В этот период восстановления и реформирования партизанской организации, который длился, примерно, с 1966 по 1974 г., есть один, очень показательный для многогранной личности Маруланды пример - это «Операция Сонора», которая проходила на юге Толимы в декабре 1973 г. Собственно говоря, дело заключается не в военном аспекте данной операции, которая длилась 15 дней, а в человеке, который поставил эксперимент по передислокации отряда, прошедшего по территории департаментов Какета, Мета, Толима, Каука и Валье. Маруланда хотел показать личным примером, что партизаны могут закрепиться в Центральной Кордильере.

Маруланда решил проверить опыт своих товарищей своим собственным, тем более что речь шла об эксперименте других, который закончился и потерями в личном составе, и в оружии. Он хотел лично выяснить причины ошибок и неудач. Маруланда никогда не был человеком, который впадал в депрессию в случае каких-то неудач или провалов своих планов, и менее всего, если эти провалы были связаны с какой-либо неудачной военной операцией. В таких случаях он анализирует факты, реконструирует события во всей их полноте, осмысливает опыт своих бойцов, производит рационализацию двойного опыта, – своих людей и свой личный – а затем обсуждает его со всеми, убеждая в правоте своих выводов. После этот двойной переосмысленный опыт трансформируется в приказы и в восстановление способности вырабатывать новые планы. Так действует обратная связь между командиром и его бойцами, которая укрепляет чувство доверия к командованию.

В ходе «Операции Сонора» наиболее полно проявился личный боевой опыт Маруланды, его масштабное видение партизанской войны и концепции постоянной мобильности. Именно этой мобильности, в сочетании со скрытностью перемещения, и не хватало тем отрядам, которые потерпели серьёзное поражение в Центральной Кордильере. И именно поэтому Маруланда и решает идти туда с небольшим отрядом.

До этого, он со своей колонной надолго задержался в Эль Пато, направляя оттуда отдельные группы. «После того, как мы соединились с людьми из Эль Пато, мы решили разойтись тремя группами, направившись, соответственно, в Уилу, Сан Висенте и Гуакамаяс, дабы избежать столкновений с армией, которая нас преследовала и преследовала довольно интенсивно. Кроме того, так было легче обеспечить колонну всем необходимым в пути. Та группа, которой выпало наибольшее количество столкновений с армией, оказалась под моим командованием. Да, стычек у нас было много, буквально одна за другой, понятно, что речь не идёт о каких-то грандиозных сражениях, но всё же… Наиболее серьёзное столкновение было в Нуэво Мундо, армия тогда потеряла довольно много солдат и оружия. Мы уничтожили почти весь патруль…».

Маруланда – человек гор, причём, не просто как обитатель лесных зарослей, но как знаток их сокровенных тайн, которые скрываются в их недрах. Горы – это отнюдь не некая инертная громада, тянущаяся непрерывной, чередой, словно это течёт огромная река зарослей гигантских лесов, под густым пологом которых скрывается своя, не сразу видная постороннему жизнь. Горы – это не день, когда появляется солнце, а вечер, который протягивает руку ночи. Горы – это по ту сторону границы, которая может оборвать день в два часа пополудни стремительным натиском ветра и облаков, которые несут ночь. Горы – это не только шорохи, которые рождаются в гуще тумана, приходящего на рассвете, когда слышится тихий шелест переговаривающихся деревьев. Горы – это не реки, которые встречают день для того, чтобы безропотно отдать свои воды, а взамен получить мощный голос большой реки. Горы – это всё вместе и сразу: пейзаж, рельеф местности и жизнь. Маруланда чувствует горы во всей их тотальности. Он живёт там, как постоянно преследуемый беглец, он проникся ими, как местом одинаково пригодным, как для войны, так и для мира. Он понимает их в их движении покоя и конвульсиях, встрече и расставании, как если бы горы были прочерчены в линиях его руки и прочно отпечатались в зеркале его памяти. В памяти остаётся не туман, а бурная и стремительная река. Именно в горах Маруланда может развернуться полностью, именно здесь он раскрывает все свои способности, поскольку он хорошо ориентируется, буквально, во всём: в своих людях, в той обстановке, которая его окружает. И эта связь производит настоящий переворот в его постоянно накапливаемом опыте, не в том опыте, который вычитан из книг, а в том, который выношен на своих собственных плечах и рационализирован своим собственным умом, который всё стремится представлять зримо и конкретно. Когда Маруланда говорит о горах, он говорит о Кордильерах, которые сначала тянутся единой грядой, а потом разделяются на три. У него есть чёткое видение того, что значит дальнейшее развитие войны применительно к горным районам. Если он должен покинуть Центральную Кордильеру, то, значит, ему следует идти к Кордильере Восточной; когда он уже прочно закрепился в Восточной Кордильере, он начинает думать о возвращении в Кордильеру Центральную, а когда он оказывается на её склонах и тропах, он начинает размышлять о Западной Кордильере. Это человек гор, который мыслит масштабами всех трёх Кордильер. И когда с высоты гор он бросает взгляд на равнину и тропический лес, они кажутся ему какой-то ошибкой природы. После своего эксперимента в Эль Пато, в Восточной Кордильере, он снова обращает свой взор к Кордильере Центральной. Это человек, который никогда не забывает приметы пройденных земель и регионов. За многие годы перед его глазам предстала территория почти всей страны; он - человек, который пешком познал её почти всю, начиная с той, которая была хорошо ему известной ещё с 40-х гг. В этом секрет его удивительной способности к выживанию.

Вообще, он всегда говорит обо всём, исходя из собственного опыта. «Да, а потом был опыт Центральной Кордильеры. После анализа всего того, что нам довелось пережить в то время, в Центральную Кордильеру было направлено 3 группы, и все они потерпели неудачу, сопровождавшуюся людскими потерями. А всё из-за того, что не выполнялись должным образом приказы. Как это всегда бывает в подобных случаях, наши поражения были вполне закономерными. В то время среди наших товарищей даже появилась довольно странная теория о том, что в Центральной Кордильере не может возникнуть никакого серьёзного партизанского движения, поскольку для нас - это, мол, крайне неблагоприятная местность. Район очень обширный и после того, что там было, вернуться туда в ближайшие годы, якобы, просто невозможно: Маркеталия, Ла Эрера, Планадас, Гайтания, Санто Доминго, Коринто, Торибио, это всё в Толиме, Валье и Кауке. Эта странная теория утверждала также и то, что, мол, местное население теперь стало неподатливым, его интенсивно обрабатывала военная разведка противника и потому оно уже не имеет к нам никаких симпатий…». Отсюда следовало, что если партизаны будут стремиться выйти к Центральной Кордильере, они неизбежно будут отброшены назад к Эль Пато, неся потери в людях и оружии. На заседании Генерального Штаба Маруланда говорил: «Я утверждаю, что эта теория абсолютна неверна. Я полагаю, что наши неудачи связаны с другими причинами, которые не имеют никакого отношения ни к местному населению, ни к, тем более, особенностям района Центральной Кордильеры». На этом заседании он предложил, чтобы туда направили его, и он лично докажет ложность этой теории, полную её несостоятельность: «Я хотел поставить эксперимент и проникнуть в этот регион. Меня поддержали и мы решили, что я отправляюсь туда, и выясняю на месте, а не просто умозрительно, в чём заключается подлинная причина того, почему наши отряды не смогли закрепиться в тех регионах, где когда-то ранее были партизаны…».

Как это было и раньше, Маруланда лично отобрал людей, которые, по его мнению, наиболее подходили для такого рода экспедиции. Он стремился составить из своих людей оптимальную комбинацию человеческих качеств. Маруланда всегда очень хорошо знает боевые качества своих людей, у него даже есть, своего рода, список, истории бойцов, и как они вели себя в разных обстоятельствах. «Смею утверждать, что народ, который я отобрал, был народом уже хорошо подготовленным, это были люди не только из Маркеталии, но и из Эль Пато, уже обстрелянные со мной в нескольких боях, было и несколько человек из города, они пришли из Антиокии. Перед тем, как направиться к Центральной Кордильере, в течение двух месяцев я лично проводил тренировки до тех пор, пока люди не стали полностью готовы к тем ситуациям, с которыми мы впоследствии и столкнулись. В итоге, нам удалось создать такой отряд, который вполне мог выжить на той территории. Я специально готовил людей к тому, что мы совершаем поход, с целью пройти туда и обратно без всяких потерь. Было проведено множество ночных тренировок, поскольку, начиная с Сан Рафаэля в Уиле, местность становилась открытой, и потому ночью ни в коем случае нельзя было пользоваться фонариками для того, чтобы найти место ночлега. Мы проводили тренировки с 6 часов вечера и до 3-4 часов утра с тем, чтобы создать условия, максимально приближённые к ночным переходам, и для того, чтобы быть в состоянии 15 или 20 дней подряд идти только ночами. Мы также решили, что дневные остановки в пути должны быть непродолжительными, только для того, чтобы вымыть ноги, умыться, немного поесть и дальше. Так мы тренировались на выносливость. Но кроме физической подготовки, мы провели для бойцов политические курсы. Таким образом, мы создали отряд, хорошо подготовленный, как в политическом плане, так и в военном. И мы также настраивали людей психологически, я говорил им, и неоднократно, что мы можем столкнуться со многими трудностями, что об этом свидетельствует, как рассказы, так и весь негативный опыт в целом, предшествующих отрядов. В нашей подготовке мы ничего не оставляли на волю случая…».

Отряд, численностью в 27 человек, под командованием Маруланды и группы командиров, среди которых был и команданте Нариньо, вышел из района Эль Пато, из местечка, расположенного прямо на берегу реки Корегуахе. Так начался длительный 47-дневный поход, большая часть которого проходила в обстановке полной секретности и под покровом ночи. Сначала партизаны отправились к каньону Эль Дуда, идя через леса Гуаяберо. От Эль Дуды они направились к Сан Рафаэлю по склонам высокогорья Сумапас с целью добраться до восточной части Толимы, а затем выйти на юг этого же департамента. Через три перехода они вышли к Натагайме, что на равнинной части Толимы. «Мы продолжили путь, и вышли к Эль Пасито, а оттуда – к местечку, которое называлось Лас Нубес, держа направление на Планадос, затем по дороге из Сур де Ата мы перешли мост. После этого мы шли по Эль Силенсио, через небольшое ущелье, которое называется Эль Кебрадон, совсем близко к Планадос, затем мы прошли через Ла Тригенью, тоже рядом с Планадас, и вышли по дороге, которая ведёт из Планадас в Бильбао, к другому небольшому ущелью, которое называется Кебрадо де Монтальво. Так мы шли до тех пор, пока не вышли к каньону Чили; в этом каньоне и располагается Бильбао. Этот переход занял у нас, примерно, 2 месяца пути с небольшими остановками в пути. После того, как мы вышли из Сан Рафаэля, бóльшая часть переходов происходила ночью, и так было до тех пор, пока мы не добрались до Кебрада де Монтальво; там мы два или три перехода сделали по лесу. Бывали такие переходы, которые занимали полностью всю ночь; мы выступали в пол седьмого вечера, и нам едва хватало времени до наступления утра для того, чтобы определить заранее место, где мы можем укрыться. У нас были такие товарищи, которым эти переходы казались слишком долгими и трудными, поскольку мы вставали с наших лежаков ещё в темноте, на ощупь, и шли до ночи, когда уже надо было двигаться на ощупь. Очень сложным был переход от Ла Тортуги до Натагаймы; тогда в этом районе у нас не было никаких связей с местным населением, у нас не было надёжных мест, где можно было бы остановиться. Кроме того, в то время там проводилась масштабная контрповстанческая операция, в которой были задействованы бывшие партизаны-либералы, а они хорошо знали местность и население; да, вот тогда-то нам пришлось основательно опасаться за свою шкуру, не допускать ни малейшего нарушения дисциплины, и, к тому же, существовали большие проблемы с экономической и прочей поддержкой со стороны местных жителей. … Местность была очень пересечённой, стояла ужасная жара, и потому каждый шаг давался с большим трудом. Единственным ровным местом и был тот самый район от Ла Тортуги до Натагаймы, поскольку это, собственно говоря, долина реки Магдалены, а всё остальное – это сплошные спуски и подъёмы, а затем шли просто сплошные горы. Наш марш проходил в обстановке полной секретности, поскольку таковой была изначальная задача, которую мы должны были выполнить…» – вспоминает «Балин», проводник, бывший партизан-либерал, который позже вступил в ряды РВСК1.

Маруланда так подводит итог первого этапа своего эксперимента на пути к Центральной Кордильере: «Я сумел проделать весь путь от Меты до Центральной Кордильеры таким образом, что никто не узнал о том, что я шёл с 30 бойцами. Переход был совершён в условиях абсолютной секретности, полной тайны. Я прошёл Мету, Толиму и оказался прямо в Кауке, и никто об этом не узнал. Враг так и не смог узнать о том, что я проделал этот путь. И вот тогда, в один из тех дней, я сел за печатную машинку и написал: «Если я проделал этот путь, который до меня пытались проделать другие, и меня, при этом, не обнаружили, то я имею все основания предположить, что те, другие, действовали крайне недисциплинированно, поскольку их стали преследовать почти сразу после того, как они перешли Магдалену, и потому, фактически, они были обречены. Именно в этом заключается главная причина их неудачи, в этом – вся суть дела. У некоторых наших командиров всё ещё остаётся весьма либеральный подход ко многим военным вопросам. И о том, что это так, говорит тот факт, что я сумел проделать этот переход, и враг не смог воспрепятствовать мне в этом. Затем я продолжил поход по Кауке по склонам Санто Доминго до местечка под названием Ла Троха; после чего прошёл через Коринто, регион, где было очень сильно влияние консерваторов и существовали группы самообороны, организованные полицией, но всё же я прошёл и здесь, и факт остаётся фактом, - никто не смог арестовать меня, никто не обнаружил меня на марше. После этого мы начали другой переход по Кауке, к Ла Эрере и Бильбао с повторным выходом к Кауке, и никто не заметил меня в течение всего этого периода времени. После этого, мы совершили ещё ряд внутренних переходов, например, со стороны Коринто к Сайлану, Эль Пуэрто, Ла Моралии и Марине, т.е. по довольно обширной территории, и снова, практически, беспрепятственно. Поэтому я снова позволю себе обратить внимание на то, что произошло с другими отрядами, на причины их неудач. Они не смогли преодолеть Центральную Кордильеру, поскольку потеряли 10-12 человек и остались без необходимого снаряжения, с погибшими на руках, и поэтому они вернулись обратно. Но если этот же переход сумел совершить я, пожалуй, самый разыскиваемый на сегодняшний день человек в государстве, если это удалось мне, то это позволяет сделать вывод о том, что партизанское движение на этих территориях возможно». Позже, анализируя этот опыт и описывая его, мы уже могли сказать с полным основанием о том, что на сегодня мы имеем многие черты настоящей армии...».

Партизаны были полностью разбиты усталостью: длинные и утомительные переходы, обустройство мест отдыха, приготовление, если была такая возможность, еды, сон под охраной караулов, которые могли разбудить тебя в любую минуту, многочасовые сидения в засадах, когда сам, словно хамелеон, сливаешься с окружающей растительностью. И, разумеется, кульминацией всех этих повседневных проблем становились сражения – всё это было в этом грандиозном эксперименте Маруланды, который длился, в общей сложности, 2 года, и разворачивался почти в центре страны. «Балин» вспоминает о том, как они «отдыхали» в Кордильере около Бильбао. «Мы приступили к работе в этом районе, поскольку в то время, с точки зрения экономических ресурсов, мы жили плохо, и мы начали решать эти вопросы, но всегда, на протяжении всего месяца нашего пребывания здесь, мы не упускали из вида нашу главную цель – Бильбао. И вот настал тот день, когда мы спустились по склону всё того же каньона, и перешли на другой берег реки. И, вот, примерно, в 8 часов вечера, мы шли по середине склона – мы там заранее всё разведали, передали всю информацию товарищу Маруланде, и он составил очень чёткий план операции, - и вот там, на середине склона, он, как человек осторожный, сказал: «Подождём здесь немного, что-то там, в посёлке, происходит непонятное…». Затем он подозвал к себе нас, тех, кто производил разведку, и сказал шёпотом и с сильным беспокойством в голосе: «Смотрите…». После этого он объяснил, чтó именно показалось ему необычным. Дело было в том, что мост через речку дальше вёл к улице посёлка, но непосредственно за мостом находилась кофейная плантация, и там не было ничего, никаких домов. Но, вдруг, там появились какие-то огни. Когда Маруланда увидел их, он сказал: «Нет, ребята, что-то мне это не нравится, мы должны быть очень осторожны и внимательны. Будет лучше, если мы переждём эту ночь, иначе нас тут всех уложат. Вы мне говорите, что в этой части посёлка, обычно, никого не бывает ни днём, ни ночью. Получается, что здесь сейчас никого не должно быть. Но, похоже, что там всё-таки кто-то есть. Возвращаемся обратно, завтра ещё раз всё разведаем. Нас ещё никто здесь не заметил…». Утром он приказал провести повторную разведку, и, действительно, как оказалось, там находился отряд по борьбе с партизанами, они ждали нас в засаде…».

Партизаны уже несколько дней находились в этом районе, и их присутствие было обнаружено благодаря одному местному другу, который переговорил со своим другом и после этого эта новость пошла гулять по окрестностям. В итоге, операцию пришлось отложить. Поскольку «Балин» был уроженцем тех мест, то именно он занимался установлением контактов с местным населением: «Я знал здесь почти всех, и меня здесь знали как бывшего партизана-либерала. Большинство людей в то время плохо относились к партизанам, и уже из-за одного только этого у нас было много стычек, как это имело место, например, в Лимпиосе и Комунесе. И всё же во время нашего похода командование отряда посчитало, что и в этих условиях работа с населением возможна, и это было поручено мне. Меня спросили: «Вы знаете этот район ?». Я ответил: «Да, конечно, и раз Вы это мне поручаете, то я займусь этим; мы сделаем всё, что надо. Но, прошу учесть, работа с массами - это работа на грани риска…». Командование нашло место, которое могло послужить убежищем Маруланде, хотя, обычно, он сам находил такие места, где можно было бы спокойно находиться с оставшейся частью отряда. «Для большей эффективности он разделил нас на несколько групп.… В целом же, наш отряд состоял из 27 человек, включая 3 женщин, среди которых была и моя подруга...»

Они разошлись по окрестностям. «Балину» выпало идти в Ла Эреру. Там он встретил одного своего старого друга. «Балин» был человеком, который умел убеждать: «Мы пришли к нему, рассказали, чего мы добиваемся, разъяснили нашу политику, и он не испугался и сказал нам: «Будьте спокойны, я помогу Вам…». Через него мы и стали выстраивать цепь контактов с некоторыми людьми для начала политической работы с населением. Именно тогда и было развеяно старое убеждение в том, что в таких зонах невозможно успешно работать. «Дело в том, - говорит «Балин» - что тогда считалось, что если я приду к какому-нибудь либералу, то он встретит меня как предателя. Вообще-то, в то время так и было. Если кто-нибудь из либералов переходил в ряды коммунистов, то у себя дома он рассматривался, как предатель, он тем самым подписывал себе смертный приговор, его начинали преследовать и вполне могли убить. Но я говорил тогда: «И всё же есть определённые формы работы: пусть даже с двумя или даже одним человеком. Это всё вопрос времени и терпения…».

«Балину» часто приходилось отвечать на вопрос о том, а не погиб ли Маруланда: «Нас спрашивали о том, действительно ли товарищ Маруланда погиб, или он всё-таки жив ? «Понимаешь, мы очень верим в него, а тут все говорят, что он мёртв». Они так говорили, потому что слышали об этом из новостей и рассказов. Тогда мы им говорили: «Да, вот, посмотрите на это письмо, это же его почерк, он жив и находится в Эль Пато». И уже ссылаясь на это письмо, мы говорили, что он призывает их принять участие в борьбе. И надо было видеть то уважение, с которым они произносили его имя, когда разговаривали с нами; это было совсем не то же самое, когда это население, чисто либеральное по своей принадлежности, заводило речь о бандитах, вот тут единственное чувство, которое они испытывали, - это страх, буквально парализовывал их. И вот, в этой ситуации я сумел наладить хорошие контакты с 6 человеками, а другие наши товарищи – с 4, а другие – с 2. И когда 15 дней спустя мы вернулись туда, где находился наш командир, и передали ему всю собранную нами информацию, он остался очень довольным…». В итоге, в этом районе партизаны провели целый месяц. Появились явные признаки поддержки и солидарности местного населения с партизанами: крестьяне стали передавать им вещи, покупали в посёлке разные товары. «Балин» выступал в роли командира отряда, в то время как присутствие здесь Маруланды продолжало оставаться для местных жителей абсолютным секретом. «Мы сумели здесь закрепиться довольно основательно, поскольку многие знали меня как либерала и партизана, а не как беспринципного человека, каких тогда было много. Когда-то они тоже начинали партизанами, а закончили обыкновенным бандитизмом…Так постепенно, шаг за шагом, мы создавали симпатизирующие нам массы, которые хорошо послужили нам в районе между Бильбао и Ла Эрерой…». Встречи с местными жителями проводились только по ночам, на этот счёт было строгое указание Маруланды. Иногда на таких встречах присутствовал и сам Маруланда, но, разумеется, под другим именем. Но не всегда его появление проходило незамеченным, его присутствие привлекало внимание.

В то время у Маруланды прочно засело в голове имя одного человека по прозвищу Эль Гринго*. И это было неслучайно, поскольку он начинал уже серьёзно раздражать партизан, и для этого раздражения имелись достаточно основательные причины. После первого и второго похода по Толиме, Валье и Кауке, Маруланда наметил ряд операций против армии, и уже чувствовалась необходимость в том, чтобы обозначить своё присутствие в данном регионе открыто. «Мы стали поджидать армию, но у армии был проводник, человек очень смелый, и звали его «Эль Гринго». Сколько мы их не ожидали в засадах, они всё время умудрялись обходить нас без лишнего шума по другой дороге. И всё из-за хитрости и осторожности этого человека». Уже около 20 лет «Эль Гринго» принимал самое активное участие в контрповстанческих операциях, и его боялась вся округа в районе Риобланко, Планадас и Ла Эрера. Не было такого места в горах и лесах, такой тропинки или дороги, которых не знал бы этот человек; он знал всю эту территорию так хорошо, словно это было патио** его дома. Он просто просчитывал, где его могли ожидать. И потому армейские патрули в его сопровождении в нужном месте поворачивали в нужную сторону и никогда не попадали в засады. «Мы неоднократно устраивали на него засады, и каждый раз неудачно. Этот человек не допускал того, чтобы патрули попадали в наши засады». У него был потрясающий нюх, что позволяло ему вовремя уносить ноги. Он словно тень навис над жизнью Маруланды.

Когда-то, в детстве, «Эль Гринго» и «Балин» росли вместе. «Настоящее имя «Эль Гринго» было Луис Анхель Оспина, это был сын того Анхеля Оспины, который жил около фермы моего деда, и мы росли с ним вместе. Ну, и позже он, вполне естественным образом, столкнулся с проблемой бандитизма, который стал процветать в районе Ла Эреры. Дело в том, что «Эль Гринго» был сторонником генерала Пелигро. Но когда Пелигро убили, - это уже после амнистии президента Льераса Камарго - его люди разбрелись и начали заниматься откровенным бандитизмом, не подчиняясь уже никому, каждый творил то, что хотел. За деньги убивали своих же товарищей, убивали и просто за то, чтобы завладеть оружием. Это было время ужасающего разгула насилия в Ла Эрере. У семьи «Эль Гринго» стали возникать сложности в отношениях с другими либералами, которые уже вообще не хотели работать, поскольку они просто привыкли к постоянным стычкам с армией, им уже даже нравилось заниматься грабежом. Грабёж превратился у них в дурную привычку, грабежом народ жил и полагал, что так вполне можно жить и дальше. Так думали, да и, не особо скрывая, говорили об этом вслух. В те времена, если у вас не было денег, а я сумел их сэкономить или сделать из воздуха, то я давал вам деньги, и вы автоматически переходили под моё командование, вот и всё. Так стали создаваться группы и «беспредел» расширялся, «захлестнул», как говорят в Валье, и никто не мог остановить этот вооружённый бандитизм… Вот в таких условиях и проходило формирование личности «Эль Гринго». Он выступил против бандитов-либералов. Дело в том, что организованные товарищи к тому времени уже покинули эту территорию. Они уже были в Маркеталии и в этих местах не появлялись. И вот тогда «Эль Гринго» пошёл на службу в армию, и после того, как он, вполне естественно, стал преследоваться своими бывшими товарищами, он окончательно связал свою судьбу с контрповстанческой деятельностью. Когда возникли первые слухи о появлении в регионе какого-то нового партизанского отряда, его сразу же назначили начальником и направили с группой гражданских и военных в ту сторону. И поскольку он был человеком толковым и с твёрдым характером, его слава росла. В ту пору он был ещё относительно молодым, ему было, примерно, лет 40. Весь такой подтянутый худощавый, глаза у него постоянно бегали по сторонам, да он и сам по себе был человеком очень недоверчивым, бирюком. Волосы у него были светлые, но не блондин…» – так описывает его «Балин». «Эль Гринго» стал основной мишенью для партизан и, они только ждали подходящего момента, чтобы ликвидировать его. «Если мы сумеем уничтожить «Эль Гринго», то, тем самым, мы нанесём серьёзный удар по армии и завоюем местное население на свою сторону» – сказал на одном из собраний отряда Маруланда.

Партизаны решили направиться в Кауку и для этого они двинулись по каньону Эль Сальданья, по местности очень пересечённой в этой части Центральной Кордильеры вплоть до выхода этого каньона к устью речки, которая называется Эль Канделарио; затем они перевалили через горы по направлению к Кауке у начала высокогорья Санто Доминго, разыскивая Ла Пайлу, деревню расположенную в районе Коринто. Отряд искал прямых контактов с местным руководством коммунистической партии в Валье, и в одно, специально условленное место прибыла группа коммунистов для того, чтобы переговорить с Маруландой. В ходе всего длительного марша Маруланда всегда стремился встретиться с представителями Партии на местах, и благодаря влиянию партии там, он получал возможность выхода на широкие крестьянские массы. Партизаны вернулись к высокогорью Ла Сельва у истоков реки Пало, и затем вышли на высокогорье Уилы, где находятся истоки сразу нескольких рек – Сальданьи, Аты, Пало и Паэс; Паэс и Пало затем несут свои воды по территории Кауки, а Эль Сальданья и Ата – по территории Толимы. Вскоре, после 20-дневного перехода, к Маруланде прибыл Чапарраль, бывший руководитель Сумапаса, к тому времени вошедший в состав городской сети РВСК, позже он был убит в Боготе, когда стал депутатом Ассамблеи от департамента Кундинамарка. «Наша задача в то время заключалась в том, чтобы разведать территорию, дабы затем закрепиться на ней. Товарищ Маруланда приказал нам организовывать массы, которые, как мне было известно, в большинстве своём были либералами, и бóльшую часть населения составляли индейцы» – говорит «Балин». «После той огромной работы по сбору информации, которая была проделана, позже у нас появилась ещё одна цель, – это Коринто. Но всё пошло насмарку; наш план не сработал по вине одного парня, который угнал в Кали машину для того, чтобы эффектно появиться на ней перед нами. Но по дороге этот балбес попал в аварию».

Так, устанавливая контакты и проводя организационную работу с населением, партизаны создавали условия для развёртывания партизанского движения в этом обширном регионе Кауки. «Здесь уже работала Компартия, и одновременно шёл подбор людей; это позволило, после проведения большой подготовительной работы, заложить основы того, что потом стало 6-ым Фронтом…» – вспоминает «Балин». Отряд вновь разделился на группы и направился к Киндио и Валье, с каждым разом всё больше и больше выходя на контакт с населением. К этому моменту, после почти года перемещений по этой территории, ещё никто не знал о личном присутствии здесь Маруланды. «Мы всё ещё продолжали держать это в тайне. Он фигурировал у нас под именем «товарищ Онорио». Шёл март или апрель 1973 г. «Под руководством товарища Мануэля мы проводили политическую кампанию, используя ту же самую историю, т.е. говорили о том, что он находится в Эль Пато. Каждые 8 дней он давал нам ориентировку относительно того, что мы должны делать. Благодаря этому мы могли убеждать народ в том, что Маруланда не мёртв, а жив. Когда мы приходили в какое-нибудь место, то первый вопрос, с которым обращались к нам, был: а действительно ли Маруланда мёртв ? На это мы обычно отвечали так: «Единственное, что мы можем сказать Вам абсолютно точно – и поверьте нам – он не мёртв. Мы были бы полными идиотами, если бы, проводя тут какую-то политику, начали со лжи, говоря с Вами от имени человека, который уже давно мёртв. Поверьте нам, он – жив, и приказал нам передать Вам, что он скоро придёт и встретится с Вами лично. Вот его письмо, а мы просто, как почтальоны, принесли Вам от него известие». Вот так мы и работали. И работали, примерно, год, как с населением Толимы, так и в Валье и Кауке. В то время мы жили исключительно за счёт помощи со стороны населения, поскольку в ту эпоху мы и понятия не имели о похищении людей. В то время нашим главным методом была работа с массами. Мы говорили им о том, что нам нужна помощь, а они хорошо поддерживали нас, потому что мы хорошо относились к ним…».

Маруланда, обычно, оставался в каком-то одном определённом месте, в то время, как группы партизан расходились для работы с местным населением. Местонахождение Маруланды знали только члены его отряда. Он сам выбирал себе безопасное место. «Место, где он мог быть уверен в том, что он будет в безопасности, и, в то же самое время, откуда он мог бы видеть, если кто-нибудь из посторонних приходил в лагерь, и вовремя скрыться. Человек с таким огромным военным опытом, как он, конечно же, знал, как найти подходящее место, поскольку, может быть, какое-то место и покажется на взгляд обычного человека подходящим, но только не для Маруланды. Он всегда спрашивал нас: «Балин» не видели ли Вы подходящего места ?» Я говорил ему, что, мол, да, есть такое. И этой же ночью мы отправлялись в путь…».

Передвижения отряда всегда происходили по ночам. Ночь – это не только время для сна, ночью путь партизан освещается светом луны, их шаги становятся неслышными, темнота ослепляет врага, сидящего в засаде. «С ним всегда было так… Если нам надо было передвигаться по какому-то региону, то мы всегда это делали по ночам, никаких переходов днём. Обычно, из предосторожности, мы останавливались у кромки леса или кустарника. И уже днём он искал себе место для отдыха. Там он и оставался с 5-6 человеками, а мы группами расходились в разные стороны».

Группы партизан должны были возвращаться к определённому времени. Задержка, даже по уважительной причине, не должна была превышать день или два. Собиралось командование отряда для подведения итогов. Маруланда проводил и свой анализ действий, обсуждались все точки зрения, и, в итоге, окончательное решение принималось с учётом мнений всех. Это была целая система последовательного анализа того опыта, который накапливал отряд, вступая в контакты с местным населением, информации о возможных военных целях и о маршрутах новых переходов в другие районы. Всё, что касалось передвижения отряда, ни в коем случае не оставлялось на самотёк.

1973 год отряд Маруланды встретил, проводя основательную и масштабную работу по сближению с местным населением. Работа, которая охватывала жителей департаментов Каука, Валье, Киндио и Толимы. В Валье они прошли Флориду, Тулуу и Пальмиру вплоть до Кордильеры. В Кауке – Миранду, Коринто и Торибио, а также район Сантандера и Калото. «Затем мы спустились со стороны Севильи и Хеновы в Киндио. Так мы и бегали туда-сюда, – вспоминает «Балин», - занимаясь организацией масс, выявляя зловредных людей, на которых нам указывал сам народ, людей, которые в годы «виоленсии» понаделали тут немало зла, людей, которых мы тогда изрядно пощипали, и о которых Маруланда нам тогда много чего порассказал…».

Для «Балина» установление контактов с населением с помощью писем сделалось делом привычным, это приносило уже ожидаемый эффект, открывало дорогу к дружеской беседе и создавало атмосферу доверия: «Товарищ Мануэль писал письмо от руки, а потом говорил нам: «Вот то, о чём Вы должны говорить». В то время с нами был один парень из Медельина, городской партизан, к моему глубокому сожалению он потом погиб в этом же городе. Так вот, этот парень медленно читал письмо вслух, а я столь же медленно разъяснял его содержание. Маруланда писал очень простым языком и стилем, в том духе, что, мол, такой-то велит передать таким-то то-то и то-то. Вот с этим парнем мы и выполняли эту работу: он читал, я разъяснял. И мы говорили: вот, посмотрите, это письмо подписано самим Маруландой, который сейчас находится в Эль Пато. Эти письма зачитывались нами, буквально, до дыр, поскольку читать приходилось многим. Реакция людей была очень эмоциональной. Обычно собиралось человек по 80, по 100, чтобы мы им почитали, что пишет Маруланда. Самое главное, и это очень поднимало наш моральный дух, заключалось в том, что люди после такого чтения говорили нам: «Ну, если Маруланду действительно не убили, если это, действительно, правда, то Вы можете рассчитывать на нашу полную поддержку». Обычно, в письме говорилось о том, что мы защищаем простой народ, его интересы; что мы боремся только против классового врага и что мы, ни в коем случае, не преследуем крестьян за их политические убеждения, неважно, консерваторы они или либералы. Мы также говорили о том, что с уважением относимся к их религиозным убеждениям, что мы никак не вмешиваемся в вопросы личной веры. А враг, о котором мы говорим, это одновременно и враг народа, и имя этому врагу – олигархия. Эксплуататор одновременно был и гонителем, поскольку группа эксплуататоров имеет у себя на службе притеснителей народа - контрповстанческие подразделения, армию, «стукачей», которые защищают интересы капитализма. Массы начинали прозревать. Об армии мы говорили, что это – притеснители, заплечных дел мастера, которых мы считаем врагами народа. Вот, такова была наша политика, которую мы проводили для того, чтобы нас поддерживали, чтобы у нас была хорошая дисциплина, чтобы наше присутствие не раскрыла армия, чтобы у нас не возникало проблем в этом регионе. И мы прямо просили людей о том, чтобы они хранили наше присутствие здесь в тайне, чтобы у них не возникало из-за этого проблем в отношениях с нами, чтобы мы всегда могли относиться к ним хорошо, чтобы у нас никогда не было поводов к причинению им какого-то зла, если, например, кто-то из них сообщит врагу о нашем местонахождении и передвижении. И они говорили нам: «Будьте спокойны…».

После этого местные жители обращались к отряду со своими просьбами: «Чтобы мы защищали их от злоумышленников, которые воровали скот и кур; чтобы мы охраняли деревни, поскольку тогда девушкам было опасно ходить одним. Мы отвечали: «Да, конечно, мы обязательно обсудим всё, что Вы нам говорите и, разумеется, мы проводили расследования и устанавливали вину каждого, кто совершал такие проступки…».

Среди военных целей партизанского отряда значился захват Ла Эрреры, ведь взятие Бильбао сорвалось. По дороге к Ла Эррере, они попросили одного крестьянина купить им продукты и 4 котелка. Но военная разведка обратила внимание на этого крестьянина, когда он совершал покупки. И вот эта мелочь привела к провалу всего плана. Это было в конце сентября 1973 г. Малейшее подозрение в передвижении вооружённых людей в данном регионе приводило к немедленному появлению армейской авиации.

Партизаны шли по склону Кордильеры, всегда держась кромки леса, тайно встречаясь с симпатизирующими им людьми. Они прошли реку Сальдинья и по шоссе, идущему от Ла Эрреры в Валье и проходящему очень близко от Пальмиры, прибыли к каньону Эрехе; в этом районе находился маленький посёлок под названием Точе, там партизаны задержались с целью возможной операции против поста полиции. Но полицейские уже располагали информацией о вероятном присутствии в данном регионе Маруланды. И уже начиналась операция по его поиску. Да и сам Маруланда получил информацию об этом от коммунистов департамента Валье. В окрестностях Точе появились патрули. «Они знали, что мы находимся где-то здесь, но не знали где именно…». Один из местных друзей партизан принёс им новость: «Кажется, утром сюда прибудет контрповстанческое подразделение и ведёт его «Эль Гринго»…». Этот человек стал настаивать на том, что надо ни в коем случае не упустить возможность расправиться с «Эль Гринго». Дело в том, что в этом районе все сильно ненавидели «Эль Гринго» за те бесчинства, которые он совершал против гражданского населения. «Мы собрали всю возможную информацию, - её приносили нам партизаны, переодетые в гражданское из Ла Эрреры - чтобы определить, как мы можем ликвидировать «Эль Гринго» - вспоминает Маруланда. Была собрана подробная информация обо всех его обычных перемещениях по посёлку. Как правило, он приходил в Ла Эреру после нескольких дней патрулирования грязным и вспотевшим, снимал военную униформу, мылся, немного отдыхал, затем переодевался в чистое и шёл играть в бильярд в одно из небольших кафе. Он играл весь день и всю ночь напролёт, ставил деньги и всегда выигрывал. Он превратился в человека, который внушал глубокий ужас, даже этим своим умением играть. «Нам сказали о том, что есть возможность без особых проблем подстрелить «Эль Гринго» через окно этого заведения. Партия карамболя могла завершиться хорошим ударом. Информация о такой возможности выглядела вполне правдоподобной. Уже сам народ предлагал нам способы, как можно покончить с «Эль Гринго». Это был человек, который вот уже 20 лет досаждал местному населению, отравлял ему жизнь. Он превратился в борца с партизанами, внушающего огромный страх...» – вспоминает Маруланда. «Эль Гринго» был очень ценным человеком для армии, и поэтому она берегла его. И Маруланда учитывал это.

Партизаны устроили засаду, заранее приготовили холодную закуску, чтобы можно было ждать долго, и армейский патруль появился в назначенное время. Бойцы Маруланды видели, как солдаты проходят почти рядом с ними, примерно, в 400 метрах. И тут возник вопрос: а как же можно убить «Эль Гринго», если точно не известно как он выглядит ? Да, это была проблема. Ведь целью партизан был именно он. Для большей безопасности «Эль Гринго», обычно, ходил в центре колонны. Но поскольку на своём веку он видел много похоронных процессий, то он был хитёр и предусмотрителен и постоянно менял свою одежду и место в строю. Так он прятался от смерти.

Для того, чтобы разузнать всё наверняка и избежать неудачи, бойцы Маруланды направили одного партизана из местных, у которого во избежание всяких подозрений были настоящие документы, в Валье с тем, чтобы на обратном пути он прошёл через то место, где в то время, по их сведениям, находился патруль. «Этот партизан так и сделал, купил в местной забегаловке сладости, хлеб и сардины. Мы ему дали инструкцию о том, что, как только он увидит патруль, он должен прикинуться очень любезным. И это оказалось самым простым путём для того, чтобы не возникло проблем, тем более, подозрений. Мы сказали ему: «Купи большой пакет со сладостями, чтобы предложить их солдатам. И вот они видят некоего типа с довольно глупым выражением лица, который останавливается перед ними. «Кто такой ? Куда идёшь ?» Да, вот, мол, иду в Ла Эрреру. «А что несёшь в свой торбе ?» Вот, немного сардин, немного сладостей, немного хлеба… Человек, который производил обыск, оказался начальником патруля, и он закричал: «Эй, Гринго, а ну, поди-ка сюда, взгляни, ты знаешь этого типа ?». «Эль Гринго» вышел из толпы солдат и с важным видом сказал: «Что-то я тебя не видел здесь раньше. Ты откуда ?» «Я работаю там, около Флориды, а сейчас иду в Ла Эреру, где живёт такой-то, хочу посмотреть, может быть, у него есть какая-нибудь работа. Надоело работать подёнщиком, вот я и иду в Ла Эрреру попытать счастья там». Тогда «Эль Гринго» подошёл поближе, и партизан получил возможность хорошенько его рассмотреть. И поскольку в разговоре возникла пауза, то партизан спросил «Эль Гринго»: «Не желаете ли банана ?» «Давай» – ответил тот. Партизан развязал свой мешок и позвал остальных солдат. «Эль Гринго» спросил его: «А что ты дашь для нашего лейтенанта ?» «Вот, хлеб». «Ну, - сказал «Эль Гринго» – это как раз такой хлеб, который любит наш лейтенант». Но лейтенант остался недовольным: «Этот «Гринго» вечно берёт всякую ерунду». Таким образом, партизан отдал им хлеб и сладости, и, при этом, не сводил глаз с «Эль Гринго». Затем он предложил солдатам сигареты, они не отказались и от этого. И тогда партизан, словно невзначай, спросил лейтенанта: «Так, я могу идти, мой лейтенант ?». «Да, - сказал лейтенант – иди, мы догоним тебя попозже». «Когда ?» – с невинным видом спросил партизан. «Вечером или, может быть, завтра утром. Так что, ещё увидимся…» – беспечно ответил лейтенант. Вот так Маруланда описывает события, которые позволили партизанам получить точную информацию о том, где можно было спокойно ожидать «Эль Гринго». Уничтожая «Эль Гринго», они наносили серьёзный удар по врагу. «Эль Гринго» был глазами и ушами армии в этом регионе. Он был ценным человеком не только при передвижении армейских подразделений, но и для организации полного контроля над местным населением. Именно благодаря нему, военная разведка получала ценную информацию. Ни одно передвижение кого-либо из местных не укрывалось от его глаз; ни один чужак, который захотел бы пройти там, не смог бы миновать «Эль Гринго», он всё равно бы его вычислил. Можно сказать, что Эль Гринго совершенно точно знал, кто тут, чем дышит, и контролировал каждый шаг гражданского населения. Никто другой  не знал местность так, как он, все здешние тропы и потайные места он знал вдоль и поперёк. Он вынюхивал всё, проходил везде, всё хватал налету, и ничего не ускользало от его взгляда.

Начало того, что позже стало известно, как «Операция Сонора», можно отнести к октябрю 1973 г. За месяц до этого в Чили Пиночет совершил государственный переворот. Колумбию потрясла общенациональная забастовка транспортников, проведённая по инициативе Конфедерации Трудящихся Колумбии* и Союза Трудящихся Колумбии**. Президент Пастрана по радио и телевидению громогласно заявлял о том, что «подрывные элементы разгромлены», что звучало недвусмысленной угрозой в адрес забастовщиков. Он также произнёс целый панегирик в адрес Вооружённых Сил, о которых он сказал, что они «являются столпом демократии», и высокомерно заявил о том, что не собирается вступать в переговоры с работниками образования, которые также в это время проводили свою забастовку. Армия сумела нанести ряд серьёзных поражений Армии Национального Освобождения в Анори (департамент Антиокия). Было установлено, а затем окружено, место нахождения братьев Васкесов Кастаньо***; об их смерти было широко объявлено, как о событии совершенно неизбежном, которое должно было произойти, буквально, в течение нескольких дней. 11 октября в газете El Tiempo появилось следующее заявление командующего армией Альваро Эрреры Кальдерона: «После 25 лет интенсивных контрповстанческих действий, удалось добиться уничтожения только трети состава, так называемой, Армии Национального Освобождения». Далее он добавил, что этот весьма примечательный факт свидетельствует о «недостаточной помощи со стороны гражданского населения, которое никогда не приходило к нам и не заявляло о подрывных элементах, которые сеют хаос в различных регионах страны…». Затем он высокомерно заявил следующее: «В Колумбии нет никаких партизан, есть только бандиты, и для них существуют суды, которые должны выносит приговоры по всей строгости уголовного законодательства, предусматривающего наказания за подобного рода преступления…». Генерал Альваро Эррера Кальдерон также сказал: «Это – обыкновенные бандиты, которые без помощи со стороны местного населения были бы уничтожены довольно быстро». Он также добавил, что главари разных партизанских групп набивают себе карман деньгами за счёт похищения людей и грабежей. Командующий армией подробно проинформировал публику о сражениях, проведённых армией, начиная с 25 августа в районе Анори, департамент Антиокия, в ходе которых был достигнут значительный успех против отрядов АНО. Он сказал, что для армии главная проблема сейчас заключается в отношении гражданского населения, что «необходимо завоевать его на свою сторону в нашей борьбе против тех, кто взялся за оружие»2.

Отряд Маруланды устроил засаду на «Эль Гринго» на лесной дороге, которая вела к небольшому ущелью, а затем выходила на равнинное пастбище, где переходила в другую дорогу. И вот в месте их пересечения и должен был появиться «Эль Гринго» и патруль; предполагалось, что, помимо него, будет ещё человек 15. «Мы специально выделили группу бойцов, которые должны были заняться только «Эль Гринго». В результате, засада оказалась успешной: были уничтожены почти все, я думаю, что уцелело человека 2-3, да и то случайно. Погибли все, включая и «Эль Гринго». Он был убит первым, поскольку, в первую очередь, мы ждали именно его. Бой длился, примерно, минут 25. Полегли почти все, патруль был уничтожен полностью. Ну, а мы двинулись дальше…» - вспоминает Маруланда.

«Обычно «Эль Гринго» не покидал середину колонны, его берегли, но в тот день ему почему-то взбрело в голову перейти вперёд. Ну, а поскольку он перешёл в голову колонны, то ему первому и досталось. Было около 11 часов утра. Примерно в это время последовала команда, и раздался залп 11 винтовок М-1, мы стреляли почти в упор. Бой был коротким, примерно, полчаса. Больше времени заняла процедура сбора оружия, в целом получилось минут 40-50. Затем мы вернулись и прошли, не очень быстро, по каньону, встречаясь по пути с местными жителями и объясняя им причины нашей операции. Ночь застала нас около ранчо Лас Крусес, оттуда шли две дороги: одна – в муниципалитет Прадера, другая в муниципалитет Флорида. Это всё ещё в пределах департамента Толима…» – вспоминает «Балин».

Операция, проведённая отрядом Маруланды, явилась полной неожиданностью для армии. И особенно, потому что она была проведена в районе, который считался находящимся под полным контролем Вооружённых Сил, и, к тому же, в момент их серьёзных успехов против АНО в Анори. 14 октября в El Tiempo появилось сообщение о гибели 11 военных и одного проводника из гражданских, в котором проскальзывает некое замешательство по поводу случившегося: «Нападение произошло вчера утром в местечке, именуемом Бехукерос уезда Ла Албания, муниципалитет Планадос, в 130 км. юго-западнее Ибаге». «Уцелевшие после первого залпа тут же организовали контратаку и сумели уничтожить 2 бандитов, тела которых ещё не опознаны».

«Вчера же на место происшествия, - продолжает газета – прилетел Генеральный Инспектор Сухопутных Сил, майор Хосе Хоакин Матальяна с целью разработать операцию, в которой будет задействована часть подразделений армейской бригады, которая расквартирована в департаментах Валье, Уила и Толима. Высокопоставленный офицер заявил о том, что операция будет проведена быстро для того, чтобы обнаружить местонахождения тех партизан, которые действуют в этом регионе под командованием «Снайпера» и «Хосело».

«Патрулём командовал младший лейтенант Альдемар Пенья Саласар, в качестве проводника было гражданское лицо, Луис Карлос Оспина Агирре. Патруль был захвачен врасплох, в тот момент, когда он и не подозревал о том, что им может кто-то встретиться в этой местности. В качестве трофеев партизаны захватили 8 винтовок М-2, 1 винтовку М-1, 2 револьвера, 2 радиостанции и униформу убитых солдат».

«Мятежники быстро отступили вглубь труднодоступных гор. Это первое  за много месяцев открытое столкновение партизан РВСК с армейским подразделением, которое произошло в тот момент, когда армия развивает успешное наступление против партизан-марксистов из АНО и НОА*.

… Как заявил на этой неделе командующий армией, в ходе продолжающихся столкновений в районе Анори, НОА, практически, ликвидирована, а АНО потеряла около трети своего личного состава»3.

Та же газета в сообщении от 15 октября информировала об интенсивном поиске с воздуха и земли, который ведёт армия с целью определения местонахождения банды партизан, которые устроили засаду на армейский патруль в прошлую субботу. «Поиск с воздуха производится с помощью вертолётов, которые помогают батальонам, расквартированным в Нейве и Кали, в их попытки окружить на марше группу антиобщественных элементов, которые после нападения на патруль скрылись в труднодоступной сельве. Неофициальные источники утверждают, что нападение было организовано Хосе Лосано, он же «Хосело», при активном содействии двух бандитов, «Сорро» и «Картахены», которые сколотили группу из, более чем, 20 мятежников» 4.

В это время генерал Матальяна прибыл в Ла Эрреру – центр руководства операцией по поиску повстанцев. Ходили слухи о том, что нападение на патруль было тактическим ходом партизан, которые, нанося удары в разных концах страны, тем самым, стремились отвлечь армейские подразделения от наступления в Анори. Говорили о том, что «где-то имела место встреча представителей Фабио Васкеса Кастаньо** и Мануэля Маруланды» 5.

В сообщении от 16 октября утверждалось, что именно «Хосело» был автором нападения на патруль, что проявилось в свойственной ему манере действий: неожиданное появление перед врагом и столь же неожиданное исчезновение, усыпление бдительности патрулей, которые действуют в регионе, для того, чтобы потом внезапно напасть на них. «Военные источники утверждают, что в нападении, в результате которого погибло 8 военных и проводник патруля, сам «Снайпер» не участвовал, и что подобного рода происшествия имеют место и в других регионах страны, и это, вполне вероятно, тоже дело рук партизанских шаек. Однако не исключена возможность того, что данное нападение было осуществлено по личному приказу Мануэля Маруланды, о котором говорят, что он по-прежнему остаётся главой РВСК» 6.

Военные, которым удалось выбраться из смертельной ловушки, доложили своему начальству из батальона «Кайседо», что в нападении на патруль, которое произошло в горной местности, участвовало, как минимум, 50 хорошо вооружённых партизан. «До сих пор нет никакого контакта между повстанцами и подразделениями регулярной армии, которые преследуют их по воздуху и по земле» 7.

Вскоре сообщения об операции партизан в Бехукалес исчезли со страниц прессы, как исчез из этого района и сам Маруланда вместе со своим отрядом. Армии так и не удалось вступить в прямое столкновение с повстанцами.

«В Лас Крусес, по дороге в Валье, мы распределили оружие и другие трофеи между собой и обговорили дальнейшее направление пути. Мы договорились о том, что пойдём к каньону всё по тому же шоссе вплоть до местечка, которое тогда называлось Моралес, а сейчас – Лас Арругас, и дальше мы прошли по небольшому ущелью, которое называется Гуаябаль к высокогорной части Валье. И, так получилось, что мы двигались по шоссе, и армейский патруль, который шёл на подкрепление другим частям, тоже шёл по этому же шоссе, но рядом с этим шоссе проходила ещё обычная гравийная дорога и ещё была широкая тропа, и потому они потеряли наш след, мы смогли оторваться от них, затем повернули к Валье и добрались до местечка, которое называлось Гуаябаль и вскоре вступили в контакт с нашими людьми» – вспоминает Балин.

Ночью, как обычно, Маруланда настроил радиоприёмник, чтобы послушать новости. И вот тогда он узнал о смерти Мануэля и Антонио, братьев Фабио Васкеса Кастаньо. Новость, очень опечалившая Маруланду, поскольку, как следовало из радиосообщения, армейская операция против АНО, которая началась в августе в Анори (департамент Антиокия), закончилась 19 октября гибелью братьев Васкесов Кастаньо и, практически, полным уничтожением их партизанской организации. Из новостей Маруланда также узнал о том, что два отряда братьев сначала были окружены армией, а потом разгромлены по частям в течение 48 дней. Погибли не только Мануэль и Антонио, но и ещё около 60 партизан, а многие просто дезертировали. Маруланда также услышал заявление секретаря правительства департамента Антиокия, который с нескрываемой радостью сообщил о том, что обещанное вознаграждение в 2 млн. песо тем, кто донёс на братьев Васкесов Кастаньо, будет обязательно выплачено. Ночью 20 октября Маруланда, вновь слушая радио, был потрясён известием о том, что командующий армией, Альваро Эррера Кальдерон, приказал не отдавать тела Мануэля и Антонио родственникам. Трупы были вывезены вертолётом в неизвестном направлении.

Отряд Маруланды остановился на отдых в Каньон де ла Вирхен, продолжая хранить в тайне от местного населения присутствие своего командира, хотя иной раз у крестьян и вызывала удивление личность партизана, который не занимался многим из того, что делали другие его товарищи. В Каньон де ла Вирхен партизаны пробыли, примерно, 20 дней, а потом переместились к Ла Соноре, ферме, расположенной в маленьком ущелье, которое называлось Ла Ректа, что в муниципалитете Рио Бланко. Обитатели этой фермы снабжали повстанцев всем необходимым.

Уже в конце ноября 1973 г. «Балин» сходил в Точесито на разведку и вскоре вернулся с новостями. Нариньо и Фернандо выполняли задание по доставке груза для отряда, и однажды Фернандо, который возвращался из разведки местности, совершенно случайно увидел военных. Он немедленно передал это сообщение товарищу, шедшему сзади, и Маурисио, который командовал этой группой, приказал ему немедленно идти к Маруланде и рассказать о том, что он видел. Итак, их искали. Партизаны выделили специальную группу для организации засады на армейский патруль, но неудачно. «Солдаты, которые шли через Ла Сонору, сошли с дороги, и тут же столкнулись с авангардом группы Маурисио, началась перестрелка, почти сразу мы были обнаружены авиацией, и войска стали высаживаться со всех сторон…» – вспоминает «Балин».

Фернандо, партизан из Сумапаса, так описывает то, что в это время происходило в авангарде: «Товарищ Мануэль назначил несколько человек, и мне выпало прикрывать тропу, по которой мы обычно ходили. Вообще-то, я думал, что армия не пойдёт здесь. Но товарищ Мануэль сказал, что всё же эту тропу надо прикрыть. Он сказал так, основываясь на своём опыте. Маурисио командовал авангардом, вместе с ним пошли Рауль, Бенхамин и я. Местность была довольно пересечённой и труднопроходимой. Маурисио приказал мне приготовить холодную закуску, пока позволяла обстановка. Я думал, что «грифы» вряд ли пойдут здесь. Так я там и просидел до вечера. Это было 3 декабря 1973 г. А ночью мы, вдруг, услышали шум в доме одного нашего местного друга, я как раз вторым заступал в караул. Часовой сказал, что слышал шум, стук котелков, какие-то шаги по деревянному полу дома. Маурисио даже без всякой тени сомнения на лице сказал, что это, наверное, какие-нибудь животные ходят по горам. Но и другие часовые, которые заступали в караул, тоже слышали такой же шум. Мне выпало заступать в первую утреннюю смену 4 декабря, когда Маурисио приказал Бенхамину идти с ним, чтобы разузнать, что же всё-таки происходит в том доме. Они пошли вдвоём след в след, дабы не оставлять лишних следов, но вскоре вернулись с сообщением: в доме «грифы». «Но этого же не может быть !» – сказал я. Бенхамин перебил меня, и сказал, что солдаты уже поднялись и сейчас будут здесь. Тогда я приготовился и сказал Бенхамину, чтобы он забрал мой вещмешок, а я пока останусь тут, на посту. И вот, я сидел на своём месте, когда увидел, что, да, действительно, идут солдаты. Я подал знак Бенхамину, говоря ему жестами, что, мол, всё нормально, вижу солдат. Я дал им возможность подойти поближе, а потом открыл огонь. Я подумал, что мне конец. Они нам задали жару. Я даже не мог сдвинуться с места, поскольку они стали стрелять трассирующими пулями, кидать зажигательные гранаты и гранаты со слезоточивым газом. И когда я, наконец, перебрался туда, где был Бенхамин, а он уже занял свою позицию, выше, как раз над нами, вдруг, возникло разъярённое лицо «грифа». Бенхамин кинул туда гранату, но вскоре солдаты были уже рядом со мной, они старались двигаться очень быстро. В общем, у нас получились три коротких стычки, первая была в 6 часов утра, ну, а третья уже остудила их пыл, и они старались перемещаться уже с большей осторожностью. Потом было ещё одно столкновение, но это уже когда я был вместе с Бенхамином и Маурисио. Мы продолжали удерживать наши позиции, поскольку не могли уйти без приказа товарища Маруланды. И потому мы пробыли там весь день до вечера, и уже вечером мы получили приказ товарища Маруланды уходить. Это был первый день боёв в первом кольце окружения…» 8.

Срочно собралось командование отряда во главе с Маруландой и Нариньо для поиска путей выхода из окружения. Вечером Маруланда внимательно осмотрел местность, словно проникая во все её секреты, а затем сказал, указывая вдаль рукой: «Вот по гребню этих гор мы и уйдём сегодня ночью». Маруланда приказал «Балину»: «Вы хорошо знаете здешние места, пойдите и разведайте путь». «И я направился туда, прошёл через несколько небольших долин, поднялся по каменистым осыпям, и, наконец, добрался уже до самого хребта, прошел по самой его вершине, и с высоты, примерно, в метров 500, уже по другую сторону гор, я увидел дорогу, которую местные жители использовали для того, чтобы добраться до Буэнос-Айреса. Местность была очень пересечённой. Поскольку мы шли тяжело нагруженные всякими припасами, то нам был отдан приказ, выбросить еду, ведь мы были почти полностью окружены. Бóльшую часть того, что нам пришлось бросить, составляло мясо. Мы спустились на небольшое плато, которое затем переходило в маленькую долину, и там, буквально, прямо перед нами открылась дорога. Здесь мы перестроились в колонну, и двинулись по дороге. Для того чтобы облегчить переход, мы были вынуждены расстаться также с нашими запасами фасоли и кукурузы. Примерно, в 8 часов вечера мы двинулись по дороге уже налегке. Ну, а уже днём мы вышли туда, куда и намечали, - непосредственно к горам. Мне приказали пойти разведать местность дальше, вскоре проход был найден, и мы ушли. И должен сказать, что, вот так, понемногу, передвигаясь по полчаса днём, но, главным образом, ночами, мы и вышли из первого окружения, куда нас загнали. Это произошло, по-моему, 6 декабря…» – вспоминает «Балин».

По радио сообщали о том, что колонна Маруланды уже обнаружена. Однако его личное присутствие в этом районе ещё оставалось тайной, что, впрочем, было характерно для всего похода к Центральной Кордильере. Много говорили о «Балине», говорили о том, что именно он командует колонной, поскольку было известно, что он из этих мест, что он – бывший партизан-либерал, что он хорошо знает местность. В дневных новостях всячески уверяли, что, наконец-то, появилась реальная возможность покончить с Маруландой и его людьми. А армия продолжала перекрывать все выходы из данного региона, перебрасывала вертолётами всё новые и новые подразделения, неторопливо продвигалась вперёд таким образом, чтобы  постепенно создать плотное кольцо окружения, словно заводя невод, куда непременно должны были угодить партизаны.

Когда отряд Маруланды вырвался из первого кольца окружения, на следующий день, в 4 часа утра, партизаны решили двинуться по небольшому каньону, называемому Эль Синсерин, который вёл в сторону Киндио, затем они прошли по Ла Картулине, тоже небольшому каньону. Военных нигде не было видно, казалось, что они вообще куда-то исчезли. По дороге партизаны зарезали корову и немного пополнили запасы мяса, от которых им пришлось избавиться ранее. «Балин» отправился в разведку вниз по каньону, туда, где заканчивался каньон Синсерин, и начиналось ущелье Ла Каталина. Вместе с авангардом «Балин» должен был там ждать подхода остальной части отряда.

Маруланда так говорит о первом этапе «Операции Сонора»: «Да, действительно, ситуация была очень серьёзной, и не столько по причине тех сражений, которые мы провели по пути, сколько по причине совершения нами огромной ошибки при переходе, а это, в свою очередь, произошло потому, что у нас оказалась неверная информация. Когда мы подходили к тому месту, где начиналась небольшая речка, - это уже в самом ущелье Ла Сонора – я спросил: «Сколько потребуется времени для того, чтобы, идя вниз по ущелью, по течению этой речки, выйти к первым фермам, которые расположены на высокогорье ?». Согласно той информации, которая у нас имелась, несколько лет тому назад по этому же ущелью, но, только поднимаясь в горы, прошёл Вильсон Рубиано с 8 бойцами, спасаясь от преследования армии. Так вот, ему тогда потребовалось для этого 8 дней. Основываясь на этих сведениях, мы и вступили в столкновение с армией, поскольку полагали, что вполне можем дать сражение, потом укрыться в этом огромном каньоне, пройти вниз по течению реки, и через 8 дней выйти к тем первым фермам, которые располагались на высокогорье. Вот на основе таких расчётов мы и сказали командирам: «Мы вполне можем дать сражение, с точки зрения характера местности, здесь нет никаких проблем, наоборот, это место исключительно благоприятно для нас, затем в течение 8 дней мы уходим по каньону, ну, а когда мы доберёмся до первых ферм, то остальное уже неважно… Ещё раз напомню характер местности: огромное ущелье высоко в горах, по этому ущелью протекает река, а посреди реки тянутся две горные цепи. Это были настоящие каменные стены, абсолютно гладкие, от самого подножья и вплоть до вершины. Ты мог спуститься в это ущелье с одной стороны, а потом полностью затеряться в нём. Вот такова была местность и такова была информация, которой мы располагали… Потому мы и бились с армией до тех пор, пока они не загнали нас в горы, столкновений было много, и уже оказавшись в горах, мы сказали: «Ну, всё, теперь уходим…». И тогда Маруланда послал «Балина» на разведку, чтобы он довёл авангард отряда до первых ферм, расположенных на высокогорье. «Балин» вспоминает: «Мы добрались до небольшого пастбища в горах, очень красивого, и командование отряда сказало: «Мы задержимся здесь, на этом пастбище, на пару дней для того, чтобы они нас настигли, и мы их тут встретим». На середине этого пастбища мы специально сошли с тропы для того, чтобы наши преследователи потеряли след. Пройдя всё пастбище до конца, мы организовали засаду. На следующий день, утром, товарищ Мануэль решил выслать людей на разведку местности. Было решено, что я отправляюсь вместе с 3 товарищами прямо сейчас и буду идти весь день, то же самое на следующий день, и когда я уже выйду на открытую местность, я её обследую. Если сражение произойдёт в этот день, то тогда остальные товарищи догонят нас. Я думал, что разведка займёт у меня дней 5, как это следовало из тех сведений, которые у нас имелись. Идея заключалась в том, что я должен был остановиться в месте выхода ущелья на высокогорье, в районе первых ферм, для того, чтобы затем прикрывать отход той группы, которая организовала засаду. Если же войска пошли бы поверху, то тогда я должен был вступить с ними в бой, а затем отходить вверх по ущелью до встречи с основными силами наших. Если же армия пойдёт по той же тропе, что и я, то я должен был пропустить солдат, а затем, опять-таки, повернуть назад, но идти другим путём и встретиться с отрядом в другом, заранее оговоренном месте. Итак, мы вышли вечером, налегке, в пути заночевали, встали рано, позавтракали и вновь двинулись в путь. Но уже к 10 часам утра мы оказались на совершенно открытой местности. Пастбище, кругом сплошное пастбище ! А ведь нам сказали, что, по имеющейся информации, до него должно быть дней 5 пути, а, в итоге, оказалось - менее одного. И когда мы осторожно подошли поближе, то увидели, что всё это обширное пастбище, буквально, кишит, словно муравьями, солдатами. Этим же вечером армия достигла места засады, которая была устроена нашими товарищами. Об этом мы узнали, слушая утром новости по радио…».

В это время Фернандо находился в засаде, которую устроили основные силы отряда: «Мы ждали их за пастбищем, и они появились где-то на второй день, но не с той стороны, откуда мы их ждали, они появились перед нами совершенно неожиданно. В 4 часа дня мы вступили в бой с солдатами. Я сидел в засаде вместе с Йезидом, когда, вдруг, услышал какой-то шум сзади, я оглянулся, но ничего не заметил, а спустя, буквально, секунду мне в спину уже прицелился «гриф». К счастью, Йезид успел выстрелить первым, потом я сменил позицию и отступил. У нас была группа разведки, которая ждала их чуть впереди, но не с этой стороны… По ту сторону ущелья были два наших товарища, они вступили в бой и оба там погибли, это были Рауль и Хулиан…» 9.

Маруланда не был убит по чистой случайности, поскольку солдаты вышли прямо к тому месту, где находился его лежак, но они не заметили лежаков и прошли дальше по дну ущелья, а потом начался бой. Те партизаны, которые погибли первыми, находились выше тех, кто сидел в засаде. Они должны были исполнять роль снайперов. Но когда они услышали звуки стрельбы, они стали спускаться по тропе вниз, и по дороге были убиты. Ночью партизаны спустились по ущелью вниз до того места, откуда отправился в разведку «Балин», но к этому времени он уже был там. То, что он рассказал, было для Маруланды крайне неприятным сюрпризом. Те 5 дней, за время которых он рассчитывал затеряться в ущелье, предварительно дав ещё несколько сражений, превратились в 1 день почти беспорядочного бегства.

6 декабря в El Tiempo появилось сообщение о тяжёлом ударе, нанесённом армией по РВСК. Сообщалось об аресте в Кали команданте Хайме Гуаракаса, и о том, что «местонахождение «Снайпера» неизвестно…». 7 декабря в этой же газете сообщалось о суде над арестованными в Кали членами РВСК. О Маруланде говорилось только то, что он «возможно, покинул пределы страны…». 13 декабря на первой полосе El Tiempo появилась следующая новость: «Новый удар был нанесён подразделениями VI Бригады по одной из вооружённых группировок, на этот раз, по, так называемым, РВСК под командованием «Снайпера» и «Балина». В результате, погиб 1 военный и 1 из антиобщественных элементов; сообщается также, что их главный лидер тяжело ранен… По неподтверждённым данным, в ходе ожесточённых боёв на границе департаментов Толима и Уила между мятежниками и подразделениями батальона «Кайседо», было выведено из строя ещё 4 партизан… Солдат Хосе Рестрепо из батальона «Кайседо» и некий Анхель Альберто Кальво Руис из отряда «Снайпера»… погибли в ходе интенсивного сражения, имевшего место на ферме Ла Сонора, муниципалитет Рио Бланко. Здесь проводится военная операция, подобная «Операции Анори» в Антиокии. Печально известный Педро Антонио Марин (он же «Снайпер») ранен и сейчас отступает с группой, состоящей из 21 человека, под командованием Асноральдо Бетанкура, он же «Балин»… Официальный представитель VI Бригады заявил корреспонденту El Tiempo, что у него есть информация о том, что знаменитый бандит отступает «в общей толпе» и ищет место, где можно было бы провести хирургическую операцию, которую ему рекомендовали врачи… Известный бандит сложил с себя полномочия верховного главнокомандующего РВСК в департаментах Толима и Уила, и сейчас, - согласно сведениям военных – является просто рядовым бойцом под командованием «Балина», который ещё совсем недавно был его первым заместителем. «Сейчас мы находимся в преддверии решающей схватки с самим «Снайпером» - с чувством явного оптимизма заявил официальный представитель VI Бригады. Похоже, по крайней мере, так утверждают военные, что «Балин» и «Снайпер» понесли большие потери, и сейчас ситуация осложняется для них ещё и тем, что они окружены, и потому их уничтожение представляется неизбежным… Кроме того, командование Бригады подтвердило, что оно использует вертолёты, которые активно применяют бомбы повышенной мощности по местам предполагаемого нахождения антиобщественных элементов» 10

В этот же день, в 2 часа дня, Маруланда и его товарищи были уже у первых ферм, расположенных на высокогорье. «Получилось так, что мы, проведя в течение 3 или 4 дней ряд сражений у истоков речки, одновременно дали армии более чем достаточно времени для того, чтобы замкнуть кольцо окружения со стороны высокогорья, поскольку там, где находились фермы, дальше шли совершенно ужасные ущелья, и нас просто зажали между двумя небольшими горными цепями, которые шли параллельно друг другу на небольшом расстоянии, как узкий коридор, и границы этого кольца шли по шоссе, которое вело от Амойи к Прадере. В итоге, получилось довольно большое кольцо, которое шло по высокогорьям, по этой и той сторонам реки вплоть до высокой горной цепи, по обоим краям, и ещё они оставили войска в качестве прикрытия за пределами этого кольца… Мы спустились в одно из этих ужасных ущелий, и, двигаясь по нему, шли по направлению к выходу, ну, а там нас уже ждала армия. Ведь мы ей дали вполне достаточно времени. Если бы я получил достоверную информацию сразу, то мы бы дали только одно сражение, а затем немедленно ушли бы к первым фермам. У нас не было никаких причин кого-то ждать, тем более, армию…» – вспоминает Маруланда.

Однако, в итоге, всё получилось иначе. Вечером того же дня основные силы отряда добрались до того места, где находился авангард во главе с «Балином». Маруланда спросил о том, что удалось выяснить передовой группе, затем партизаны спустились немного ниже по ущелью, быстро перекусили и сразу же направили несколько групп на разведку. Перед ними находились отвесные скалы, поднявшись на которые можно было попасть на плоскогорье Лас Каталинас, пастбище и кромка горы высотой, примерно, метров 150. После того, как Маруланда выслушал донесение «Балина», он приказал: одни идут на разведку этой кромки горы, а другие – к той гряде, чтобы поискать выход, поскольку не было точно известно, куда направляться.

В то время как «Балин» и ещё один партизан пошли на разведку гряды, в арьергарде стала усиливаться перестрелка. Маруланда догадался, что уйти по кромке горы не получится, поскольку там они точно попадут в окружение. Тогда они решили идти вверх по склону, подниматься, и уже на вершине этой гряды, они увидели ещё одну горную цепь, которая уходила в сторону, но она скрывалась другим утёсом, мощным и красивым. И тогда Маруланда сказал «Балину»: «Сходите с кем-нибудь, посмотрите эту гряду. Если там никого нет, дайте мне знак, мы пойдём за вами и там остановимся». День был облачным. Было, примерно, 4 часа дня. «Когда в арьергарде началась перестрелка, товарищ Маруланда приказал мне идти на подкрепление, мы дали ещё одно сражение. Было убито 2 солдата, ещё несколько ранено, поскольку были слышны крики и стоны. Солдатам приказали с помощью мачете расчистить площадку для вертолётов. Мы шли по гряде, ища выхода, поскольку нас окружали со всех сторон…» – вспоминает Фернандо 11.

«Балин» тоже не забыл этот эпизод: «Было где-то около 5 ч. с небольшим, когда мы добрались до утёса, утёсы, которые выходили на высокогорье, абсолютно голые, ни травинки, ни былинки. Дальше на разведку пошёл ныне уже покойный Феликс: «Будьте очень осторожно, возможно, они уже здесь». И, действительно, буквально в 20 метрах от нас оказался часовой. Оказывается, они уже заняли этот чёртов утёс. И когда раздался звук выстрела, я понял, что второе кольцо окружения замкнулось…».

Когда стало ясно, что окружение уже состоялось, разведчики вернулись к тому месту, где находился Маруланда. Видя столь раннее возвращение партизан, Маруланда тихо сказал сквозь зубы: «Да, дело дрянь». Стало ясно, что армия уже там. «Ну, да, ладно, что уж тут поделать. Мы собрались на небольшом холме, где всем нашим и поместиться-то можно было с трудом, сгрудились вместе, поближе друг к друг, чтобы хоть как-то согреться, и всё это в полной тишине…» – вспоминает «Балин». Их осталось 22. Всю ночь партизан интенсивно обстреливали из миномётов, вёлся перекрёстный огонь, который разрывал мрак ночи. Иллюминация продолжалась всю ночь. Во время ярких вспышек света, партизаны видели, что армия расположилась на кромке гор и на пастбищах. «В общем, на протяжения всего ущелья, по которому мы спускались, раздавались звуки разрывов мин, они, наверное, решили таким образом покончить с нами. Буквально, один огненный вал за другим, со всех сторон, в том числе и с того утёса, с которого нас обнаружили вечером…» – вспоминает «Балин».

Обстановка полной неопределённости придавала этой ночи горький привкус. На следующий день они, можно сказать, были просто обязаны придумать какой-то выход, дабы вырваться из этого окружения. Все молчали, поглощая это молчание, словно глоток проточной воды; усталость охватила всех, тишина прерывалась только коротким, прерывистым дыханием. Головной отряд партизан находился в 300 метрах на другой стороне гряды, а арьергард, который поднимался ночью, остановился метров на 300 ниже. «Было около 5 часов утра, когда всё закончилось, обстрел прекратился. Мы поднялись по склону вверх, прошли метров 600, и там обнаружился небольшой овраг, идущий вдоль склона, но местность была ужасной и предательской, такое можно встретить только на высокогорье: высокая трава переплелась настолько, что было совершенно невозможно ни пройти, ни расчистить себе путь мачете, поэтому легко можно было стать пленниками этих зарослей. Надо было идти поверху. Хотя там легко можно заблудиться и потеряться, но понизу невозможно было проехать на лошадях. И мы пошли и шли через эти скалы, где и заночевали. Утро застало нас без еды и воды, чувствовали мы себя отвратительно, в животе урчало от голода. Правда, у меня было с собой несколько кусочков сахара, мы поделили их на всех, а также съели по маленькому кусочку жареного мяса. Да, и ещё, оказывается, у Нариньо осталась фляжка с водой, и он приготовил суп. И вот, часов в 11 ночи я услышал его голос, раздавшийся за спиной: «Эй, «Балин», на-ка, поешь это…». Это была маленькая ложечка супа…».

Наступил новый день, и партизаны продолжили путь. Армейские подразделения продолжали располагаться и рассредоточиваться по кромке горной цепи, и потому отряд Маруланды осторожно и бесшумно шёл посередине склона. К 11 часам утра партизаны вновь поднялись на гребень хребта, никаких следов присутствия армии видно не было, и потому они подумали, что, наконец-то, оторвались от преследователей. Партизаны шли медленно, полусогнувшись из-за зарослей травы, которые мешали каждому их шагу, потом с трудом спустились ниже, чтобы поискать ещё раз, где находится  Центральная Кордильера, - эта заветная цель их спасения. «Когда мы шли вниз по склону, авангард передал сообщение о том, что чуть ниже видна тропа, и что, примерно, в метрах 20 виднеется что-то наподобие укрытия от дождя. И, действительно, вскоре показалась тропа, и понятно, что эти сукины сыны уже были там, как вороньё на падаль. Тогда мы двинулись, примерно, в том направлении, где у нас была последняя стычка. Я хочу сказать, что мы возвращались; поскольку, если бы мы двинулись налево, то мы бы оказались на небольшом пастбище, а если бы повернули направо, то пришлось бы идти по абсолютно голой местности, которая выводила к дороге, ведущей в местечко под названием Мундо Нуэво. Вот тут-то мы и крепко призадумались о том, что же нам делать дальше. И тогда товарищ Маруланда сказал: «Необходимо несколько ребят, которые сходили бы на разведку, а мы пока поищем здесь место, где можно укрыться…». Ну, и они пошли, и вскоре увидели тропу, которая вела вниз и выходила на пастбище. И тут раздался выстрел, - армия перекрыла и это направление. Мы-то полагали, что мы здесь одни, а вышло всё наоборот, армия окружала нас со всех сторон. И когда мы бросились посмотреть, не окружено ли то место, где находились наши главные силы, то наших, к счастью, уже там не было, и мы быстро двинулись дальше. Часа в 4 дня товарищ Мануэль сказал: «Я уже иду, словно пьяный, ведь мы почти не спали, да и местность очень трудная…» – вспоминает «Балин».

Это была, своего рода, полоса настоящей саванны, т.е., уже не плоскогорье, не горы, не холмы, но она была покрыта высокими густыми зарослями, очень тяжелыми для прохода. Партизаны остановились в густом кустарникедля ночёвки и для того, чтобы попытаться приготовить что-то из еды. Два дня без еды и воды. Для партизан эта остановка была настоящим подарком, настроение сразу поднялось, добровольцы стали собирать котелки для того, чтобы пойти поискать воду, как, вдруг, раздался звук пулемётной очереди. Стало ясно, что это, своего рода, условный знак тех солдат, с которыми они недавно столкнулись на тропе, стреляли именно они. Это был знак для армии о том, что партизаны вышли из окружения. Отряд решил срочно идти дальше, чтобы не попасть в новое кольцо. Этот переход продолжался до 7 часов вечера. Командиры сказали: «Всё, теперь они нас не догонят». На следующий день встали очень рано, поэтому несколько партизан уже в темноте отправились искать воду, но ничего не нашли. Они облазили все окрестные скалы, но не нашли ни капли. Часов в 11 ночи они вернулись к основной группе партизан. В итоге, все засыпали с мыслью о еде, воде, с пересохшими от жажды губами, с пустыми желудками и врагом, который методично занимал все близлежащие горы. В 5 часов утра партизаны уже выступили в путь. Никто не знал местности, не было никакой информации, они шли по гребню хребта, подчас пугаясь собственной тени и шарахаясь от неожиданных звуков.

Фернандо, Вильсон, Бенхамин и Весенте шли в арьергарде. Они оказались на открытой местности, и почти сразу появился вертолёт, который стал их преследовать и обстреливать из пулемёта. Это была первая перестрелка за этот день. А к 9 часам утра уже имели место две стычки. Маруланда приказал организовать засаду. «Балин» отправился искать дорогу для дальнейшего отступления. В саванне партизаны были обнаружены вертолётами, один из партизан выстрелил, в ответ последовали пулемётные очереди и залпы ракет. Партизанам пришлось уходить выше. Здесь они встретили ту группу, которая организовала засаду, но армия здесь не пошла, этот район был подвергнут бомбардировке с воздуха. Партизаны вновь отступили вглубь каньона для того, чтобы углубиться в саванну, - им приходилось действовать вслепую из-за абсолютного незнания местности, - а потом снова, ещё раз, поднялись в более труднодоступную часть гор. С одной из скал партизан-разведчик увидел, что на пастбищах, а это метров 200-300, если идти по склону каньона вверх, уже расположились войска. Было 5 часов вечера.

Это место называлось Нуэво Мундо, департамент Толима, около дороги, которая ведёт к Точе. Было решено, что отряд останется в густом кустарнике, а «Балин» вместе с ещё одним товарищем пойдут на разведку к пастбищу. Когда они прошли уже метров 200, спускаясь к реке Нуэво Мундо, Маруланда приказал им быстро возвращаться обратно. Армейский патруль, прочёсывающий местность, уже обнаружил их. Патруль шёл следом за партизанами по той же гряде и сейчас спускался осмотреть дом, который попался им на пути. Маруланда сказал: «И чёрт нас сюда занёс…». Партизаны увидели, как один из солдат подаёт знаки своим о том, что, вот мол, в этом направлении, дальше по каньону, скрылась группа партизан. «Мы были перед ними, буквально, в нескольких метрах, не больше. Солдаты развернулись, стали кольцом, заняли круговую оборону: одни охраняли, вторые занимались обустройством позиции. А те, которые были на вершине гряды, уже разбили палатки и тоже заняли позиции. Нас взяли в плотное кольцо. С наступлением дня мы превращались в лёгкую добычу для них, нас было очень просто обнаружить» – вспоминает «Балин».

Их обнаружили и окружили, буквально, в течение часа, спуск и подъём были перекрыты, и, в итоге, они оказались в настоящей ловушке, из которой невозможно было выбраться. Оставался только один путь - на пастбище. Потому и приказ был только один - уходить в том направлении этой ночью.

«Каньон Анамичу – место, где в последние дни проходят ожесточённые сражения между вооружёнными силами и мятежниками, – был подвергнут интенсивной бомбардировке в целью таким способом покончить с остатками бандитов в пограничной зоне между департаментами Толима и Уила… Бомбардировка банды «Балина» и «Снайпера» породила панику среди жителей Риобланко, где армейские подразделения в составе 3 батальонов проводят операцию по уничтожению очагов мятежа. Согласно сведениям, полученным от одного высокопоставленного военного, бандиты заняты только обороной, и в ходе своего бегства через горы оставили немало свидетельств своего плачевного состояния. Как силам правопорядка, так и бандитам серьёзно мешают погодные условия. Один из пилотов вертолёта Вооружённых Сил сказал, что место, где сейчас идут бои, расположено выше высокогорья «Ла Линея», на границе департаментов Киндио и Толима… Этим утром, 16 декабря, армия провела психологическую операцию, используя громкоговорители, установленные на вертолётах. Постоянно звучало обращение к бандитам покинуть ряды, так называемых, РВСК и сдаться национальной армии. Военные утверждают, что три главаря отряда – «Балин», «Снайпер» и «Эль Сорро» – полностью окружены, и возможность прорыва полностью исключена…» 12.

Итак, ночью было решено идти на прорыв. Маруланда и Нариньо приказали «Балину»: «Сходите ещё раз и посмотрите, что там… Постарайтесь найти дорогу, чтобы мы смогли выйти отсюда…». В 8 часов вечера разведка направилась на поиск. «Балин» и ещё один партизан шли по середине склона в полной темноте, не имея возможности, ни воспользоваться мачете, ни зажечь фонарик, они могли полагаться только на свои глаза или же двигаться на ощупь. «Обычно, когда я спускаюсь с горы, я чувствую, когда я выхожу на тропу, поскольку я, всё же, человек опытный в этом деле, и я на ощупь обнаружил, что в одном месте кустарник срезан мачете. И я сказал себе: «Так, а вот и тропа». И я пошёл дальше в полной темноте, и чем дальше я шёл, тем шире она становилась, это была старая, проторенная тропа. А потом я нащупал скалу, такой огромный утёс в форме тисков, я пошёл вдоль него, пока снова не наткнулся на ту же тропу, которая шла сбоку. И, вдруг, я проваливаюсь вниз, и проваливаюсь довольно глубоко» – вспоминает «Балин». «Честно говоря, впервые в жизни я так катился с горы. Я думал, что это была неглубокая яма, но тут получилось так, что сверху на меня упала довольно толстая ветка и ударила по лицу. Этот удар отбросил меня ещё дальше вниз, я катился всё ниже и ниже ко дну каньона, пока в какой-то момент не остановился. Я чуть не умер от боли в позвоночнике, но, в то же самое время, думал о том, что ведь мой товарищ наверху, ничего не зная, тоже можется свалиться вниз. Кричать было нельзя, просить о помощи тоже. Но он услышал шум, остановился и спросил: «Что случилось ?». Он был там, наверху. «Поверни налево, – сказал я ему, – там должна быть тропа». Когда он ушёл, мне с трудом удалось встать; метрах в 4 от меня текла речка, небольшая река Нуэво Мундо, тёмный поток, только иногда белели пенные всплески воды…». На другом берегу реки была скала, отвесная и ровная как стена, по крайней мере, на ощупь. «Балин» вспоминает: «Мы пошли вниз по течению, пытаясь найти выход на другой берег, вода доходила нам до колен. Мы спускались вниз по течению, надеясь найти какую-нибудь заводь, а оттуда уже выход на другой берег. И вот мы увидели в этой скале своего рода тропку со ступеньками, и, как оказалось, она-то и вела на тот берег…». Ведомые этой тропинкой, партизаны прошли через скалы, и метров через 30 она вывела их прямо на пастбище, и всё это было проделано несмотря на то, что вокруг был сплошной мрак. «Но всё же я видел, я обязан был видеть» – говорит «Балин».

Маруланда хладнокровно, не скрывая всей серьёзности ситуации, сказал партизанам: «Этой ночью мы предпримем попытку вырваться. Возможно, кого-то из нас убьют, но мы всё равно должны уходить отсюда, иначе мы останемся здесь все...». Был отдан приказ о том, что, если возникнет перестрелка, то каждый, кто отобьётся от основной группы, должен будет искать выход самостоятельно, а потом идти к условленному месту. Партизаны выступили в 11 часов ночи. То расстояние, которое днём они обычно проходили минут за 5 или чуть больше, ночью потребовало у них больше часа. Абсолютный давящий мрак, словно огромный камень, висел над головой, густая темнота в зарослях кустарника и лиан, движение на ощупь по едва различимой в темноте тропе, разведанной «Балином» и его товарищем. Затем надо было не упасть с крутого обрыва, войти в реку там, где прошла разведка, и идти дальше по воде вдоль противоположного скалистого берега до того места, где начиналась тропа. Потом ещё надо было разглядеть выход на пастбище.

Партизаны шли колонной, крепко держась за вещмешок впереди идущего, стараясь не сбивать темпа и шага, который задавал самый первый и самый последний, шаг в шаг, связанные, но не верёвкой, не теряя друг друга, мысленно прикидывая расположение встречающегося камня, ствола, зарослей на краю горы, обрубленного кустарника. Перед глазами, словно огромная скала, стояла абсолютная тьма, изматывающий мрак, раздражающий, мстительный, не позволяющий пробиться ни малейшему лучику света в эту тёмную ловушку смерти, которая не позволяла голосу человека разорвать эту тишину. Путь указывала только память разведчиков, по колонне пробегал шёпот, когда впереди идущий передавал что-то товарищу сзади, но шаг, который днём казался столь коротким и лёгким, в темноте становился в длинным и трудным. На ощупь, медленно и осторожно партизаны спустились к реке Нуэво Мундо. Течение было довольно спокойным, и отряд Маруланды также колонной вошёл в воду, добрался до противоположного берега, который представлял собой высокую и гладкую скалу, и, двигаясь вдоль неё опять же на ощупь, партизаны вышли к тому месту, где начиналась тропинка со ступенями, а затем также медленно и осторожно они двинулись дальше к пастбищу. Держа наизготовку винтовки и гранаты, партизаны постарались пройти пастбище, как можно быстрее, конечно же, боясь, что в любую минуту они могут быть обнаружены врагом, ведь в ситуациях подобного рода судьба всегда может преподнести сюрприз в виде спотыкания на ровном месте, случайной потери правильного направление, невольного вскрика или шума и т.п. Холод пробирал до костей, как будто кто-то щекотал острием ножа, начинал подниматься туман – верный предвестник наступающего утра. Партизаны всё ещё находились на пастбище, но солдаты, укрывшиеся от холода в палатках и в небольшом домике, который находился здесь, устав за день, спали мёртвым сном, будучи абсолютно уверенными в том, что пройти мимо них абсолютно бесшумно просто невозможно, что партизаны уже точно никуда не денутся. А партизаны, тем временем, пересекли пастбище, и вышли на дорогу; и сразу у всех поднялось настроение, уставшие и больные ощутили огромное желание идти дальше, многие сами вызвались пойти на разведку. Как-то сразу партизаны забыли и об усталости, и о страхе, засевшем внутри, и об отсутствии еды. На дороге они уже не так беспокоились об оставляемых следах, поднялись по небольшому склону, дальше был кустарник. Когда рассвело, они были уже метрах в 150 от дороги. Здесь они немного отдохнули, растерев ноги, немного пришли в себя, а потом углубились в горы, свой родной дом, направившись к ближайшему ущелью. И только там почувствовали, что озноб окончательно прошёл, дыхание вновь стало нормальным; теперь уже было окончательно ясно, что они сумели выйти из окружения.

Уже будучи в ущелье, партизаны приготовили завтрак, размешав пшеничную муку в воде и добавив туда немного сахара. Затем, уже днём, они неторопливо направились вверх по ущелью, впервые за много дней позволив себе роскошь прислушиваться к шуму проходящей рядом реки. «В 3 часа дня мы поднялись на небольшую гряду, потом спустились вниз и сошли с дороги. Маруланда сказал, уже без всякой тревоги в голосе: «Я думаю, что здесь мы можем заняться приготовлением еды; нас уже никто не преследует, за нами никто не гонится…». Маруланда сам отправился за дровами, и когда он вернулся, то поделился ими с «Балином», который с трудом мог передвигаться из-за усталости и сильной боли в позвоночнике, - последствие его ночного падения с обрыва. Еду, на всякий случай, готовили ночью; вместе с появлением дыма голоса партизан зазвучали уже свободно, наконец-то, они могли дать волю смеху, а потом всех охватил короткий беспокойный сон, сопровождаемый кошмарными образами того, что им пришлось пережить совсем недавно. В 5 часов утра партизаны уже снова были на тропе, а в 8 часов, оставив за собой небольшое ущелье, оказались перед новой грядой и вышли к каньону Эль Камбрин, который шёл со стороны Лимона и Риобланко. «Мы знали эту местность сверху, со стороны саванны, а снизу, если идти по дну каньону, мы не знали». Но в саванне партизан, наверняка, обнаружили бы очень быстро. Вокруг была только саванна, кустарник, каменистые склоны и небольшие ущелья. «И тогда мы пустились на такую хитрость: мы дошли до склона, который вёл в ущелье, а потом вернулись обратно, пятясь назад и уничтожая за собой все следы. В итоге, остались только те следы, которые вели к ущелью…» – вспоминает, смеясь, Балин и показывает на ноги.

Партизаны остановились, дожидаясь наступления ночи, чтобы перейти шоссе, а потом опять идти через саванну. Они выступили в дорогу в 2 часа ночи, стараясь не покидать тропу, и закончили переход на небольшой горе, где остановились, для того чтобы заночевать, но перед этим они поднялись чуть выше, где был горелый лес, набрали сухих дров, и, будучи людьми опытными, быстро развели огонь, приготовили пшеничную кашу с сахаром, и решили, что, пожалуй, и следующий день они проведут здесь. Утром они умылись, вымыли ноги и позавтракали. «Мы были очень измотаны, - вспоминает «Балин», - мы шли 5 дней подряд, не имея возможности ни толком отдохнуть, ни попить, ни поесть из того, что у нас даже было в вещмешках…».

В середине дня, когда партизаны отдыхали, арьергард, который наблюдал за местностью с вершины горной цепи, прислал с одним из бойцов известие: «Товарищи, сюда идёт армия…». Партизаны увидели, что армейский отряд идёт быстро, но не колонной, а цепью, обследуя по пути дорогу, близлежащие дома и т.п.; солдаты искали следы партизан. «И вновь мы шли и шли, пока не добрались до просто замечательных пещер, сухих, удобных, просто зовущих отдохнуть после такого бегства. И мы спросили товарища Маруланду: «Мы, ведь, здесь остановимся, правда ?». И он ответил сразу и без колебаний: «Нет, ребятки, вот здесь-то эти мерзавцы точно перережут нас всех спящими». Партизаны прошли дальше, через отдельно стоящие скалы с каменистыми осыпями вокруг, и, буквально, в 4 метрах от пещер они обнаружили живописное маленькое озеро; неподвижная гладь воды отражала кромку гор и облака. Отряд  Маруланды двинулся по берегу и вскоре вышел к узкой каменной горловине, через которую вода вытекала из озера. Но партизанам, как людям преследуемым, было не до красот природы, они смотрели на всё окружающее только с одной точки зрения – удобства для ведения боевых действий. Маруланда тоже думал об этом, и он сказал, улыбаясь: «А вот здесь мы и будем их ждать, здесь мы устроим засаду и дадим им как следует… Те, кто сюда придут, все здесь и останутся, оглянуться не успеют. И даже если их будет человек 20, или больше, всё равно, отсюда уже не уйдёт никто…». «Расстояние между нами и армейским отрядом, который нас преследовал, было, примерно, в полчаса ходьбы, он шёл за нами, буквально, по пятам. Они очень хотели не упустить нас, не потерять» – уточняет Балин. 6 партизан, включая 3 женщин, прошли чуть дальше и к 7 часам вечера разбили лагерь, уже в сумерках они быстро развели огонь, чтобы приготовить пищу. Спустя 2 часа сюда прибыли проголодавшиеся партизаны, которые сидели в засаде, и сказали: «Они не пришли». Маруланда уверенно сказал, словно читая мысли врага: «Ничего, ребята, подождём их завтра. Никуда они не денутся». Эту ночь партизаны провели в тревожном сне, будучи готовы к любым непредвиденным обстоятельствам, зная о том, что следующим утром надо рано вставать и опять идти ждать в засаде. С распухшими от долгой ходьбы ногами, с желудком, ноющим от голода и жажды, с глазами, красными от недосыпания, партизаны спали. В 4 часа утра 12 человек отправились к месту засады, а остальные медленно продолжили путь дальше. Примерно, час спустя эти 12 догнали основной отряд и сказали: «Когда мы подходили к месту засады, там уже были солдаты, они шли колонной, и вполне могли застать нас всех в том месте, где мы ночевали. Если бы мы тогда остановились в пещерах, то они взяли бы нас тёпленькими». Это была группа разведки, которая шла по следу, что называется, не отрывая носа от тропы, они были обучены идти по следу и выдерживать бешеный ритм преследования, готовые не расслабляться ни на минуту для того, чтобы настичь тех, кто шёл чуть впереди них. Это была так называемая «группа уничтожения», если завязывался бой, то им сразу на вертолётах перебрасывалось подкрепление, и тогда они всеми силами обрушивались на противника, словно стая голодных птиц.

«Они, конечно же, останавливались в тех пещерах. Ну, это и понятно, их-то ведь никто не преследовал. А вот, если бы мы остановились там, то они вполне могли бы взять нас всех спящими. В 5 часов утра они покинули пещеры и добрались до того места, где мы предполагали устроить засаду. Ну, и потом они продолжили преследование» – рассказывает Фернандо.

«Саванна осталась у нас за спиной, и плохо было то, что никто из нас совершенно не знал этой местности. Конечно, это было уже не окружение, это был просто отряд, но он не давал нам возможности ни поесть, ни поспать, ни отдохнуть, он шёл за нами, как тень» – вспоминает «Балин».

Уже с вершины горы на высокогорье партизаны увидели этот отряд. Маруланда сказал: «Надо искать какое-то убежище, если мы здесь зазеваемся, они нас всех здесь уложат, они уже нас обнаружили». Партизаны - на горе, армейский отряд – внизу, партизаны спускаются в саванну, армия в их поисках поднимается на гору, отряд Маруланды вновь уходит в саванну, а солдаты вновь оказываются выше – всё это напоминало какой-то замысловатый парный танец, при котором, по ходу постоянного перемещения никто - ни партизаны, ни армия - умудрялись не вступать в непосредственный контакт друг с другом. И всё это на фоне пустынного безмолвия высокогорья, которое нарушается только резкими порывами ветра и набегающим и исчезающим туманом. В итоге, отряд Маруланды оказался в Линее, это уже территория департамента Толима, территория огромной саванны, которая простирается вплоть до департамента Валье. Саванна сзади, саванна по сторонам и не видно ей ни конца, ни края.

«Балин» посмотрел вдаль и сказал: «А, вот те горы мне знакомы. Там я, пожалуй, сориентируюсь…». Партизаны немедленно двинулись в путь и вскоре подошли к горам, ночью они прошли наиболее населённые районы, стараясь держаться другой стороны Кордильеры, Монте Лоро, где часть пути им удалось проделать по шоссе, которое вело к порту Касаре. «Ну, а уж там мне всё было знакомо…» – вспоминает «Балин». Партизаны спустились по склону Кордильеры, затем по горной гряде вышли к ущелью, и возле небольшой речки, которая протекала по дну этого ущелья, они увидели «небольшую рощу», которая располагалась на границе долины. Когда они подошли поближе, то увидели пастбище, дом, животных, пшеничное и картофельное поле. Было решено отправить туда группу, чтобы купить что-нибудь из еды. В отряде уже не оставалось почти ничего из провизии; но когда группа разведчиков почти подошла к дому, они увидели на равнине вертолёты, лопасти винтов ещё вращались, а из машин спешно высаживались солдаты, чтобы занять эту местность. «Нам пришлось спешно залечь в небольшом кустарнике. Вечером, вдруг, пошёл сильный и крупный град, который чуть не поубивал нас там. Там нас застала ночь, и мы сразу же ушли оттуда …». Партизаны направились к саванне, местность то была ровной, то шла под уклон, то переходила в саванну, то опять начинались холмы, ночная темнота скрадывала всё вокруг и лишала возможности ориентироваться. Люди очень устали, некоторые были готовы, буквально, расплакаться, особенно Хорхе, парень из города, который впал в полное уныние и сказал: «Всё, не могу идти дальше, ноги уже не держат, больше не могу». «Он хотел, чтобы мы его там бросили. – «Балин» запомнил его жалобный голос, - Он говорил, что ему всё равно, пусть смерть его застанет тут. И потом уже и другой товарищ присоединился к нему, жалуясь на боль и усталость, стал просить, чтобы их оставили там вдвоём….

Пришлось провести воспитательную беседу, напомнить им о том, что мы – революционеры, что они не должны пасовать перед трудностями. Да, вы устали, но и все мы – тоже, мы все люди, и скоро мы сделаем привал. Поэтому, идём…». В 11 часов вечера партизаны решили остановиться и заночевать прямо в саванне, не имея ни малейшего представления о том, насколько близко находится армия. «Мы старались хранить полное молчание. Мы должны были соблюдать полную тишину. Мы старались делать всё необходимое бесшумно…». Спали сидя, опираясь спиной на вещмешки, винтовки держали между колен, сверху набросили на себя тенты. «Небо прояснилось и стало чистым, мы тогда подумали, что к утру точно будут заморозки. Мы, наконец-то, смогли снять сапоги и почти сразу же перестали болеть ноги. Был дан приказ спать до 2 часов ночи…» – этот момент в своей жизни «Балин» не забудет никогда.

Нариньо проснулся в 4 часа утра и ужаснулся – караул спал вповалку, смену не произвели, поскольку все спали мёртвым сном. Проще говоря, в течение нескольких часов партизаны были полностью беззащитны. Все проснулись, стали натягивать сапоги, но грязь примерзла к ним намертво, замерзли вещмешки и тенты, оружие было покрыто инеем. Партизаны отправились в путь, не имея ни малейшего представления, что ждёт их впереди: долина, плоскогорье, глубокая котловина… ? Сильно пересечённая местность могла скрывать всё что угодно. Партизаны спустились по склону, прошли по дну каньона, затем мимо небольшого озера, а потом было совершенно открытое горное плато, где фигуры идущих могли быть замечены с любой близлежащей вершины. Они думали, что уж здесь-то их точно обстреляют. Почти все были больны. У одной партизанки сильно распухли ноги. Усталость чувствовалась у всех даже во взгляде.

Авангард поднялся на очередную вершину, основная часть отряда шла по двое по широкой тропе. И тут поступило сообщение: на озере задержаны двое юношей, которые ловили рыбу; им передали вещмешки больных и поставили в общую колонну. Перепуганные рыбаки затравлено молчали, гадая про себя, что их ждёт дальше. За одним из холмов партизаны позавтракали с солёной водой, которую они пили из одной фляжки. Командование отряда приняло решение вернуться и поискать горы, которые вели бы к Толиме, поскольку горы, указанные «Балином», вели неизвестно куда и потому вызвали недоверие. Они были очень далеко, хотя с высоты казались, что они - рядом. «Балин» настоял на своём. Ему сказали о том, что ведь идти придётся с больными. «Балин» ответил, что если будет приказ, то он выполнит его. Тогда все вернулись обратно в поиске гор Толимы, что было довольно непросто. Маруланда поднялся на небольшой холм, чтобы осмотреть местность в бинокль. Тем временем, авангард, который находился на Ла Линее, увидел столб дыма. Об этом немедленно сообщили Маруланде. Буквально через 5 минут над отрядом пролетел вертолёт. И тогда Маруланда, в предчувствии новой ситуации, из которой будет трудно выпутаться, сказал: «Так, я думаю, что сейчас эти свяжутся с теми, которые находятся в доме на пастбище, и тогда нам крышка…». Партизаны решили идти прямо через Ла Линею. Там было несколько горных пиков, и именно около них и решили укрыться партизаны, но одна мысль преследовала их, как ночной кошмар – скоро они снова будут окружены и это может произойти этим же днём, когда очень удобно проводить такого рода операции. Только горная вершина могла послужить единственным убежищем, на которой надо было дожидаться ночи; сражаться днём, бежать ночью.

Маруланда никогда не принимает решение в одиночку, он быстро созывает командиров и вместе согласовывается то, что будет затем выполняться всеми. Когда партизаны направились к вершинам Ла Линеи, то оттуда они увидели, что со стороны Толимы происходит передвижение каких-то людей. Но разведка, которая сумела спрятаться между двумя гигантскими валунами и прокрасться ползком вперёд, также увидела и то, что можно незаметно пройти через армейские порядки и направиться в сторону Валье; в том направлении виднелись заросли горного кустарника. Кроме того, внизу не было видно никаких передвижений, но зато ясно просматривалась тропа, протоптанная скотом. Тогда партизаны решили так: «Значит, ситуация складывается таким образом, что если мы сможем добраться до того кустарника, и уже ночью зарезать одну голову скота, то с запасами еды в вещмешках мы сможем спокойно ожидать дальнейших действий армии». Партизаны двинулись ползком, прикрытые одним из больших валунов. До этого они отпустили двух задержанных парней. «Мы ползли на карачках, и была такая радость, когда у нас за спиной осталась Толима. И когда мы уже очутились в небольшом лесу, то один из наших даже присвистнул от радости. Хотелось обнять облака. Я носил с собой «запасной» кусочек сахара, который был специально запрятан на самом дне моего вещмешка, это на случай сильного голода, как раз такого, который мы испытывали тогда, страшный голод. И вот я вытащил его и разделил его на малюсенькие кусочки, и мы их съели так, как будто это был роскошный пир…» – вспоминает «Балин». Когда ясно обозначилась возможность отхода, и горы снова были уже близко, настроение снова у всех поднялось. Партизаны снова смогли вырваться из окружения, а это любому поднимет настроение. Это как заново начать жить после того, как только что заглянул в лицо смерти. Партизаны уже вплотную подошли к лесу, показались пастбища, они прошли ещё немного по дороге, и, вдруг, увидели небольшой домишко. «Балин» сразу сообщил об этом основной колонне в то время как другой партизан приблизился к дому. Некоторое время никого не было видно, а потом появился хозяин в сопровождении мальчика. Маруланда приказал подойти к ним, но так, чтобы не напугать, и спросить о том, нельзя ли у них купить что-нибудь из еды.

Хозяин оказался глухонемым стариком, в широкополой шляпе, с кнутом в руке, а мальчик переводил его жесты. «Балин» поприветствовал их, и мальчик перевёл его просьбу продать что-нибудь из еды. Старик жестами ответил, что у него есть несколько арроб* сыра и сахар. «Балин» купил у него большой горшок с молоком и сахар, и отнёс всё это партизанам. После этого поговорить со стариком подошёл уже сам Маруланда, и хозяин дома предложил партизанам рис, картофель, который у него был на продажу: «Будьте спокойны, сеньоры, - сказал он через мальчика - я помогу вам всем, что есть в этом доме». Старик уже понял, что это – отряд партизан, которые неожиданно оказались у него в гостях. «Товарищ Маруланда спросил его, сколько времени нужно для того, чтобы добраться до деревушки Ла Меса (департамент Валье), если идти по каньону Рио Лоро, это уже в муниципалитете Тулуа. В итоге, Маруланда, со свойственной ему убедительностью, сумел уговорить старика помочь нам в качестве проводника и после того, как все перекусили, по довольно крутому спуску мы добрались до деревни. И ещё на подходе, поскольку местные жители уже проснулись и готовили кофе, нас, конечно же, увидели, но это уже было неважно. Со стариком у нас был такой уговор: он идёт с нами до дома своей жены, а дальше мы уж сами…» - вспоминает «Балин». Так, на ходу они распрощались со стариком и его глухотой, движением его тонких губ и преследованием армии…

После успешного выхода из окружения, Маруланда занялся анализом и описанием того, что имело место в ходе проведения «Операции Сонора», как в политическом, так и в военном аспектах: «Проведение «Операции Сонора» вызвало концентрацию больших сил армии. Было много сражений, главной целью которых было заставить нас идти туда, где нас ждала армия, но мы каждый раз уходили в другом направлении и давали бой в другом месте; тогда нас атаковали с помощью миномётов, нас обстреливали с вертолётов. Им удалось взять нас в плотное кольцо, причём на местности благоприятной для них и неблагоприятной для нас, это была смертельная ловушка, выход из которой, казалось, мог быть только один – на небо, настоящая мышеловка.

В окружении мы находились 15 дней, время, более чем достаточное для проведения операции по нашему уничтожению. Мы предоставили армии достаточно много времени для мобилизации своих сил, поскольку у нас оказалась неверная информация. Следовательно, военные не смогли правильно распорядиться тем временем, которое было у них; тем временем, которое мы им предоставили, поскольку они самонадеянно строили свои планы на том, что мы не сможем вырваться, и они всё равно уничтожат нас. 15 дней мы играли с ними в кошки-мышки – то они шли за нами по пятам, то мы – за ними. «Операция Сонора» представляла собой создание огромного загона на относительно небольшой территории, очень сложной для нас в плане возможности передвижения. Необходимо напомнить также и о том, что мы оказались зажатыми в скалах, как в коридоре, который вёл к высокогорью, а там нас уже ждали. С 6 часов утра и до 6 часов вечера над этой территорией постоянно летали вертолёты. Они прилетали с рассветом и улетали уже тогда, когда темнело. Бомбардировке подвергался любой бугор, если предполагалось, что мы можем быть там. Кроме бомбардировок, с вертолётов вёлся интенсивный пулемётный огонь.

После выхода из первого кольца окружения, мы оказались во втором, на этот раз, на местности, которая была более благоприятной для нас, поскольку там было больше возможности для манёвра. Первое кольцо окружения мы преодолели в 2 часа ночи, прошли, примерно, километр, отдохнули и на следующий день продолжили переход. Внезапно они появились у нас за спиной, но когда они начали загонять нас в другую ловушку, мы раньше их оказались в том месте, где они планировали нас окружить. Мы не дали им времени замкнуть кольцо. Можно сказать, что почти сразу после выхода из первого окружения, мы угодили во второе. Они стали спешно перебрасывать подкрепления, но мы не дали им для этого времени, мы уже ушли из этого района. Можно сказать, что мы не дали им времени для окружения нас с флангов. На этот раз мы правильно использовали имевшееся в нашем распоряжении время, теперь мы уже могли более основательно планировать маршрут нашего передвижения.

Итак, нам снова удалось избежать плотного окружения, и мы вышли на территорию более обширную и более для нас благоприятную, на территорию департамента Валье, оставив позади Толиму. И вот уже на этой территории армия попыталась провести ещё одну операцию по окружению. Когда они поняли, что мы идём к Валье, они начали дробить свои силы. Но это означало, что армия была вынуждена на ходу менять свой стратегический план. И уже это было нашей большой победой, теперь время работало на нас, т.е. мы действовали по своему собственному, а не их, плану. И вновь с помощью вертолётов началась интенсивная переброска войск, мы слышали, как они летали, и мы понимали, что они перебрасывают войска для того, чтобы перекрыть нам все возможные пути отхода. Армия продолжала энергично преследовать нас, и мы решили, что в настоящий момент у нас нет ни сил, ни средств для того, чтобы вступать с ними в прямое столкновение. К тому же, и местность была для нас неблагоприятной, в том смысле, что мы её абсолютно не знали. Если бы мы вступили в бой, мы, безусловно, проиграли бы. Потому-то они так и старались обнаружить нас.

И тогда мы решили прервать всякий контакт с противником, пропасть с их глаз, чтобы они сбились с ног, разыскивая нас, чтобы заставить их вновь изменить свои планы, чтобы в этих поисках произошло нарушение связи между их подразделениями, чтобы они остались без противника. Мы стали скрытно перемещаться и делали это до тех пор, пока не оказались в более населённой местности, и мы выиграли в этом, поскольку спровоцировали их на то, чтобы они втягивались в населённую зону. Они полагали, что здесь-то им будет легче нас обнаружить, а мы в это время быстро уходили в другой район, а пока они искали нас в посёлках, они теряли оперативность, мы для них опять исчезали. Вот так мы их и обманывали. Наша хитрость заключалась в том, чтобы создать у них впечатление, что мы прячемся в деревне, но мы входили в деревню и тут же с другой стороны покидали её. Вот, например, они вошли в деревню Ла Ортига, т.е. вроде бы всё проделали оперативно, но, в итоге, эту оперативность и потеряли, поскольку угробили там уйму времени, а врага так и не нашли. Наша идея, - и она была успешно реализована - заключалась в том, что кто-нибудь из наших громогласно заявлял в деревне о том, что мы сейчас уходим в горы, а потом мы быстро уходили в другом направлении, что и сбивало армию со следа. Вот таким образом нам и удавалось добиваться ликвидации всех контактов с армией.

Честно говоря, в памяти не отложился какой-то один наиболее трудный момент того похода, трудными были все, начиная с того момента, как из-за неточной информации мы спустились в ущелье Ла Сонора и до того момента, когда нам удалось оттуда выбраться. Все 15 дней окружения были очень трудными, поскольку никто не знал в какой из засад нам суждено погибнуть. На войне смерть может настигнуть любого и в любой момент. Никто не может предугадать, когда он погибнет: при выходе ли из окружения или, когда он окажется в новом. С того самого момента, когда выяснилась наша ошибка, ситуация гораздо усложнилась, стала более опасной. Пришлось думать и действовать в том направлении, которое задавал враг. В Ла Соноре стычки с армией происходили каждый день, то с одной стороны, то с другой, за нами шли, буквально, по пятам; там всё было сложно и трудно до тех пор, пока мы не преодолели первое, затем второе, а потом и третье кольцо окружения. Но потом всё тоже было сложно и трудно, поскольку они наседали сзади, преследовали с целью ни в коем случае не допустить, чтобы мы остановились и хоть немного восстановили свои силы, чтобы погода стерла наши следы с тропы. Но потом, когда мы вышли на более равнинную местность, инициатива стала переходить к нам, время стало работать на нас, поскольку ту местность, которая была впереди, мы уже знали.

Непосредственно в самом ущелье Ла Сонора мы провели, как минимум, 10 сражений. Да, точно 10, все – короткие, от 5 до 7 минут. Затягивать их не было смысла. И во всех этих сражениях нам удавалось наносить противнику потери, и я считаю это нашей большой победой. Конечно, и у нас были убитые и раненые, но для нас ситуация была более сложной.

Мы старались в каждый момент давать нашим бойцам точные инструкции, поднимать их моральный дух, стремились не попадать на глаза врагу, соответствующим образом маскироваться, хранить полное молчание, подавлять в себе страх, вступать в бой очень осмотрительно, не тратить зря боеприпасы, создавать хорошо оборудованные укрытия и ждать там врага, чтобы нанести ему потери и, одновременно, не позволить нанести потери нам. Нам часто приходилось завтракать в обед, поскольку приготовление еды было связано с большими сложностями. Конечно, партизаны обязательно носили с собой сахар, какие-нибудь сладости, немного мяса, это нас очень спасало. Но мы были вынуждены строго контролировать количество еды, которую мы несли с собой. Дело дошло до того, что во время одного из наших поспешных отступлений мы приказали всем выбросить что-нибудь из еды для того, чтобы облегчить вес вещмешков.

Есть только одна причина, которая может объяснить такие потери армии. Обычно, они являлись для нас мишенями, а мы для них – нет, поскольку мы всегда скрывались среди камней, в кустарнике, складках местности, расщелинах гор. Поэтому мы обнаруживали их присутствие, ведь перемещение крупных сил невозможно скрыть, а мы их ждали. А когда мы начинали уходить в другом направлении, то они не могли сразу обнаружить наше отступление, и продолжали искать в том же месте. А мы в это время поджидали их в другом месте, мы одерживали победы даже на той местности, которая, как казалось, была благоприятной для  них, и всё потому, что они были вынуждены слишком распылять свои силы. Вот это и являлось их главной ошибкой. Ведь это они были преследователями. А раз они вели преследование, то они обязаны были подумать о возможных потерях…». Преследование не всегда является неожиданностью, в ходе преследования вполне возможно зримо представлять маршрут передвижения врага. Неожиданностью является ожидание. Именно в засаде обнаруживается передвижение того, кто ведёт преследование. В поведении преследуемого и преследователя есть своя логика. Преследуемый выжидает для того, чтобы защитить свою жизнь, а потом он убегает с этой же целью. Преследователем овладевает охотничий азарт, он стремится убить преследуемого. Тогда преследуемый снова ждёт, чтобы нанести потери преследователю. Вот тогда пыл преследователя несколько остывает.

«Что касается того эксперимента, который был проведён в ходе перехода к Центральной Кордильере, то я полагаю, что он раскрывает загадку и причину неудач всех наших предшествующих попыток. Среди прочего, это недисциплинированность при переходах, недисциплинированность в местах отдыха и ночёвок, недисциплинированность в отношениях с гражданским населением – всё это и оборачивалось многими неудачами, а они, в свою очередь, вели к потере ценных кадров и оружия. С чего всё начиналось ? С того, что в походном лагере появлялись какие-то приглашённые в гости, мужчины и женщины, из числа местного населения, а вместе с ними появлялась и бутылка водки, потом в ходе застолья часто невольно выбалтывалось то, что вот, мол, завтра мы идём туда-то, что в таком-то часу будем готовить еду, одним словом, язык за зубами не держали. И вот этот-то либерализм и обошёлся нам провалом трёх попыток вернуться к Центральной Кордильере. Эту мысль я могу пояснить более ясно: дело было не в армии, не в массах, причины наших неудач крылись в нашем же поведении при реализации тех планов, тех задач, которые должны были осуществляться в районе Центральной Кордильеры.

Я письменно изложил анализ этого эксперимента для того, чтобы он послужил примером другим фронтам, и он, действительно, помог нам развить партизанское движение в те годы, между 1971 и 1973. Ведь позже я опять, но на этот раз с группой из 6 партизан, прошёл от Валье до Меты, причём так, что никто, тем более враг, об этом не узнал. Из Кауки в Валье, из Валье в Толиму, из Толимы в Мету. Т.е, уже после «Операции Сонора» я прошёл по территории нескольких департаментов, только на этот раз я шёл не по окраинам, а почти по центру: через Севилью, через Кумбарко, через Хенову, через Барраган, через Санта Элену, затем спустился к Сан Антонио, прошёл через Плайя Рику, а от Плайя Рики к Ортеге, а затем через Чапарраль, Кояйму, Натагайму к Прадо, а от Прадо в восточную Толиму, идя через Таурито и Рио Негро, и, наконец, прибыл в Мету. Я проделал весь этот путь в сопровождении всего 6 человек, и никто не узнал об этом, поскольку мы шли по ночам, дисциплинированно, скрытно, в обстановке полной секретности. Позже, я описал и этот эксперимент. Достаточно проделывать всё это, что называется, на совесть, и партизаны вполне могут закрепиться и действовать в любой части страны, включая и Центральную Кордильеру».

1Entrevista con Asnoraldo Betancur, Balín, Bogotá, febrero 1992.

* Так в Латинской Америке с презрением и ненавистью именуют североамериканцев.

** Патио – внутренний дворик, характерный для домов испанской архитектуры.

*Конфедерация Трудящихся Колумбии (CTC) – старейшая профсоюзная организация Колумбии, создана в 1924 г., организационно оформилась в 1936 г., а с 1938 г. носит нынешнее название. Находится под значительным идеологическим влиянием Либеральной партии. Наибольшей поддержкой этот профцентр пользуется среди транспортников, работников сферы услуг, сельскохозяйственных рабочих.

**Союз Трудящихся Колумбии (UTC) – возникла в 1944 г. на базе католической рабочей молодёжи, официально зарегистрирован в 1949 г. У истоков организации стоял орден иезуитов, но в последующем данный профцентр непосредственно католической церкви не подчинялся, хотя и поддерживал с ней самые тесные отношения.  В своей практической деятельности СТК тесно связан с Консервативной партией. Наибольшим влиянием данный профцентр пользуется среди рабочих современных отраслей промышленности и в сфере услуг.

***  Братья Мануэль и Антонио Васкес Кастаньо – одни из основателей и руководителей АНО того времени; оба погибли в ходе вышеописанных событий.

2 “Las FF.AA. piden colaboración civil // El Tiempo, Bogotá, 11 de octubre de 1973, pp. 1-8A.

*Народно-Освободительная Армия Колумбии – третья по численности партизанская организация Колумбии. Создана в 1967 г., как маоистская повстанческая организация.

3 “11 muertos en emboscada de bandoleros en el Tolima. Ocho militares y tres civiles, las bajas” // El Tiempo, Bogotá, 14 de octubre de 1973, pp. 1-8A.

4 “Persiguen por aire y tierra a las FARC” // El Tiempo, Bogotá, 15 de octubre de 1973, p. 6A..

**Фабио Васкес Кастаньо – третий из братьев Кастаньо, который уцелел после разгрома АНО в Анори и в дальнейшем возглавил эту организацию.

5Ibid.

6 “Ningún contacto con el grupo de Joselo // El Tiempo, Bogotá, 16 de octubre de 1973, p. 3A.

7Ibid.

8Entrevista con Fernando, El Duda, 1986.

9Ibid.

10 “Nuevo golpe a las FARC // El Tiempo, Bogotá, 13 de diciembre de 1973, pp. 1-10A.

11Fernando, entrevista cit.

12 “Bombardeo a guerrilla en Tolima” // El Tiempo, Bogotá, 17 de diciembre de 1973, pp. 1-1B.

*Арроба – старинная испанская мера веса и жидкости, соответствует, примерно, 12-13 кг. – Прим. перев.

При использовании этого материала ссылка на Лефт.ру обязательна