чёрный» успокаивается, лишь отогнав женщин метров на сто. Я вижу их удаляющиеся спины, «чёрный» с победным видом проходит мимо меня. Спустя некоторое время я вижу, как молодая женщина, видимо, отправив изнемогшую мать вслед за сыном домой, становится там, вдали, в конец очереди. Что такое «тора бора»? Это – способ, опасный, но заманчивый, избежать ежедневной пытки на «махсоме». Укромными ложбинами, высокими травами, козьими тропами идут те, кто посмелее и повыносливее, в обход блокпостов. Иногда даже можно проехать некоторые отрезки пути на машине. Все знают об этих «запасных» путях, и армия время от времени постреливает туда, а иногда устраивает облавы. Вот и сегодня утром поймали девять человек, теперь они сидят на земле поодаль от «махсома», шестеро мужчин и три девушки, под охраной нескольких девушек-солдаток, и ждут решения своей участи. Никто не намерен её быстро решать – как всегда в таких случаях, задержанные сидят на земле часами при любой погоде, без еды, без воды, без возможности, извините, сходить в туалет. Солдаты бегают вокруг них, как бы не замечая. Кто-нибудь звонил начальству, чтобы их забрали для расследования? Выслали ли уже машину? Все только пожимают плечами. «Не смейте к ним приближаться!» - истерически кричит «Бени», но Юдит храбро подходит и вручает каждому карточку «Комитета защиты прав личности». Адвокаты этой расположенной в Иерусалиме организации смогут проследить за их дальнейшей судьбой – если, конечно, им удастся позвонить... Но «тора бора», муравьиная тропа, не заглохнет вовеки. Из одного только Шхема, по данным газеты «ХаАрец», незаконным путем выбираются в Израиль и возвращаются назад ежедневно до шести тысяч человек. Просто – торговцев... Девушка. Я заметила её давно, она выделяется из толпы красотой, стройностью, нежными переливами светло-зелёного в талию платья и такого же платка. Ей лет 18-20, не больше. Ей не разрешают пройти «махсом». В растерянности она стоит на месте, и мы подзываем её и просим рассказать, в чём дело. Д. живёт с родителями в деревне Джабба, к юго-востоку отсюда, всего в нескольких километрах; пару месяцев назад она поступила в английский колледж в Рамалле. Чему она учится? Вообще-то бухгалтерскому делу, но пока что в основном – английскому языку. У неё есть студенческий билет и в удостоверении личности записан домашний адрес, но сегодня офицер потребовал ещё какую-то справку. Раньше никакой справки не требовалось, она ездит на занятия каждый день. Что ей делать? Её дом так близко, она не взяла с собой в колледж ничего, кроме тетради, она даже сумочку оставила специально, чтобы не к чему было придраться на «махсоме». И вот теперь – как и когда она попадёт домой? Слёзы блестят у неё на ресницах, «розовый» солдат смотрит на неё сочувственно и спрашивает у нас, что случилось. «Так иди скорей назад, в Рамаллу, - советует он ей, - ещё рано, ещё успеешь достать свою справку!» Но она даже не поняла, куда ей обращаться. «Выясни, от кого нужна справка», - прошу я солдата. «Бени!», - зовет «розовый» и бросает мне тихо: «Разговаривай с ним сама». «Бени» подходит с ухмылкой на лице, разболтанной походкой; Боже, какой он высокий, в два раза выше меня! «Ну, что тут у вас?» Объясняю. «Ничего не знаю, пусть принесёт справку!» - «Но какую именно справку?» - «Да почём я знаю? Такую, чтобы меня устроила! А не устроит – пусть идёт за другой справкой!».- «Да скажите толком, от кого нужно справка?» - «От когоооо?» - вдруг разражается гоготом «Бени» – «А вот от Переса пусть принесёт справку! Или от Йоси Бейлина! Да-да, вот от Йоси Бейлина пусть принесёт!» - он поворачивается и уходит, но по дороге соображает что-то и возвращается ко мне. «А знаешь что? Не надо справки! Скажи ей, пусть она самого Йоси Бейлина сюда приведёт! Я на него посмотрю! Я ему всё скажу, как я его ненавижу! И потому, что я его ненавижу, я её никуда не пропущу! Так и знайте!» И он уходит уже навсегда, - девушки-солдатки подобострастно хихикают, у командира есть «чувство юмора»! - а несчастная жертва ненависти одного еврея к другому так и остаётся стоять рядом с нами, плакать и придумывать выход из своего, прямо скажем, нелёгкого положения... Через некоторое время к нам подходит высокий, в рубахе навыпуск, человек, пришедший со стороны Иерусалима. Он – житель той самой деревни, у окраины которой находится южный конец «махсома» Каландия. Он живёт там со своей женой, у неё – синее удостоверение личности гражданки Израиля, но у него – зелёный «волчий билет» жителя «территорий». Его мать, говорит он, живёт прямо здесь, сразу за «махсомом», но уже в Рамалле. «Вон, видите коричневую крышу? Шестой дом? Еще балкон сломанный? Вот это – её дом», - объясняет он. Его пропустили в Рамаллу, но предупредили, что обратно вернуться он уже не сможет. «Мне мать надо навестить, - говорит он угрюмо, - а они говорят, назад уже не пустят! А у меня же работа, семья! А мать занемогла, она старая, вся родня на меня обижается... Я сюда каждый день хожу, пытаюсь договориться. Вот, крыша коричневая, рукой подать! Говорят, назад не пустят!» Он задумывается, а потом решительно объявляет: «Пойду! Часик побуду и обратно пройду в обход, «тора бора». Авось пронесёт!» «Смотри, - показываю я ему в сторону пойманных на «тора бора», которые всё так же сидят на земле. Но он уже вдохновился своей идеей: «Может, и ничего! Пойду! Всего хорошего!» И он решительно шагает прочь. А наша девушка Д. вдруг вытирает слёзы, подбирает юбки и, позабыв даже попрощаться с нами, бежит за ним. От «махсома» опять доносятся крики «Бени». Юдит идёт выяснять, в чём дело, а «розовый» солдат вновь принимается за моё перевоспитание. «Между прочим, - осуждающе говорит он, - когда вы здесь, они – смелеют! Вы это понимаете вообще? Начинают дерзко смотреть в глаза!» - «А что, это плохо, когда они смелеют?» - рассеянно спрашиваю я. «Конечно, плохо! – изумляется солдат, - и знайте, что в первую очередь для них самих это плохо! Потом у них бывают проблемы!» «Какие проблемы?» - интересуюсь я. «Ну... разные проблемы,» - говорит он, - «вот, например, позавчера один так осмелел, начал ругать нас, обзывать по-всякому... Ну, и были у него проблемы!» «А что, нельзя вас ругать?» - спрашиваю я. И так как он не отвечает, настаиваю: «Так какие же были у него проблемы?» Но солдат краснеет, отворачивается и молчит, а я плетусь за ответом в сторону Рамаллы, к продавцам лимонада. Продавцы прохладительных напитков видят и знают всё. Я их называю «палестинским «Махсомвотч», хотя, конечно, они этой должности себе не выбирали. Со своей будкой на колёсах они стоят на видном месте между очередью и стоянкой такси; на крыше будки в позе древнего римлянина с саркофага возлежит, опираясь на локоть, какой-то их приятель. Они здороваются со мной за руку, как со старой знакомой. Все прекрасно говорят на иврите. «Скажите – спрашиваю я, - солдат говорит, что позавчера здесь был какой-то инцидент, кто-то ругал солдат – что это было?» Но им это уже неинтересно, дело прошлое. «Да, был один такой, начал кричать на солдата. Ну, задержали его, конечно», - вяло рассказывает продавец.- «Надавали пинков... Тоже, вздумал с ними спорить! Псих!» - «Что значит «псих»!? – возмущается «римлянин» с крыши будки, - у человека нервы не выдержали, ты постой столько под солнцем! А тут вот этот новый офицер, «Бени», всё время орёт, тут станешь психом! Скажи, - обращается он ко мне, - ну чего он орёт? Что он, не может нормально разговаривать, объяснить что-то человеку? Вот уже третий день он здесь, мы ещё не слышали, чтобы он что-то нормальным голосом сказал. Он же нас за людей не считает, вот и попробуй с таким договориться о мире!» «Договаривайся о мире не с ним, а со мной», - устало отвечает дежурной фразой подошедшая тем временем Юдит. Она покупает баночку колы и жадно пьёт. «Римлянин» разглядывает маленькую Юдит с высоты своего ложа; в его глазах любопытство сменяется сочувствием, а сочувствие – выражением безнадёжности. Махнув рукой, он спрыгивает с будки и отправляется восвояси. Юдит допивает колу и берёт меня за руку. «Пойдём, - говорит она, - там есть крупная проблема». Двое пожилых мужчин и молодая женщина ждут нас у выхода с «махсома»; «Бени», нависнув над ними, исходит криком. Гнев его обращён в основном на одного из мужчин: у него «зелёное» удостоверение личности, и Бени клянётся всеми чертями на свете, что не даст ему не только выйти из Рамаллы, но и находиться на «махсоме». Но главная проблема не в этом. Дело в том, что эти люди издали книгу. Все они – юристы, работают в правозащитной организации, книга – о разрушении домов. Они напечатали книгу в Рамалле, ну, а переплёт решили сделать в А-Рам – дешевле! И вот теперь, когда книга готова, их задержали на той, южной стороне «махсома» и арестовали весь тираж. Не хотят пропускать назад в Рамаллу. С самого утра они здесь; как правозащитники, они знакомы со всем армейским начальством и с гражданской администрацией, и сегодня всех обзвонили. Ещё утром им было обещано, что книги пропустят; они ждали-ждали, вернулись в Рамаллу, немного поработали и опять приехали на «махсом», «а воз и ныне там». У двоих из них, М. и З. – иерусалимские удостоверения личности, и мы прощаемся с третьим и идём на южный конец «махсома». Пожилой солдат-доброволец всё так же сидит за бетонной стойкой и слушает музыку. Подойдя ближе, мы видим, что рядом с ним на земле свалены пачки книг, сквозь разорванную бумагу блестят малиновые с золотыми буквами переплёты. Мы останавливаемся поодаль, и Юдит звонит в гражданскую администрацию. Там удивляются: «Мы думали, дело давно улажено! Нам известно, что ещё утром из ставки командующего округом распорядились пропустить книги». Ободрённые этим известием, мы идем вместе с М. – он, кстати, автор злополучной книги, - к солдату и спрашиваем его, в чём дело. Он встаёт, потягивается и принимает изумлённый вид. «Никаких распоряжений я не слышал, - заявляет он, - и вообще, как они там могут распоряжаться? Они что, читали эту книгу? А вдруг она содержит подстрекательства?» М., волнуясь, говорит нам громким шопотом: «Скажите ему, нет там подстрекательств! Скажите ему, пусть почитает сам, там есть текст по-английски!» Солдат слышит его, берёт из пачки книгу и разглядывает её, держа на вытянутой руке, с театральным выражением брезгливости на лице. «Я – буду ЭТО – читать!? Да что он – в своём уме?!» - и отшвыривает книгу в сторону. Вращаясь в воздухе, она летит на землю и остаётся лежать в пыли, сверкая своим нарядным переплётом. М., схватившись за голову, отходит в сторону и садится на камень. Юдит, вне себя, звонит в командование и жалуется на «необычайно враждебную атмосферу» на Каландии. Женщина-офицер на том конце провода велит передать трубку солдату: «Я сама с ним буду говорить». Юдит протягивает ему пелефон: «Поговори с командиром», но он, уже войдя в раж, захлопывает крышку пелефона и швыряет его обратно Юдит. «Нет для меня командиров! Я тут добровольно торчу, понятно? Пусть будут довольны, что я им помогаю, понятно?» Шокированные, мы отходим к М. и некоторое время молчим, подавленные своей беспомощностью. Солдат неторопливо достаёт из сумки зубную щётку и пасту, наливает в пластиковый стаканчик воды и начинает усердно чистить зубы. Он шумно полощет рот и сплёвывает воду себе под ноги, демонстративно не обращая внимания на проходящих рядом с ним людей. Я чувствую, что скоро не выдержу. Тошнота подступает к горлу, кровь приливает к голове. И тут раздаётся знакомый голос. Офицер «Бени» приближается с «того конца» «махсома» и подзывает к себе солдата. Вид у него несколько обеспокоенный. Одновременно у Юдит звонит пелефон: это женщина-офицер перезванивает, чтобы сообщить, что «всё в порядке». Из ставки говорили с Бени, книги приказано пропустить, пусть М. вызывает машину. В шесть тридцать приедет дежурный офицер и проверит, выполнен ли приказ. Мы прощаемся с несколько воспрявшим М. и желаем ему удачи. Нам пора уходить. Палестинская маршрутка везёт нас обратно на А-Рам. Спустя часа полтора я пью чай с «русскими» друзьями в их иерусалимской квартирке и не нахожу в себе сил рассказать, как я провела день. Мне кажется, будто я вернулась с другой планеты. Это был тихий день на «махсоме» Каландия. Не было ни бросания камней, ни стрельбы, ни слезоточивого газа. Завтра всё повторится опять, и послезавтра тоже, и послепослезавтра. Таких дней в жизни каждого палестинца – чуть меньше, чем дней в году. www.machsomwatch.org
|