1 ноября 2004 года

Небо здесь в последние дни было затянуто облаками. Это туманное, сероватое сочетание пыли, дыма и сырости. Думаю, это во многом соответствует общему настроению – что-то темное и тяжелое.

Я сильно переживала за Фаллуджу. Настолько, что я, по сути, ночью не могла заснуть, думала, как развернется ситуация в этом беспокойном месте. Дела плохи в Багдаде, но намного хуже в Фаллудже. Беженцы неделями прибывали оттуда. Они пытались найти приют в Багдаде и окружающих районах.

Я встретила «моего» первого беженца из Фаллуджи на прошлой неделе. Одна моя тетя приболела, а телефон в ее районе не работал, поэтому мы решили ненадолго заглянуть к ней, после окончания дневного поста (в Рамадан мусульмане постятся весь день и едят после захода солнца и рано утром –ред.). Когдамы подьехали к ее дому, я услышала незнакомые детские голоса в саду. У моей тети была только восьмилетняя дочка С., и я предположила, что там играют соседские дети.

С. подбежала к машине и помогла открыть дверцу. Она скакала от радости, что столько гостей. Я взглянула на сад, ожидая увидеть детей, но около большой пальмы и нескольких розовых кустов никого не было. «Где твои друзья?» спросила я, вытаскивая иракские конфеты, которые мы привезли тете. Она посмотрела через плечо и улыбнулась, указывая на пальму. Я посмотрела на дерево в темном саду и заметила маленькую голову и пару блестящих глаз, которые быстро исчезли. Я глубокомысленно кивнула и крикнула «Привет, пальма!». С. хихикнула, когда пальма тихо ответила «Привет».

«Все в порядке» - крикнула С. через плечо в сад, «Вы можете выходить – это всего лишь моя двоюродная сестра с родителями!» Мы прошли к дому, а С. продолжала щебетать. «Маме намного лучше. У нас сегодня гости. А вообще они гостят со вчерашнего дня. Они мои друзья. Это родственники папы... им не нужно ходить в школу, а мне нужно».

Когда мы вошли, в гостиной была суматоха. По телевизору громко шла какая-то мыльная опера, и египетская телезвезда перекрикивала плач ребенка, голос успокаивающей матери и тетю с дядей, обсуждавших судьбу телефонной линии, которая молчала четыре дня. Когда мы вошли в комнату, женщина с ребенком резко поднялась и вышла.

После обычных приветствий, моя тетя выбежала из комнаты и затащила назад женщину с ребенком. «Это Умм Ахмет.» Она представила нас и решительно усадила женщину назад на диван. «Она из Фаллуджи...», объяснила тетя. «Она родственница моего мужа – но мы раньше никогда не встречались». Она повернулась, чтобы ободрить улыбкой Умм Ахмет, которая выглядела как олень, попавший в свет фар.

Женщина была высока и красива. На ней была традиционная «дишдаша» (что-то вроде плотной вышитой ночной рубашки), а голова была покрыта легкой черной шалью, которая постоянно сползла назад, приоткрывая темно-коричневые волосы с проблеском седины. Я пыталась угадать ее возраст, но это было практически невозможно – она выглядела юной, и я предположила, что ей около 33 или 34. Но её лицо искажали напряжение и тревога, что, вместе с сединой в волосах, делало ее сорокалетней женщиной. Она нервно кивнула нам и крепче сжала ребенка.

«Умм Ахмет и ее милые дети побудут здесь, пока положение в Фаллудже не улучшится», объявила тетя. Она обернулась к моей маленькой кузине со словами «Приведи Саму и Харифа». Я поняла, что Сама и Хариф – это дети, прятавшиеся за пальмой. Через мгновение Сама и Хариф, ведомые С., вошли в комнату. Сама была хрупкой десятилетней девочкой, а Хариф - полнощеким мальчиком шести-семи лет. Они, ни на кого не глядя, быстро подбежали к матери.

«Скажи «привет», тихо попросила Умм Ахмет. Сама подошла, чтоб поздороваться за руку, но Хариф попытался спрятаться за матерью.

«Какие прекрасные дети!» улыбнулась мама и притянула Саму для поцелуя. «Сколько тебе лет, Сама?»

«Одиннадцать», последовал тихий ответ, и она вернулась, чтобы сесть рядом с матерью.

«Как сейчас положение в Фаллудже?» спросил мой отец. Мы все знали ответ. В Фаллудже было ужасно, и с каждым днем все хуже и хуже. Их постоянно обстреливали ракетами и бомбами. Город был в руинах. Семьи собирали все что могли и уходили. Дома были разрушены танками и самолетами. Но вопрос надо было задать.

Умм Ахмет нервно сглотнула и еще больше нахмурилась. «Очень, очень плохо. Мы ушли два дня назад. Американцы окружают город, и не выпустили бы нас по главной дороге. Мы были вынуждены пробираться другим путем…» Ребенок начал тихо хныкать, и она попыталась его укачать. «Нам нужно было уйти…» сказала она извиняющимся голосом, «Я не могла там оставаться с детьми».

«Конечно, не могла» – твердо ответила тетя: «Это было бы безумием. Это самоубийство - те ублюдки никого не оставляют в живых»

«Надеюсь, что все в порядке…» – попыталась успокоить я. Умм Ахмет недолго смотрела на меня, потом покачала головой: «Ну, на прошлой неделе мы хоронили нашу соседку Умм Наджиб и её двух дочерей. Они спали, когда ракета попала в сад, и дом обвалился»

«И стекла разбились у меня..» – неожиданно взволнованно добавил Хариф, и тут же спрятался за матерью.

«Стекла и дверь вылетели. С нами было все в порядке, потому что с начала войны мы все спали в гостиной», - объяснила Умм Ахмет заученно, как будто повторяла эту фразу сотню раз. Пока она говорила, ребенок взмахнул кулачками и заплакал. Это был желанный звук – больную тему можно было сменить. «А это Ахмет?» спросила я, приподнявшись, чтобы рассмотреть младенца. Моя тетя называла ее Умм Ахмет, что значит «мать Ахмета». Обычно для обращения к родителям в используют имя старшего сына. Абу Ахмет – это «отец Ахмета». Я не знаю, почему она не была Умм Хариф или Умм Сама, но так как других детей не было, этот должен был быть «Ахметом».

«Нет, это Маджид» тихо ответила Сама. Ребенок выглядел четырехмесячным, у него была копна темных волос, покрытая чем-то, с первого взгляда похожим на маленькую белую шапочку. Его глаза были такого же орехового цвета, как и у матери. Я улыбнулась Маджиду и заметила что белая вещь на его голове была не шапочкой – это была белая марлевая повязка. «Зачем эта повязка?» – спросила я, надеясь что это просто для тепла.

«Когда мы бежали из города, нам пришдось ехать в пикапе вместе с двумя другими семьями. Он обо что-то ударился и получил царапину. Доктор сказал, что нужно держать повязку, чтобы не было инфекции». Ее глаза наполнились слезами, она посмотрела ребенка и стала сильнее его качать.

«Ну, во всяком случае все в безопасности… вы очень верно поступили, приехав сюда»- предложила моя мать. «Ваши дети в порядке – это самое главное».

Фраза не оказала того эффекта, на который мы рассчитывали. Глаза Умм Ахмет вдруг снова были в слезах, и через мгновение она уже просто рыдала. Сама нахмурилась, осторожно взяла ребенка из рук матери и встала, чтобы походить с ним по коридору. Тетя быстро налила стакан воды и протянула его Умм Ахмет, объясняя нам: «Ахмет, ее четырнадцатилетний сын, все еще в Фаллудже с отцом».

«Я не хотела его оставлять…» – стакан дрожал в ее руках: «Но он отказался уходить без своего отца, и мы расстались за минуту до отъезда…» Тетя подошла, погладила её по спине и подала платок.

«Муж Умм Ахмет, храни его бог, работает в одной из мечетей, чтобы помочь нескольким семьям выбраться» объяснила тетя, садясь рядом с Умм Ахмет и посадив заплаканного Харифа на колени. «Я уверена, что с ними обоими все будет хорошо, может быть они уже в Багдаде…» добавила моя тетя с большей уверенностью, чем чувствовал каждый из нас. Умм Ахмет машинально кивнула и стала смотреть невидящим взглядом на ковер. Хариф вытер глаза и вцепился в угол шали своей матери. «Я обещала ей» объяснила тетя «что если мы не услышим ничего о них два дня, Абу С. отправится в Фаллуджу, он будет их там искать. Мы уже дали знать в мечеть, что все беженцы идут в Багдад.»

Пока я сидела, глядя на женщину, ко мне снова вернулся ужас войны – день за днем бомбардировки и стрельба – танки, разрушающие улицы, угрожающе кружащие вертолеты. Я думала, как она проведет несколько мучительных дней в ожидании вестей о ее муже и сыне. Самое худшее, это быть вдали от людей, которые тебе дороги, и гадать об их судьбе. Это чувство беспокойства, которое грызет тебя изнутри, оставляя тебя усталым и возбужденным одновременно. Это тысяча пессимистичных голосов, шепчущих рассказы о смерти и разрушениях в твоей голове. Это ужасное чувство беспомощности на фоне такого мощного душевного потрясения.

Итак, Умм Ахмет – одна из террористок, которых выжали из города. Если ее муж и сын умрут, они окажутся главарями Аль-Каеды или даже самими родственниками Абу Муссаб Аль-Заркави… так как это преподносит Америка.

Меня поражает, когда Буш и Аллави говорят о жертвах в Фаллудже, как будто каждый человек там это террорист, прячущийся не в доме, а в каком-то логове, вынашивая планы взорвать Америку. Аллави недавно говорил, что «мирные переговоры» проходили не слишком хорошо, и большая военная операция была единственным выходом. Эта ерунда, как и все остальное об Абу Муссаб Аль-Заркави, для американцев, бриттов и иракцев, живущих в комфортабельной эмиграции.

Алави подлец, и пугает то, что он «никогда» не будет в безопасности в Ираке без американской военной поддержки. Пока он у власти, американские танки и базы будут по всей стране. Как он рассчитывает завоевать какую-либо поддержку, напуская оккупационные силы на Фаллуджу? Люди встречают беженцев из Фаллуджи как героев. Они освобождают комнаты в домах, чтобы приютить их, и отдают свою еду, деньги, и медикаменты.

Каждый здесь знает, что Абу Муссаба Аль-Заркави нет в Фаллудже. Его нет нигде, насколько это вообще известно. Он как ОМП: сдайте оружие, иначе будете атакованы. Теперь, когда ущерб нанесен, оказалось, что никакого оружия не было. То же самое будет и с Аль-Заркави. Мы здесь смеемся, слыша, как кто-то из наших новых политиков говорит о нем. Он даже лучше чем ОМП – у него есть ноги. Когда будет завершен разгром Фаллуджи, он перенесется в Иран, Сирию или даже Северную Корею.

Что касается «мирных переговоров» с Фаллуджей, то их никогда не было. Они бомбили Фаллуджу уже несколько недель. Они обычно бомбят ночью, и нет никого, кто мог бы определить ущерб и число смертей. Только позднее мы узнаем о заживо похороненных целых семьях, или застреленных снайперами на улице.

Кстати, американцы – 100 тысяч смертей (иракцев –ред.) за полтора года, и число все растет. Оставьте Буша еще на 4 года, и мы сможем достичь отметки в полмиллиона…

Перевод Сергея Машненко

При использовании этого материала ссылка на Лефт.ру обязательна