Недавно Джоанн Коркорaн взяла интервью у Джо Кахилла, республиканца, отдавшему борьбе бoльшую часть жизни, и почётного президента Шинн Фейн. Многие журналисты часто спрашивают Джо о его участии в контрабандном провозе оружия на «Клаудии», корабле, который был захвачен британскими властями на пути из Ливии, или о Томе Уильямсе, человеке, с которым Джо был в одной камере, когда они оба получили смертный приговор, и он был приведён в исполнение, но только по отношению к одному.

Но мы хотели услышать от Джо ответ на другие вопросы: каковы были последствия раздела Ирландии ? Что привело к расколу ИРА в 1969 г. ? И о многих иных формах его участия в борьбе ирландских республиканцев на протяжении многих десятилетий.

Джо ответил на все наши вопросы. И по мере того, как он погружался в воспоминания, он говорил всё более удивительные вещи, и их было немало. Всё нижеследующее представляет не более, чем беглый экскурс в жизнь Джо Кахилла.

Вопрос: Что происходило в Белфасте после раздела страны ?

Джо Кахилл: Я родился в 1920 г., а раздел Ирландии произошёл в 1921 г., поэтому до 9-10 лет я мало что понимал во всём этом. Но самое первое впечатление, которое запало мне в душу в связи с разделом, это огромное количество безработных. Почти ни у кого не было вообще никакой работы. И тогда британское правительство стало выплачивать пособия по безработице и привлекать людей к строительству дорог. Это была очень тяжёлая работа, а платили за неё всего 15 шиллингов в неделю. Это, надо прямо сказать, было очень немного.

Ну, вот, в то время были очень сильны лейбористы, и они хотели объединить людей через совместный труд. И надо сказать, что тогда горечь от раздела страны и фанатизм 20-х гг. почти исчезли, хотя определённая доля фанатизма присутствовала в ходе Евхаристического Конгресса в 1932 г. Лейбористы действовали довольно активно, они побуждали людей, подталкивали их к протесту и, в итоге, всё это получалось довольно неплохо. Они сумели добиться повышения зарплаты до 30 шиллингов в неделю.

Вообще, было очень здорово видеть католиков и протестантов вместе, вместе борющихся за свои права. Проблемы начались тогда, когда католики попытались улучшить свои условия жизни, выйти за те рамки, которые им были отведены британской сектантской политикой, навязаны юнионистским правительством.

Я также помню, что тогда жилищные условия у нас были очень плохими.

Я вступил в Fianna Eireann ((молодежное крыло ИРА - прим перев), когда мне было 16 лет. Я ещё не мог вступить в ИРА, поскольку туда брали с 18 лет, но я очень хотел вступить туда.

Знаете, там, на Севере, католики чувствовали себя совершенно брошенными правительством 26 графств. Они ждали с Юга помощи и поддержки, но это ничего так и не последовало. Затем, когда к власти пришла Фианна Фойл, люди на Севере подумали: ну, вот, наконец-то, теперь уж точно что-то измениться. Но, увы, всё осталось по-прежнему. Потому ИРА и оказалось единственной поддержкой для местных католиков.

Кампании, проводимые ИРА, были успешными не во всём. Они не имели никакого политического тыла, я имею в виду очень маленькую поддержку со стороны народа. И так продолжалось на протяжении 30, 40, 50 и 60-х гг. Я и до сих пор думаю, что если вы не имеете определённого политического тыла, вы никогда не достигните успеха в тех действиях, которые проводите.

В.: А как Вам работалось на верфи "Харланд и Уолфф" (знаменитая верфь, на которой создали корабль "Титаник" в Белфасте, где работали в подавляющем большинстве протестанты и процветал сектантский расизм ) в начале 50-х гг. ? Почувствовали ли Вы на себе сектантский подход, как это тогда было во всём ?

Д.К.: Да, было дело ! Люди думали, что я совсем сошёл с ума, собираясь работать там ! Здесь надо пояснить кое-какие детали. Я вышел из тюрьмы в 1949 г., несколько недель отдохнул, а потом принялся искать работу. Я прошёл курсы обучения по специальности плотникa и думал, - наивно, конечно - что после того, как я отсидел часть своего пожизненного срока, я легко найду работу, по крайней мере, у любого католика-строителя.

Но меня никто не хотел брать на работу. Они мне прямо говорили, что опасаются возможных неприятностей, поскольку тогда практически у всех них были правительственные заказы. Один мастер сказал мне тогда: а поехать ли тебе поискать работы в Корк ? И я ответил: «Ну, уж нет. Джо Кахилл не поедет искать работу в Корке».

У этого парня была своя небольшая фирма, и он продолжал поддерживать контакты со мной. И как-то он сказал, что готов взять меня на работу в качестве мастера. Я сказал ему, что у меня лучше получилось бы плотником, но он ответил, что, конечно, за 8 лет, проведённых в тюрьме, я, возможно, и поотстал кое в чём, но он даёт мне именно эту работу. Он предложил мне большую зарплату, членство в профсоюзе и всё прочее, но чуть позже я услышал о том, что он выгнал двух ребят и не заплатил им того, что они заработали. Такое отношение к людям вызвало у меня отвращение.... Ну, я и ушёл от него и стал снова искать работу.

После этого я встретил своего друга, и он сказал мне: «А почему бы тебе не попробовать поработать на верфи ?». Я ответил ему: «Ты что, с ума сошёл ?». Но он сказал мне, что не такой уж и плохой вариант, как я думаю, и что всё будет хорошо, да, и, вообще, тебе же нужна работа, вот и иди.

И я пошёл туда в пятницу, и мне предложили выйти на работу с понедельника. Я проработал на верхи два сезона подряд, 9 месяцев, а затем 11, и всё это время мне никто там и плохого слова не сказал. Там я работал парами, и я работал с одним протестантом, и я рассказал ему всё о своём прошлом. Он сказал, что для него это не имеет значения, и мы с ним работали вполне нормально. Но вот однажды на Пасху я пошёл на кладбище Миллтауна (католическое кладбище, где похоронены герои ирландского республиканизма), а местная газета сделала воскресный репортаж и там упомянула и обо мне. На следующий понедельник мой напарник услышал краем уха, что что-то говорили обо мне за завтраком и он сказал мне, что, наверное, это всё так - пустая болтовня, но после этого я старался не ходить по верхи один, без напарника. А также без молотка или ремня. Это был первый раз, когда у меня появилась какая-то тревога, но большинство рабочих продолжало относиться ко мне доброжелательно. Но вскоре последовал другой инцидент: я только закончил работу, и сделал её хорошо, мне даже прибавили зарплату, а чуть ли не наследующий день мастер мне говорит: «Всё, Джо, сдавай инструмент». «Но почему ? Вы недовольны моей работой ?» и он ответил, что он-то как раз очень доволен, но такое решение принято там, «наверху». Он сказал мне, что дело заключается в том, что меня «понесло не туда». Ну, вот, таким образом, только два раза у меня возникали проблемы. Ты мог хорошо работать, но если пытался выступить, то всегда возникали проблемы.

В.: А что привело к расколу в ИРА в 1969 г. ?

Д.К.: К тому времени я уже не был членом ИРА, я покинул её ряды по возрасту. Тогда было ясно всем: что-то должно случиться. В то время я был членом Движения за Гражданские Права; Я охранял демонстрации, и тому подобное, но было ясно, что толку от этого никакого. Каждому было ясно, что католикам это ничего особо хорошего не принесёт.

Теренс О'Нилл тогда был членом парламента, и он был, пожалуй, одним из самых дальновидных парламентариев-юнионистов, но даже он не хотел давать католикам слишком многого. Он полагал, что католиков можно умиротворить, кинув им кое-какую мелочь. Вот, они и кинул, но, всё равно, остальные юнионисты были недовольны, и мы предвидели, что последует ответный удар, и они его скинут, а поставят вместо него Чичестера Кларка.

Мы с самого начала предчувствовали погромы. Тогда здесь не было британской армии. Но было нечто похуже - протестантская милиция (B-special). ИРА не делала ничего для того, чтобы защитить людей. Она не готовилась к этому, поскольку была больше политической организацией, военная машина была развалена.

Большинство старых кадров видели, что происходит, и тогда они решили приступить к некоторой подготовке. Они делали это хорошо, но у них было мало времени, а потом наступил 69 г. и казалось, что, действительно, людей защищать некому.

Те из нас, кто был вне рядов ИРА, а таковых было немало, вернулись обратно в строй в надежде, что мы ещё сможем кое-чем помочь. Настроение, особенно в Белфасте, было таковым, что сейчас-то уж точно наступит прорыв в отношениях с Дублином, и многие в сельских районах думали точно также.

Помню, я приехал в Лурган и сказал, что что Север порвет связи, и большинство было с этим согласно. Тогда существовала большая оппозиция руководству в Дублине. Но, как бы там ни было, мы решили провести в воскресенье большое собрание в Международном Отеле Белфаста. Были представители, как с Севера, так и с Юга, и наша цель заключалась в том, чтобы создать отдельное командование. К тому времени мы уже много сделали в этом направлении, у нас были уже готовы планы. Из Дублина прибыло довольно много народу, и среди них Шон МакСтивен (лидер ИРА в те годы). Он был в курсе того, что мы делаем, и поддержал нас. Он сказал нам, что в субботу вечером уже была встреча, и ИРА раскололась: люди, которые покинули Кахала Голдинга, решили создать своё собственное армейское командование.

Затем мы поговорили о том, что делать дальше, и решили, что это будет, действительно, всеирландская организация. Затем была проведана ещё одна встреча Временных - такое название было принято на первой встрече армейского командования, и Официальными. Было решено разойтись на 6 месяцев и посмотреть, гдe люди останутся лояльными организации - в различных частях страны, и это был раскол. Всё это было очень горько и печально, но никто из своих не был убит, никаких междоусобиц не было. В итоге, название Временные закрепилось.

В.: Какова была реакция на Кровавое Воскресенье на Юге ?

Д.К.: До Кровавого Воскресенья ещё было интернирование. И это была одна из самых больших ошибок британцев. Вообще, я часто говорю о том, что наши успехи, во многом, проистекает из-за ошибок британцев, но, разумеется, и в результате нашей упорной работы. По поводу интернирования было много митингов протеста, ну, а в то воскресенье было решено провести марш и массовый митинг. То, что случилось потом, хорошо известно. Появились британские десантники и вцепились в людей, начались убийства.

После этого, вполне естественно, последовала реакция. Многие тогда говорили о том, что если в тот момент мы имели достаточное политическое влияние, то мы смогли бы разгромить британцев и объединить страну. Волна протеста прокатилась по всему Югу. Я никогда больше не видел такого протеста, какой был в Дублине. Рабочие бросили свои станки и инструменты и вышили на улицы, это было фантастически. Люди были очень разгневаны, и они хотели хоть как-то выразить свои симпатии своим собратьям на Севере.

Британское посольство было сожжено, я был там. Некоторые потом говорили, что это не дало ничего хорошего, поскольку я вилось просто своего рода выпусканием пара, люди после этого разошлись с чувством выполненного долга. Но я всё же полагаю, что это было правильно.

Но это было уже тогда, когда Джек Линч (Премьер-министр Ирландии) объявил общенациональный день траура. Для многих это стало кульминацией событий. Люди на Юге, фактически, ушли от решения проблемы, полагая, что они уже кое-что сделали.

Но для нас, северян, это было далеко не так. Мы покидали Дублин с чувством горечи. Ну, а дальше все знают: в ряды ИРА потоком хлынули добровольцы, мы даже не могли принимать всех.

В.: За свою долгую жизнь Вам доводилось несколько раз принимать участия в голодовках. И вы каждый раз чувствовали, что это может закончиться смертью ?

Д.К.: Каждый раз, когда ты решаешь объявить голодовку, ты думаешь: «Ну, на этот раз я точно умру. Не было смысла её даже начинать, если ты так не думал. Первая голодовка была у меня в тюрьме на Крoмлин роуд. В начале в ней участвовало много людей, но потом она была прекращена, поскольку нас осталось только пятеро, и если бы умерли все, то некому было бы её продолжить. Один из наших руководителей, который был помещён в тюремный госпиталь, отдал приказ, и его передали нам. В итоге, мы добились улучшения нашего положения, но не сразу. С голодовками всегда так - если ты выживешь, то они выполнят твои требования, но не сразу.

В.: Имея такой опыт участия в голодовках, что Вы думали относительно знаменитой голодовки 1981 г. ?

Д.К.: Я помню, что думало по этому поводу руководство. Вы знаете, что, в итоге, многие голодавшие умерли. Мы не хотели такого исхода. Когда первый этап голодовки закончился в 1980 г., мы подумали, что их требования будут приняты. И я понял, что если начнётся новая голодовка, то они точно все умрут. Но тогда я никак не мог предложить, что умрёт 10 человек. Но сколько бы об этом ни говорили, они все равно не свернули бы с выбранного пути. Я разговаривал с Бобби Сэндсом и говорил ему о том, что дело идёт к их смерти. Но Бобби сказал, что он не видит никакого способа достойно прекратить голодовку. Он думал, что если умрёт один человек, то тогда власти пойдут на уступки. Но этого не произошло. Я никогда не забуду этого разговора с ним.

Самое тяжёлое в этой голодовке было то, что в неё вступали постепенно, один за другим, и потому всё это растянулось на столько времени.

В.: Джо, Вы активно работали по налаживанию связей с США. Можете Вы рассказать нашим читателям что-нибудь об этом ?

Д.К.: Моё участие в этом процессе началось в 1970 г. Тогда в США были самые разные группы и в разных местах страны, но их организация была плохой. Но они хотели нам помочь и потому мы посылали им своих людей, чтобы помочь им в организации дела. Но проблемы начинались тогда, когда надо было определиться, кто именно будет собирать деньги и для кого - для Временных или для Официальных. Один или два наших побывали там до меня, но неудачно, но я всё время говорил о том, что в США у нас есть большая поддержка, надо только организовать её. И на одном из собраний армейского командования было решено отправить двоих - Лео Мартина и меня.

Мы пришли к американскому консулу в Белфасте, чтобы получить визу, и, естественно, нас спросили, были ли у нас какие-либо тюремные сроки. Лео, в своё время, был интернирован, ау, а я получил смертный приговор, но мы объяснили, что всё это было по политическим мотивам. И консул сказал: «В наших законах нет ничего, чтобы препятствовало вам приехать в США», и выдал нам визы. Вот мы и поехали, и, таким образом, вполне законно впервые оказались в Нью-Йорке. Там мы встретились с группой американцев, которые входили в Комитет Четверга, и на первой же нашей встрече было предложено приступить к созданию общенациональной организации. Вот, таким образом, и возникло организация «Североирландская Помощь» или Noraid. Лео и я активно работали в Бостоне, Чикаго, Сан-Франциско, Филадельфии и везде, где мы побывали, мы организовали местные отделения Noraid.

Вот, такова была моя первая поездка в США, и нам должны были сообщать после этого, как продвигаются дела. Затем последовали кампания массовых интернирований, и премьер-министр Северной Ирландии того времени, Брайан Фолкнер, дал пресс-конференцию, утверждая, что ИРА разгромлена, что интернирование, как метод, оправдало себя, и что им удалось поймать много добровольцев ИРА.

И тогда ИРА решила провести свою пресс-конференцию в Белфасте, или, на худой конец, обнародовать послание, в котором разъяснялось бы, что происходит в Северной Ирландии на самом деле. Мы-то совершенно точно знали о том, что интернирование срабатывает отнюдь не так хорошо, как это стремилось представить британское правительство. Мы сумели предупредить добровольцев буквально за ночь до начала массовых арестов, и потому большинство из тех, кто были схвачены, оказались либо вышедшими из ИРА по возрасту, либо не участвовшие в то время в операциях ИРА.

То, что затем произошло на этой пресс-конференции, вошло в историю, хотя это никак не предполагалось, и не должно было произойти. Собралось много тележурналистов и репортёров, было много правозащитников. И там были Пэдди Кеннеди, в то время член британского парламента, и Джон Флaнаган.

И всё шло нормально до тех пор, пока один из репортёров ни задал вопрос о том, а прав ли Фолкнер, утверждая, что ИРА теперь разгромлена. И вот тут-то Флaнаган и сказал: «Я не могу ответить на этот вопрос, поскольку я не состою в ИРА, но вы можете спросить об этом одного из командиров ИРА в Белфасте», и указал на меня.

И моментально комната осветилась многочисленными вспышками фотоаппаратов, и посыпались вопросы ко мне. Я рассказал всё, что мы знали об интернировании и о прочем. Меня спросили о том, будет ли ИРА продолжать военные действия, и тут меня осенило: ведь это - замечательная возможность обратиться ко всем добровольцам ИРА по всей стране, поскольку после этого инцидента, я, наверняка, некоторое время не смогу выходить с ними на связь. Я сказал о том, что через 48 часов мы завершим кампанию обстрелов и взрывов бомб и вернёмся к вопросам дальнейшей подготовке партизанских подразделений. Это был прекрасный случай передать приказ кому следует, поскольку было понятно, что после этой пресс-конференции я уже не смогу это сделать.

Ну, и пока всё это происходило, несколько из тех, кто находился в комнате, вышли, чтобы затем арестовать меня. Мне приказали побыстрее покинуть Белфаст и уехать в Дублин. Командование решило, что в данной ситуации самое лучшее для движения и для меня будет скрыться в США, и я поспешил сделать это. Я сел на ближайший самолёт и направился сюда. И потом, когда я уже спускался по трапу в Америке, ко мне подошла стюардесса и сказала: «Вас ждут там-то».

Я понял, что это были наши, и я пошёл туда, но сначала, конечно же, был иммиграционный контроль. Там меня попросили предъявить паспорт, и как только я отдал его, мне тут же проставили «аннулирован», вернули обратно и заявили о том, что теперь я нахожусь в США незаконно.

В итоге, меня продержали там несколько часов, а потом отправили в центр для задержанных. На этом деле мы получили большую рекламу. Представители Noraid сумели дозвониться до меня по телефону и сказали: «Оставайся там, Джо, не уезжай, для нас ты, арестованный, стоишь по миллиону долларов в день». Моё имя тогда стало широко известно по всей Америке.

После этого случая я ещё несколько раз был в США, но уже нелегально под именем Джо Брауна. Один раз я даже был отцом Брауном, и Энни, моя жена, была со мной. Вот мы везде и представлялись как отец Браун и его жена !

Между 1971 и 1994 г., когда я снова официально получил визу, я побывал в США раз 8-10. Один раз в этот период времени я был арестован вместе с Джимми Драммом. Он был депортирован сразу, а я предстал перед американским судом. Ещё будучи под следствием, я был отпущен под залог. Это означало, что я должен был периодически отмечаться у соответствующего должностного лица каждый понедельник. К счастью, он оказался ирландцем и жил по соседству с тем домом, где остановился я, и он оказался большим почитателем всего ирландского. И вот, когда я в очередной раз пришёл к нему отметиться, он сказал мне: «Что-то ты неважно выглядишь, Джо, а ?». Я ответил ему: «Да, нет, вроде всё нормально». Одним словом, мы договорились о том, что теперь по понедельникам я буду просто звонить ему. И вот, в течение тех 3 месяцев, пока я находился на свободе под залог, я ездил по Штатам, собирал деньги. И так было до тех пор, пока меня, естественно, ни депортировали, и как мы и договаривались, я звонил каждый понедельник.

В.: А можете ли Вы сказать что-либо об участии в борьбе Вашего брата Фрэнки ?

Д.К.: Фрэнк - мой младший брат. Первый раз он был интернирован, когда ему было 17 лет. Это было в 1942 или 1943 г. Он был довольно активным и продолжал быть таковым, когда вышел из лагеря, но ограничился работой в католической общине, особенно после того, как женился.

Он переехал жить в Баллимёрфи и решил посвятить себя делу улучшения условий жизни местного населения. Но это оказалось ценным опытом не только для Баллимёрфи, это стало пилотным проектом, который потом использовался и в других местах.

Фрэнк оказался очень дальновидным человеком, а ведь первоначально многие были не согласны с ним. Его работа в рамках нашей общины оказалась весьма успешной, и он смог реализовать несколько малых проектов, например, производство рам для картин, а также трикотажных изделий. Он позаимствовал много идей у отца Дуайера из Донегaла, но у него были и свои, совершенно фантастические, идеи.

Он начал активно участвовать в работе Конвей Милл (местного клуба, в здании бывшего текстильного предприятия) в Западном Белфасте. Его уже почти продали, и небольшой комитет собрался для того, чтобы просто подтвердить этот факт. Но Фрэнк решительно выступил против продажи. The Mill стоял, практически, в руинах. Он и сегодня ещё далек от того, каким люди себе его представляли в своих мечтах. Когда эту идею изложили впервые, то люди подумали, что они - сумасшедшие, но, в итоге, Фрэнк оказался прав.

Я не соглашался с ним по многим вопросам, но я с уважением относился к тому, что он делал. У нас были с ним хорошие отношения, несмотря на то, что мы не соглашались друг с другом.

В.: Не кажется ли Вам, что моё поколение растранжирит всё, завоёванное Вами ?

Д.К.: Нет, я никогда так не думал. Я всегда очень верил в молодёжь. Я не думаю, что она всё промотает или испортит. На этот счёт я думаю так, как Мартин МакГиннесс, который сказал: «Сейчас у нас есть самое политически грамотное поколение». Я полностью согласен с этим. Когда я разговариваю с молодыми, я вижу, что они знают, что делать дальше, я вижу, что они рады быть частью нашей борьбы, и я не вижу в них стремление бросить всё это.

В.: Вы о чём-нибудь сожалеете ?

Д.К.: Нет, совершенно. Меня спрашивали об этом несколько раз, и я всегда отвечал «нет». Но это «нет» относится только к моей профессиональной деятельности. Я могу сожалеть только о том, как сложилась моя личная жизнь, особенно после того, как я женился, ведь у меня 7 детей, а я почти не видел свою семью. В этом смысле, у меня не было нормальной жизни, но было одно, что всегда как-то компенсировало это - та огромная поддержка, которую я получал от своих членов семьи, и, особенно, от Энни. Ведь, фактически, я оставил её одну поднимать семерых детей, и она взвалила этот груз на себя, и, надо прямо сказать, справилась с ним очень хорошо.

При использовании этого материала просим ссылаться на Лефт.ру