Джеймс Петрас

ДРУГОЕ ИМЯ РОЗЫ? АРОМАТ ИМПЕРИАЛИЗМА

В статье дается критический обзор еще одного оптимистического постмодернистского анализа капиталистической мировой экономики, очищенной от империализма, экономического кризиса, государства, классов и классовой борьбы. Майкл Хардт и Антонио Негри, авторы книги «Империя», утверждают, что в результате научно-технического прогресса глобальный капитализм функционирует как автономная «Империя», управляемая только рынком и транснациональными корпорациями. В противовес этой интерпретации, в представленном аналитическом обзоре книги обосновываются следующие утверждения: нельзя, во-первых, недооценивать роль имперского государства в капиталистическом воспроизводстве, а во-вторых, завышать уровень влияния инноваций, научного и технического прогресса на продуктивность капиталистической экономики. Я уверен, что понятие имперского государства является чрезвычайно важным для понимания империализма и актуальным для изучения аграрной трансформации и роли крестьян и рабочих в этом процессе.

Важно напомнить, кто такой Антонио Негри, почему то, что он говорит, пользуется влиянием, какова его политическая биография, и что он писал в прошлом. Важный левый теоретик, тесно связанный с Красными бригадами и движением Автономия в Италии, Негри был арестован в 1979 г. по подозрению в участии в убийстве Альдо Моро, христианского демократа и бывшего премьер-министра Италии. Приговоренный к 30 годам заключения, Негри бежит во Францию. Позднее, когда его выбирают в итальянский парламент, он возвращается в страну, где его арестовывают и заключают в римскую тюрьму Реббибия. Среди его теоретических работ – особенно большой популярностью пользуются посвященные дебатам 60-70х гг. о строениии борьбе итальянского рабочего класса (Красные заметки. 1979) и последующие работы по широким вопросам марксистской теории и капиталистического кризиса (см. приложенный список литературы). Что касается соавтора Негри, то я не удивился, узнав, что Майкл Хардт является профессором литературы, а не политики, экономики, не говоря уже о политической экономике. Ведь постмодернистская война против марксизма и теории развития была замышлена и начата именно на факультетах литературы.

Прошлое никогда не умирает. Это даже не прошлое.
Уильям Фолкнер

Книга «Империя», как и множество других подобных работ, пытается убедить читателя, что все мы живем в «новом» времени. Ее можно назвать интеллектуальным синтезом и политической деградацией постмодернистского теоретического «анализа». Она делает для международных отношений и глобального капитализма то же самое, что предыдущие постмодернистские исследования сделали для национальных, локальных, региональных, аграрных отношений и конфликтов. Эти исследования удалили класс и классовую борьбу из нашего понимания динамики аграрных процессов, а Хардт и Негри пытаются вычеркнуть империализм с пути развития мировой экономики, отбрасывая эту важную концепцию в эпистемологическую черную дыру «пост-истории». В этом отношении, их книга может иметь глубокое влияние на изучение крестьянства и рабочих, их побуждений и ролей в организации аграрных движений, а также общей проблемы капиталистического переходного периода (и в рамках этого, аграрного вопроса) в так называемом Третьем мире.

Невысказанные, но подразумеваемые теоретические выводы из книги Хардта и Негри можно определить просто: если нет империализма, то капитализм как таковой не порождает противоречий (что проявляется в имперской конкуренции) и не содержит в себе источник собственного упадка, а, значит, и альтернативу своим исторически определенным формам собственности, производства и обмена. Таким образом, концепция системной эволюции снимается с политической повестки дня, а вместе с нею исчезают и перспективы всесторонней эмансипации, в том числе - касающиеся работающих на грани существования крестьян и рабочих. На первый взгляд, тема империализма и вопрос о возможности использования этой концепции для объяснения функционирования глобальной капиталистической системы как будто далеки от повседневной жизни крестьянина в странах Третьего мира. Однако споры о существовании/отсутствии империализма не теряют своей актуальности для изучения аграрного развития в широком контексте. Более того, понятие империализма в вышеупомянутом контексте создает предпосылки для формирования эпистемологического измерения, которого не хватало в недавней марксистской и немарксистской дискуссии о крестьянстве. Выявление связей «империализм – сельское хозяйство – крестьянство» имеет долгую историю в политических дебатах левых, достаточно вспомнить работы Розы Люксембург, Николая Бухарина и Владимира Ленина. По этим причинам, а также, потому что книга Хардта и Негри наверняка станет модной как «анализ» глобализации, аргументы, выдвинутые Хардтом и Негри, требуют тщательного рассмотрения. Соответственно, этот обзор разделен на четыре части, первые три из которых сосредотачивают внимание на теоретическом макроуровне их книги, а последний исследует их теорию на микроуровне.

Главная идея первого раздела состоит в том, что имперские государства стали важными компонентами. Понятие империи, используемое Хардтом и Негри, мистифицирует роль имперского государства, стоящего на передней линии защиты привилегий и власти транснациональных корпораций. Таким образом, они подрывают позиции и основного противника корпораций (рабочих и крестьян – ред). Второй раздел исследует и ставит под сомнение утверждение Хардта и Негри о том, что мы живем в «новой капиталистической эпохе», которая основывается на предполагаемой ими информационной революции. Что бы не утверждали Хардт и Негри, нововведения начала и середины ХХ века были намного более существенными источниками повышения экономической производительности, чем электронные, компьютеризированные информационные системы конца ХХ века. В третьем разделе доказывается мысль, что вместо «империи» нынешней ситуации скорее соответствует «новый империализм», а в заключительном разделе рассматриваются взаимосвязанные вопросы структуры микроуровня и субъекта исторического действия, которые порождает «империя».

Анализ, который предлагает читателю книга Хардта и Негри, лежит в русле уже истасканной постмодернистской теории. Авторы не только заменяют социальный класс абстрактными «угнетенными», но и объединяют последних с тем, что они называют «новым пролетариатом». Эта итоговая категория имеет все те характеристики, которые Негри в своей ранней автономистской фазе относил к маргинальному субъекту, получившему название субпролетариата.

В книге Хардта и Негри не содержится никакой информации о внутренней организации транснациональных корпораций и механизме их взаимодействия с государствами. Догматическое теоретизирование – удобный способ уклонения от неудобных эмпирических исследований. По сути, вышеприведенное утверждение Хардта и Негри основано на ряде необоснованных предположений, первое из которых – ТНК являются глобальными организациями, не имеющими четко определенного места базирования ни в одном национальном государстве. По Хардту и Негри, такие предприятия формируют ядро новой мировой экономики, выведенной из-под опеки национального управления, они – часть нового мирового правящего класса. Эти предположения, в свою очередь, исходят из того, что крупные корпорации работают в большом числе стран, они мобильны, имеют возможность уклоняться от налогов и инструкций многих национальных юрисдикций. Однако это предположение сталкивается с целым рядом концептуальных и эмпирических проблем.

Первое. Хотя ТНК работают во многих странах, их главные офисы, где принимается большинство стратегических решений, где сконцентрированы директора и прибыль, расположены в США, ЕС и Японии.

Второе. Мобильность ТНК – результат стратегических решений, принятых директорами в штаб-квартирах своих корпораций расположенных в имперских центрах. Эти решения зависят от политических и экономических условий, созданных имперским государством и его представителями в международных финансовых институтах. Таким образом, мобильность основывается на международных отношениях.

Третье. Уклонение от уплаты налогов и нарушение местных законов становится возможным благодаря продуманной политике имперских государств и их транснациональных банков. Неприменение законов против нелегального вывоза доходов из неоколониальных в имперские страны – это форма государственной деятельности, поддерживающая крупномасштабный вывоз богатства, что усиливает внешние счета государства. Несоблюдение предписаний неоколониальных государств, регулирующих такой вывоз – это только часть тех огромных властных возможностей, которые используются в отношениях между имперскими и неоколониальными государствами.

Утверждение Хардта и Негри о том, что старые правительства национальных государств уступают место новому мировому правительству, состоящему из руководителей международных финансовых институтов, Всемирной организации торговли и ТНК (с. 326), основывается скорее на поверхностном рассмотрении, чем на глубоком аналитическом изучении структуры власти. Действительно, на очень многих территориях международные финансовые институты содействуют принятию важных решений, влияющих на развитие основных экономических и социальных секторов. Однако эти решения и лица, их принимающие, тесно связаны с имперскими государствами и ТНК, оказывающими на них свое воздействие. Все руководство международных финансовых институтов назначается национальными/имперскими правительствами, все важные принципы и условия выдачи займов установлены министрами финансов, экономики или казначействами имперских государств. Основную часть финансовых фондов международных финансовых институтов дают именно имперские государства, а представительство в их руководстве основывается на доле финансирования, осуществляемого этими государствами. МВФ и Всемирный банк всегда возглавляли представители США и Европейского союза. Хардт и Негри как будто не замечают, что мощь международных финансовых институтов зиждется на власти делегированной им, имперскими государствами. То есть, они не осознали, что международная власть принадлежит имперским государствам, а не наднациональным субъектам. Реальное значение международных финансовых институтов – увеличивать, расширять и углублять власть имперских государств, а не заменять их.

Теоретики «глобализации», подобные Хардту и Негри, любят писать об «имперской системе» в противовес государствам-империалистам (см. вступление), как будто одно не может существовать без другого. «Система» не имеет никакого «центра», потому что все государства утратили собственный особый статус, уступив место всесильным транснациональным корпорациям, доминирующим на рынках. Системные подходы не способны признать класс и институциональную власть банков и отраслей промышленности, принадлежащих отдельным национальным государствам и управляемых ими. Больше всего беспокоит то, что теоретики «систем» не могут объединить структуры, операции, юридические кодексы и связи между имперскими государствами и их ставленниками в международных финансовых институтах и большим размахом их власти и концентрации прибыли, процентов, арендной платы и лицензионных платежей в империалистических странах. «Система» фактически порождается и поддерживается объединенными силами имперского государства и его ТНК. Абстрагироваться от особенностей собственности и государственной власти для описания имперской системы - значит обойти вниманием основные противоречия и конфликты, межгосударственную имперскую конкуренцию и классовую борьбу за государственную власть.

Сладкий запах научно-технического прогресса?

Один из наиболее часто используемых аргументов теоретиков глобализации, подобных Хардту и Негри, - «в мире произошла информационная революция», процесс, уничтоживший государственный границы и трансформировавший капитализм (=новая эпоха), обеспечивая новый стимул развития производительных сил (с. 145). Очень сомнительным кажется утверждение о том, что информационные технологии изменили экономики и таким образом создали новую глобальную экономику, в которой национальные государства и национальные экономики стали лишними. Впрочем, перепись населения США дает другое объяснение увеличения производительности: это случилось из-за того, что в 1990-х рынок рабочей силы США заполонили пять миллионов незаконных иммигрантов. Поскольку производительность измеряют выпуском на одного производителя, учитывая такое количество незафиксированной рабочей силы, данные о производительности кажутся раздутыми.

Согласно Хардту и Негри, мы живем в «новой экономике», заменившей «старую экономику» оборонной и горной промышленности, сельского хозяйства и социальных услуг (с. 321). Они утверждают, что благодаря третьей научно-технической революции мы живем в полностью новой эпохе, по статусу никак не меньшей, чем новая форма капитализма. Теоретики глобализации уверяют нас, что новые технологии делают «рынок» более эффективным, а высокий рост экономики гарантированным. Однако, экономический спад конца 2000 – 2002 гг. опровергает утверждения идеологов «новой экономики»: деловой цикл продолжает работать, кроме того, он особенно четко проявляется на фоне спекулятивной природы «новой экономики», которой управляют, исходя из потребностей в получении сверхприбылей. При отсутствии прибылей разрекламированная «новая экономика» кажется обычной финансовой аферой, когда высокие доходы ранних инвесторов приводят к финансовым катастрофам более поздних.

Детальные эмпирические исследования экономики 90-х годов опровергли доводы о том, что информационные технологии (ИТ), оптико-волоконная промышленность и биотехнологии открыли «новую эпоху капитализма», реконструируя производительные силы. Например, Япония, одной из первых осуществившая «автоматизацию» фабрик и применявшая много информационных технологий, пребывала в состоянии стагнации (средний ежегодный прирост производства составлял примерно 1 % в течение последних 11 лет) и пережила глубокую рецессию в 2001 г. Производственный сектор США демонстрировал отрицательный рост с конца августа 2000 г., а ситуация, сложившаяся в следующие 12 месяцев, - самый долгий период отрицательного прироста, зафиксированный после конца Второй мировой войны. Спад, как ожидают, будет продолжаться в течение неопределенного периода, по оценкам – от одного до трех лет. Рост в сфере ИТ был отрицательным в 2001 г. Перспективы быстрого возобновления роста довольно малы, поскольку отрицательные ставки по сбережениям, большой дефицит, сильный доллар усложняют рост благодаря внутреннему рынку или экспорту. Структурные и циклические кризисы совпадают, поэтому очень вероятно, что рецессия будет продолжаться еще некоторое время. Спад вдребезги разбивает аргументы идеологов ИТ о том, что «новая экономика» превратила деловой цикл в устаревшее понятие. Фактически, ИТ-компании пострадали в нынешнем спаде больше всех, более 80 % из «дот-комов» потерпели убытки.

Со спадом информационной экономики и цен на акции ИТ-компаний становится понятно, что «информационная революция» не является главной силой, определяющей эффективность и рост экономики главных имперских государств, не говоря уже об установлении нового порядка в мире. Тот факт, что большинство людей имеет компьютеры и использует Интернет, а некоторые фирмы имеют лучший контроль над своими запасами, не означает перемещения власти за пределы национального государства. Утверждения публицистов об информационной революции несколько преувеличены, поскольку инвесторы на мировых фондовых рынках направляют собственные ресурсы в реальную экономику, подальше от высокотехнологичных фирм, не приносящих прибыли.

Недавнее исследование Пола Страссмана, основного критика идеологов ИТ, основанное на изучении 3 тысяч европейских компаний, демонстрирует отсутствие зависимости между инвестициями в компьютерное оборудование и прибыльностью. Таким образом, три основных утверждения информационной революции – изменение делового цикла, осуществление долгосрочной революции в производительности и высокая прибыльность – не соответствуют реальности. На самом деле, деловой цикл работает в полную силу, производительность проявляет тенденцию к застою, а норма прибыли – к снижению. Статья другого автора, Роберта Гордона, анализирующая источники увеличения производительности в 1995 – 1999 гг., также усиливает серьезные сомнения, касающиеся заявлений Хардта и Негри о существовании «новой эпохи». Он доказывает, что почти на 70 % рост производительности можно объяснить более совершенным измерением инфляции (более низкие оценки инфляции обязательно означают более высокий прирост реального производства, а значит и производительности) и очень быстрым увеличением выпуска за период в 3,5 лет. Таким образом, только 30 % от одного процента увеличения производительности (или 0,3 %) в течение 1995 – 1999 гг. может быть приписано компьютеризации и так называемой «информационной революции». Осуществляя исследование технического прогресса в 1950 – 1996 гг., Гордон выяснил, что максимальное ежегодное увеличение многофакторной производительности приходится на 1950 – 1964 гг., когда был достигнут показатель 1,8 %. А период самого низкого ее роста в этом столетии зафиксирован в 1988 – 1996 гг. – приблизительно 0,5 %.

Ожидаемый «новый уровень эффективности» не смог преодолеть логику капиталистического делового цикла. То, что было оптимистически названо производством «с колес», основывалось на стойком и беспрерывном росте спроса. Спад 2000 – 2002 гг. и резкое снижение спроса привели к скоплению материальных запасов у производителей и продавцов, а также соответствующего сокращения производства. Проблемы наличного денежного потока, увеличение задолженности и банкротства – такой была месть «старой экономики». Ясно, что так называемая «новая экономика» не в состоянии победить капиталистический кризис, скорее наоборот: она фактически является более уязвимой и имеет меньшее количество ресурсов для поддержания роста, поскольку большая часть денежных наличных потоков зависит от спекулятивных ожиданий беспрерывных высоких доходов. Значительное снижение доходов от коммерческой рекламы в Интернете, насыщенность компьютерного рынка, привели к структурному кризису в сфере производства компьютерных комплектующих и программного обеспечения, а следовательно, и к уменьшению раздутой «бумажной ценности» акций основных Интернет-компаний, которые собственно и должны демонстрировать природу «новой капиталистической эпохи».

III
Новый империализм: альтернатива Империи

Основанием нынешнего «глобального верховенства» США и Европы являются три неустойчивые и еще менее жизнеспособные опоры. Одна из них – уязвимый спекулятивный сектор, склонный к изменчивости и глубоким спадам. Вторая – высокая степень перемещения прибылей, процентных и лицензионных платежей из соответствующих колонизированных регионов. Только из одной Латинской Америки за период 1990 – 1998 гг. было выплачено 700 млрд. долларов в виде платежей европейским и американским банкам и транснациональным корпорациям. Третья опора – политическая власть империи (вместе с возможностью печатать деньги для покрытия дефицитов) и безопасность, которую государства Европы и США гарантируют иностранцам, перемещающим капитал, в частности, миллиарды долларов, незаконно вывезенных из их собственных стран.

Политическая власть и безопасность имперских государств зависят от уступок или согласия стратегических экономических секторов, уязвимых по отношению к свободному рыночному соревнованию с конкурентными имперскими и неимперскими странами. Таким образом, проблема для правителей Европы и США состоит в том, как управлять империями, столкнувшись с рецессией, уменьшением сектора ИТ и ростом безработицы в секторах экономики, неконкурентоспособных на мировом рынке.

По мнению многих ученых, неолиберализм всегда был мифом: имперские государства никогда полностью не открывали своих рынков, не отменяли все субсидии и не принимали решений о невмешательстве в деятельность стратегических секторов экономики для их поддержки и защиты по политическим и социальным причинам. Неолиберальный империализм всегда означал выборочную открытость по отношению к некоторым странам на определенный период времени для определенных товаров. Рынки США были открыты правительством для изделий, изготовленных зарубежными филиалами американских компаний. «Свободная торговля» имперского государства основывается в основном не на экономических, а на политических выгодах. Однако, с другой стороны, высшие должностные лица Европы и США и их представители в МВФ и ВБ навязывали странам Третьего мира «рыночный фундаментализм», предусматривающий устранение любых торговых барьеров, субсидий и ограничений для всех видов продукции и услуг во всех секторах. Благодаря избирательным рыночным методам ТНК имперских государств смогли закрепиться на рынках стран, проводящих на практике политику рыночного фундаментализма, защищая при этом внутренние сектора экономики, имеющие важное политическое значение.

С возникновением тройного кризиса – спада, спекулятивного краха и усиления конкуренции – имперские государства стали усиливать государственное вмешательство в различные сектора. Например, в США в 2001 г. были увеличены на 30 млрд. долларов сельскохозяйственные и другие государственные субсидии, введены квоты на импорт металлургической продукции, усилена экономическая эксплуатация регионов третьего мира с целью увеличения потока прибыли, процентных платежей, торговых преимуществ (предложение США по Зоне свободной торговли обеих Америк (FTAA)), начало действовать «военное кейнсианство» (нападение США на Афганистан). Управляемая государством торговля, соединяющая защиту внутренних рынков и агрессивное вмешательство для обеспечения монополистических рыночных преимуществ и инвестиционных прибылей, определяет смысл неомеркантилистского империализма. Неолиберальный империализм с его болтовней о свободном рынке и избирательным открытием рынков заменяется неомеркантилизмом, направленным на большую монополизацию региональных торговых зон, значительные односторонние политические решения ради максимизации торговых преимуществ и защиты внутренних производителей, больший упор на военные стратегии.

Все это делается для того, чтобы углубить контроль над охваченными кризисом неолиберальными экономиками и усилить военное кейнсианство. Лидером в развитии собственной неолиберальной империи были США, а Европа выступала в роли последователя, то же происходит и при переходе к неомеркантилистской империи – Соединенный Штаты занимают ведущие позиции.Не менее важным является тот факт, что США будут диктовать правила и инструкции, регулирующие торговлю, инвестицию и патентные законы, которые будут иметь силу во всей Америке. Это даст возможность правительству США проводить политику внутреннего протекционизма, одновременно открыть рынки Латинской Америки и вытеснить оттуда Европу.

Меркантилистский империализм, в котором имперское государство соединяет внутренний протекционизм, монополии за границей и свободную торговлю в пределах империи, является стратегией, избранной для поддержания империи США и укрепления внутренней политической системы. Однако она вызывает ужас среди стран Латинской Америки и европейских конкурентов. Пытаясь укрепить неомеркантилистскую империю, Вашингтон должен все больше полагаться на односторонние решения и политику. По своей монополистической природе, неомеркантилизм может утверждаться путем устранения союзников конкурента и максимизации торговых преимуществ путем односторонних решений государства. Хардт и Негри не обращают внимания на то, что террористические акты в Нью-Йорке и Вашингтоне привели к интервенции США, которые бомбят Афганистан в лучших империалистических традициях, как раз тогда, когда условия на мировых рынках ухудшились. Создание альянса с Европейским Союзом не пошатнуло гегемонистских амбиций Вашингтона. Наоборот, союз основан на подчинении Европейского Союза американским военным целям и монополизации всех решений относительно войны даже в большей мере, чем это было в Косово. Что поражает на ранних стадиях военного вмешательства США, так это степень принятия всех их военных требований Европейским Союзом, Россией, Китаем и некоторыми арабскими режимами без каких-либо явных компенсаций. Понятно, что афганская интервенция и огромная роль имперского государства в определении проблем, союзов и политических обстоятельств для рыночных соглашений забивают еще один гвоздь в гроб Империи без государств и усиливают доводы в пользу теории нового меркантилистского характера империализма. Война в Афганистане привела к значительному увеличению военных расходов (100 млрд. долларов), усилению протекционизма и повсеместной военной угрозы. Империализм и империя действительно процветают, вот только «массы» (рабочие и крестьяне) от этого страдают. И в такой ситуации возникают два вопроса: а реагируют ли крестьяне и рабочие на такую ситуацию и если да, то каким образом?

Примечания редактора

1. Петрас имеет в виду т.н.  subaltern studies – идеалистическое направление в изучении проблем идеологического выражения интересов подчиненных (subaltern), политически несамостоятельных маргинальных групп населения, в основном применительно к (нео)колониальным странам.  Родилось в русле т.н постколониализма (ПК)- одного из теоретических направлений текстуального идеализма последних десятилетий.  ПК был разработан группой профессоров-иммигрантов, в основном из бывших английских колоний (Индия, Шри-Ланка, Пакистан, Палестина), работающих на кафедрах английского языка в ряде престижных университетов США.  Понятие субалтерн заимствовано из работ итальянского марксиста Антонио Грамши.

  2. Под современным миром (анг. modern world или modernity) подразумевается буржуазный миропорядок, капиталистическая цивилизация Запада, пришедшие на смену феодальному, или традиционному.  К счастью, в русском языке не существует точного эквивалента этому  центральному для буржуазной идеологии квази-термину, затемняющему научное понимание характера современной эпохи как капиталистической. 

 3.  “Анализ мировые системы” (АМС)-  направление буржуазного позитивизма в изучении экономической истории.  Начало этого направления относится к 1970 гг.  Имеет либеральное (Валлерстайн, Франк) и леволиберальное крыло (Амин, Арричи).  Первоначально находилось под известным влиянием западного маоизма. 

4.  Обе газеты являются ведущими органами западной буржуазии. Прим. ред.

5.  Петрас имеет в виду читателей “Журнала исследований крестьянства”, для которого была предназначена его статья.

Ваше мнение