Лефт.Ру Версия
для печати
Версия для печати
Rambler's Top100

Ирина Маленко
Sovietica/Совьетика
Глава 21. Чудеса бывают

«Чёрт побери... Живут же люди. Влюбляются. Ходят в театры. В библи... в библиотеки...»

(«Человек с бульвара Капуцинов»)

«-А у вас что, на Земле и реки еще есть?

-И моря есть и реки, и порядочные люди тоже есть!"

(«Киндза-дза!»)

... Он был прав. Он действительно меня хорошо знает...

Прошло несколько месяцев. И вот я - в «одной нейтральной стране». Выхожу из вагона поезда.

На перроне ко мне подходит невысокий, чуть выше меня  оранжево-смуглый незнакомец  с веселыми, похожими на блестящий антрацит глазами и тяжелой, чуть выступающей вперед, но совершенно его не портящей челюстью. У него чуть коротковатые, кривые ноги, но и это его ни  капельки не портит. Это очень даже симпатичный мужчина, примерно моего возраста. В коротких черных жестких на вид волосах его чуть пробивается первая седина. Одет он в черную навыпуск рубашку из какого-то необычного, жесткого и полупрозрачного материала с небольшим круглым значком на груди и черные же брюки. Рукава у рубашки - по локоть, и из них торчат загорелые до черноты, худые, но мускулистые руки. Он крепко пожимает мне руку одновременно с небольшим поклоном и говорит глуховатым баритоном на хорошем русском языке:

- Добро пожаловать в мою страну! Мое имя Сон Ри Ран, и я буду Вашим гидом и переводчиком в течение Вашего пребывания здесь.

Гидов-переводчиков двое. Молодая девушка в очках - ее зовут Ли Чжон Ок - и он. Товарищ Сон. Девушка, как ни странно, чем-то напоминает мне внешне подругу из раннего детства – Женю Николаеву. Наверно, тем, что она такая же очень серьезная на вид. Но в отличие от Жени, девушка эта очень красивая и стройная как березка, с круглым словно луна, лицом. Пальцы у нее тонкие, длинные, будто у пианистки. На ней аккуратный, но не слишком строгий костюм. И тот же непременный значок. Она тоже прекрасно говорит по-русски. Только почему-то почти каждого слова добавляет «Да?” , словно хочет убедиться, что ее поняли– но у нее это очень мило получается. 

Они ведут меня к микроавтобусу, товарищ Сон ослепительно улыбается, товарищ Ли улыбается тоже, но чуть сдержаннее, а я... я ошеломлена цветами и красками вокруг меня, спокойствием и невероятной чистотой и зеленью улиц, и жизнерадостными и целомудренными лицами людей. Такое чувство, что я оказалась в сказке.

Я видела пейзажи этой страны и раньше - память вытаскивает из далеких теперь уже отрочества и юности глянцевые картинки в журналах «Корея сегодня»  и просто «Корея»,  на которые у меня несколько лет был абонемент. Но тогда я журналу немножко не доверяла – исключительно потому что картинки в журнале «Советский Союз» были все-таки как-то живописнее действительности.  Да что журнал - даже на моих собственноручно сделанных фотографиях нашего города он выглядел немного аккуратнее, чем на самом деле! С тех пор прошло много лет, я наслушалась на Западе ужастиков о жизни в этой стране и, хоть и знаю, как нагло врут западные СМИ в отношении тех, кто встал поперек горла у империализма, какой-то осадок от этого все равно остался. Я представляла себе это место хмурым - похожим на осеннюю Москву времен Горбачева. А передо мной предстала настоящая весна человечества!

Корея оказалась совершенно такой же красивой, как в журнале 25-летней давности. Даже еще красивее. Фотографии ничуть не приукрашивали ее. И это открытие поразило меня так, словно я вышла из звездолета на Марсе в скафандре, а оказалось, что там есть кислород!

Пейзаж резко изменился, как только поезд пересек корейскую границу с Китаем. Нет, я не хочу ничего плохого сказать о Китае – он тоже по-своему очень красив. Но нет в нем такого пронзительного после западной нервотрепки спокойствия - да и какое может быть спокойствие в стране, на наших глазах превращающейся в сверхдержаву?

Поезд переехал через мост...Началась Корея, и вместо суровых заросших деревьями гор, перемешанных с серыми, дымящими городами вдруг расстилаются за окном поезда ослепительной зелени рисовые поля, аккуратно отделенные друг от друга рядами картофеля и кукурузы. Корея - страна горная, земли, пригодной для сельского хозяйства, здесь не так много, и создается впечатление, что здесь засажено все, что только можно засадить, вплоть до склонов гор, на которых террасами подрастают саженцы кукурузы и разные овощи, зачастую под таким углом, что невозможно себе представить, как удалось забраться туда местному земледельцу. Трактор в таких местах, естественно, не годится, землю копают вручную или пашут на волах... На полях -  буквально ни одного сорняка, даже на самых удаленных от дорог. Идеальные поля.

С первыми же сценами, увиденными мною здесь, у меня возникло не чувство того, что это какая-то бедная, богом забытая диктатура из «оси зла», как пытается внушить нам «демократическая» пресса, а… ощущение праздника. Я уже точно лет 30 не видела свежевыбеленных стволов  деревьев вдоль дороги! Трамваи и троллейбусы здесь - намного новее и чище, чем. на улицах моего родного «одемокраченного» города в России, и нет ни одного сломанного сиденья. Никто не пишет на заборе матерных слов - ни на родном, ни на английском языках. До сих пор еще можно мыться в речках и пить родниковую воду (что, наверно, очень удивляет добравшихся сюда западных европейцев!)

Автобус ехал по корейской столице, и я, забыв о своей усталости с дороги, жадно разглядывала ее в окно. Многие здания и достопримечательности были мне хорошо знакомы - все по тем же журналам. В Москве в годы моего студенчества был еще магазин «Книги стран социализма», а в нем - отдел корейских книг, где я приобрела тогда русские переводы классических корейских произведений «Море крови» и «Цветочница». Так что некоторые познания о том, что мне предстояло увидеть, у меня имелись.

Корейские журналы пользовались большой популярностью среди моих студенческих подруг - правда, по специфической причине. Из-за употребляемого там русского языка. Статьи были написаны совершенно безукоризненно с точки зрения грамматики и пунктуации (а ведь русский язык очень сложный!), но вот стиль... Стиль был таким особенным, что его нельзя было спутать ни с чем. Например, в нем широко использовались различные русские идиоматические выражения, но оттенок у них при этом получался совершенно нам, носителям языка, непривычный. Ну, например, «он посмотрел на нас и улыбнулся светлой улыбкой рубахи-парня» (о партийном деятеле). Или «за большие старания в работе жители уважают ее как  «неутомимую работягу».  Или «спортсменки вышли на старт, не испытывая ни малейшей доли психической стесненности.» Такого не придумаешь даже если захочешь! Это было не от недостаточного знания русского языка, а наоборот, от слишком хорошего. От стремления перевести как можно более образно и точно. Вероятно, все  эти обороты переводились с каких-то существующих в корейском оригинале. Такие вещи есть в каждом языке - попробуйте-ка перевести как следует на английский, например, хрущевское «я вам покажу Кузькину мать!» или даже хотя бы путинское «мочить в сортире». 

Анечка Боброва была от моих корейских журналов совершенно без ума. Она сама родилась в Китае, где ее папа тогда работал, и потому с Дальним Востоком ее словно связывала неведомая нить. Каждый месяц она с нетерпением ждала от меня нового номера и встречала меня в аудитории громко заданным вопросом:

- Ну, как там поживает Великий Вождь? А Любимый Руководитель?

Пхеньян оказался очень зеленым городом. Он был похож на один огромный парк. Больше всего на улицах растут ивы и тополя, много воды (в городе 2 реки, с несколькими островами посередине). А еще - в первый раз в жизни я увидела здесь по-настоящему оригинальные и непохожие друг на друга современные разноцветные многоэтажки! Никогда не думала, что современный город, почти без старинных зданий, может быть настолько красив...

Люди ходят по улицам хорошо - и со вкусом!- одетые, аккуратные. Правда, многие в резиновых сапогах, но недавно прошел дождь, так что в этом не было ничего удивительного. Никто не бросает на улицах мусор, и поэтому на них даже не было урн! Мне вспомнилась табличка на стене одной из советских столовых: «Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят!»

Лица у людей были приветливые и жизнерадостные. На улицах мало транспорта (не надо забывать энергетические проблемы этой маленькой страны, брошенной на произвол судьбы ее вчерашними союзниками- и тем не менее выжившей и продолжающей не просто оставаться независимой, а и развиваться, несмотря на все невзгоды!), люди много ходят пешком, ездят на велосипедах. Нет на улицах заплывших жиром, но нет и чрезмерно исхудавших. Я вспомнила, как обстоят дела там, где я сейчас живу…  Каждый 4-й ребенок в Ирландии сегодня - ожиревший. А для взрослых по телевидению показывают рекламу: «Пожалуйста, двигайтесь хотя бы по полчаса в день! Этого должно быть достаточно для поддержания здорового образа жизни…»

Мне вспомнилось вдруг, что сказала мне Вэнди после поездки в Беларусь. "Главное, что я поняла, когда я там побывала, - я оценила, как много всего у мeня есть, и как многого нет у них"

А что, собственно говоря, у вас есть? Что есть у вас, чего нет у корейцев или белорусов, без чего прямо-таки невозможно существовать?

Здесь так и вспоминается голландский писатель Кеес ван Коотен, сравнивающий себя с румынской подругой своей жены: “ А у меня все было! Кроме радио, видео, аудио и телевизора, у меня ещё был тромбон, синтезатор, ударная установка, коллекция марок, мой сад, моя библиотека и мой аквариум, мои водные лыжи, мой катер, шашлычница, аппарат для уничтожения бумаги, факс, копировальная машина и автоответчик, мой автомобиль, мои собаки, пила и гоночный велосипед, моунтенбайк с рулем для триатлона, скейтборд и роликовые коньки, коньки обыкновенные и стол для биллиарда, мои дорожные утюги и телескоп, мой акваланг и бассейн...»

Ну и что? А что дальше?

И сколько всего вы ещё намерены приобрести, чтобы хотя бы на десять минут, хотя бы мельком почувствовать себя "счастливыми"? Если, конечно, вы когда-нибудь наконец поймете, что на самом-то деле это призрачное чувство, за которым вы так безоглядно гонитесь всю жизнь - всего лишь короткая послеобеденная удовлeтворенность, подобная испытываемой проглотившему только что брошенную ему с рождественского стола индюшачью ножку котом…

Люди в Корее не выглядели ни голодными, ни нищими, ни несчастными. В отличие от так прочно отштамповавшихся в наших мозгах образов умирающих от голода африканских младенцев и эфиопских/ руандийских/конголезских/дарфурских беженцев, под которые на Западе собирают денежки разжалобившие публику загребущие благотворительные организации всех мастей.

Кто сказал вам , что эти люди несчастнее вас? Ваше телевидение?

Вот играют на улице дети. У них нет дорогостоящих Барби, мобильных телефонов или новейших компьютеров, позволяющим их западным сверстникам болтать в чате с притворяющимися их ровесниками на другом конце интернета педофилами, за которыми эти западные «счастливчики» сидят часами, не высовывая носа на улицу, - с детства научившись трепетать от возбуждения при как можно более кровожадном и изощренном уничтожении воображаемого противника (надо же готовить ребят к будущим Иракам!) …

Были ли у меня в детстве воображаемые противники? Конeчно, были. Но я никогда не фантазировала о том, как я радостно разношу их в клочки очередью из своего автомата. Верхом подобных фантазий у меня был хороший пинок им под задницу!

… Вот идет по улице корейская девочка - читает книжку на ходу; видно, ей так интересно, что не может оторваться. Современные западные дети (и все большее число воспитываемых по их подобию детей российских) нe только не читают книги, они не способны по-настоящему переживать за героев даже в своих любимых фильмах. Все, что их интересует - это спецэффекты. Даже настоящее море крови уже не вызывает у них никаких эмоций, кроме желания, чтобы каждый последующий новый фильм превосходил в этом плане показанное раньше. Иначе им «неинтересно». Они уже давно эмоциональные импотенты. В наших фильмах меня сильно потрясли в свое время сцены, в которых само убийство даже не было показано – с мальчиком в литовском лесу в фильме «Никто не хотел умирать», которого душит один из «лесных братьев» и с мальчиком в телефонной будке, которого застал звонящим в милицию бандит в «Месте встречи изменить нельзя». Как их убивают, остается за кадром – а у меня шел мороз по коже от этих сцен. Нам, советским людям, долго еще после этих фильмов было не по себе при воспоминании об этих сценах. Потому что мы умели сопереживать .  А будущие новорусские в то время ходили в  кино на какую-нибудь низкопробную «Легенду о динозаврах» и жадно шептали на заднем ряду: «Щас он его схаваеть…». На Западе таких любителей «схаванья» - большинство. Когда я читаю, как Александр Зиновьев уверяет, что на Западе большая часть населения высококультурна, у меня такое чувство, что он общался там с одними профессорами.

В 11-12 лет западных «счастливчиков» уже подкарауливают возле школы торговцы наркотиками, в 13-14 лет они уже считают "своим долгом" с кем-нибудь переспать, даже если этого и не хочется (а то "что скажут товарищи"? Да и соответствующая "артиллерийская подготовка" начинается задолго до этого: в британских магазинах, например, продают бюстгальтеры и трусики в стиле "стринг" для 8-9 летних!). И попивают сидр и пиво. В  Северной Ирландии среднестатистически – аж с 11 лет. 

На "Кристмас" и на день рождения эти дети топают ногами, если им не подарили новейшую модель мобильника или мини-мотоцикл: они в буквальном смысле слова находятся на грани самоубийства, если у них нет всего набора последних "прибамбасов", которые есть у кого-то ещё...

Кто из нас должен кому по-настоящему завидовать, - это ещё вопрос.

Конечно, трудно ожидать, что Homo Occidentalis когда-нибудь искренне позавидует тому, как жили, например, мы, или как живут "бедные" по его понятиям, но вовсe не голодающие, как в телепрограммах, к которым он привык, африканцы. Но это вовсе не значит, что мы нуждаемся в его жалости.

Просто есть на свете вещи, которые он не способен ни понять, ни оценить. Все дело в том, что Homo Occidentalis  с младенчества приучен, подобно постоянно носящей шоры лошади, видеть весь мир только "от" и "до". Только в рамках того количества вещей, которыми он (или другой человек, при оценке степени счастливости последнего ) обладает или может себе позволить обладать. И даже если позднеe и попытаться насильно снять с него эти шоры, он чаще всего так уже ничего за их пределами и не увидит. Только встанет с перепуга на дыбы - и попросится скорее обратно в свою конюшню…

Дело в том, что типичный Homo Occidentalis не способен представить себе счастъя без скоплeния вещей или покупательной способности, позволяющей приобретать.

Британцы, рыдающие по телевидению после того, как они потеряли 3000 фунтов, на которые хотели купить дом в Болгарии ("не можем позволить себе иметь собствeнность дома - так пусть у нас будет что-то свое хотя бы за границей"), где их, как и ожидалось, обманули, почему-то совсем не вызывают симпатии, а только омeрзение. Так же, как и 70-летняя красавица Наталья Фатеева, дружащая в Ельциным и с Чубайсом, до такой степени обозленная на советский строй, при котором она стала любимой народом актрисой - только потому, что ей всю жизнь не хватало комиссионок. Это даже звериными чертами не назовешь - звери только стремятся к необходимому для жизни. Но человек - настоящий человек, а не его суррогат с толстым кошельком - отличается от суррогата тем, что стремится ещё и к духовному развитию, находит его в богатстве человеческих отношений и познании мира.

Как можно объяснить Homo Occidentalis , что твоя мечта - лежать в поле на свежескошенной траве и смотреть на звезды? Что игра в салочки приносит больше удовольствия, чем. компьютерные убийства? Что невинность детства счастливее секса в 13 лет? Что твое представление о полном счастье - вложить свой камешек в фундамент борьбы народов мира за лучшую жизнь для всех, а не в выдаче им по паре на душу не нужных тебе больше ботинок? Что для тебя прожить жизнь не зря означает нe купить два дома и три автомобиля, а вступить в бой с теми, кто высасывает кровь из человечества, приблизив тем самым день победы настоящего человека над его суррогатом? …

Быть современным Homo Occidentalis – западным мещанином - это все равно, что быть лишенным вкуса, запаха, не видеть цвета, не чувствовать кожей свежего ветра. Может быть, поэтому, с тех пор, как я живу среди таких людей, весна перестала пахнуть весной, а улицы там пахнут всего лишь курами-гриль?

Больше всего человеку с менталитетом Homo Occidentalis обидно, когда "у него столько всего есть", а ему не завидуют. Ведь, как он думает, все должны бы.

Но как можно не жалеть того, кто даже никогда не узнает, чего он по-настоящему лишен?..

…Автобус скрипнул тормозами и остановился около гостиницы. У нее было мудреное для меня, незнакомой с корейским языком название. Почему-то снаружи она напомнила мне здание нашего местного горкома партии в моем родном городе. Двери автобуса открылись, и я  окунулась в теплый весенний вечер. Аромат цветущих деревьев чуть не нокаутировал меня: я привыкла за последние почти 20 лет к ничем не пахнущим розам, траве и даже весенней земле.

Над городом сгущались сумерки - кремово-голубоватые с оттенком золотого в небе. Товарищ Сон подал мне руку, когда я выходила из автобуса. Я до такой степени отвыкла от этого, что сначала даже и не поняла, что ему надо. В последний раз это делал Витя Гандельман, когда мы учились на четвертом курсе: мы доезжали утром от общежития на автобусе до метро, он выходил из автобуса первым и не успокаивался, пока не подаст руку всем до одной выходящим из автобуса нашим студенткам. С тех пор я такого обращения уже и не ждала – и только радовалась, если меня никто на выходе не отпихнет...

Внутри отель был, конечно, совсем не похож на наш горком. Единственное сходство - величавая мраморная лестница. Немногочисленный персонал с удовольствием смотрел телевизор, где показывали какой-то местный  героический фильм. Я пожалела, что не  знаю корейского языка: на слух он был очень красив, а тон у героев фильма был настолько драматический, что у меня даже без понимания того, о чем идет речь, чуть не выступили на глазах слезы... Тут фильм кончился, и начались новости - похожие на наши советского времени: героями в этой стране явно были не бандиты и не сутенеры с их постоянными «разборками», не «магнаты» с их новыми покупками и  не «примадонны»с их вульгарными «тусовками», а рабочие, крестьяне, солдаты, дети...

Товарищ Ли унесла куда-то мой паспорт: обычно я его никому на руки не даю и очень беспокоюсь если он не при мне больше часа, но на этот раз я почему-то была совершенно спокойна. Просто уверена, что он в надежных руках, и его не потеряют, а раз так полагается - значит, так надо. В чужой монастырь со своим уставом не лезут...

- Вы, наверно, устали, товарищ Калашникова (товарищ? я не ослышалась?). На сегодня у нас в программе ничего нет. Будет ужин в гостинице- и можете отдыхать. Ваши товарищи приедут только через два дня. А вот наша культурная программа на завтра и послезавтра....

И он подал мне отпечатанный на машинке лист.

- Спасибо, товарищ Сон. Я действительно устала. Конечно, очень интересно было бы взглянуть на город, но... утро вечера мудренее!

- Если Вам действительно очень хочется мой город посмотреть, и остались еще силы у Вас, можем после ужина пройтись до Монумента Идей Чучхе. Здесь недалеко...

«Чучхе» произносится совсем не так, как пишется в русской транскрибции. Видно, в русском языке просто нет таких звуков. Это не «ч» и не «ц», а нечто между ними среднее.

Какой человек, помнящий силуэт этого монумента чуть ли не с детства, отказался бы от такого предложения?! Я наскоро поглотала ужин - не обратив даже внимания, насколько корейская еда не похожа на все, что я до сих пор пробовала. 

Товарищ Сон курил и ждал меня на улице. Было уже почти совсем темно, кое-где начали загораться фонари, но не так много: все-таки видимо сказывался еще энергетический кризис. На некоторых улицах света не было, но люди шли совершенно спокойно: никто, очевидно, не боялся, что у него/нее сорвут с плеча сумку (это было первое, что я увидела в Дублине, когда впервые туда приехала!) или приставят нож к горлу и потребуют кошелек. Не говоря уже обо всем остальном. Никто не ездил в Корее на машинах по тротуарам, как в современной России (меня один раз чуть не задавил в моем родном городе своей иномаркой  какой-то хотевший запарковаться на тротуаре разухабистый купец - я принципиально отказывалась замечать, что он едет позади меня по тротуару и мне же еще и бибикает, хотя перестроившийся «свободный» наш народ в ужасе пытался меня стянуть в сторону. «Хозяин жизни», незнакомый с элементарными правилами дорожного движения, был вынужден меня объехать и громко выругался.) Пхеньянцы шли - так же неспешно, как товарищ Сон; мне пришлось подлаживаться к его темпу ходьбы, потому что в  нервном цивилизованном мире я привыкла бегать по улице почти галопом. Некоторые из них зажигали на ходу карманные фонарики, чтобы разглядеть дорогу. Достал такой фонарик и товарищ Сон. Казалось, что вся улица наполнилась летящими светлячками.

-Какая красота! - вырвалось у меня.

Товарищ Сон улыбнулся.

- Подождите, Вы еще не видели наш город утром! Апрель у нас один из самых красивых месяцев.

И он начал рассказывать мне о художественном фестивале дружбы «Апрельская весна». Он рассказывал, а я слушала - и поражалась его почти безукоризненному русскому языку. Послушали бы его только наши современные полуграмотные и косноязычные телеведущие! Он столько всего знал и излагал это такими темпами, что менее привычный чем я к переработке информации человек, пожалуй, взвыл бы. Но мне наоборот это было очень по душе.  У меня возникло чувство, словно колеса моего умственного механизма, за эти годы замедлившие за ненадобностью без интеллектуального стимулирования ход, наконец-то закрутились на полную мощность. И чем дольше я товарища Сона слушала, тем сильнее поднималась во мне волна радостного удивления: наконец-то я говорю с человеком, который понял бы с полуслова, о чем я веду речь! Откуда же берутся такие люди? Или они все здесь такие?

Тут перед нами открылся Монумент Идей Чучхе - на другом берегу реки, и у меня перехватило дыхание. С огромной высоты далеко был виден яркий свет алого его факела.... Мы оба замолчали - здесь не нужны были слова. Монумент был пронзительно величав: я нутром почувствовала, что такие архитектурные сооружения «для галочки» не строят. В нем воплотились вера и вдохновение. Как в мухинских «Рабочем и колхознице». Поэтому-то их так и поторопились убрать в свое время с ВДНХ - слишкоm  уж силен духом этот символ!

Мы молча постояли минут 10, любуясь монументом. Мне даже не хотелось уходить.

Но было неудобно – уже поздно, а я ведь наверняка не единственная, кто устал...

- Расскажите о себе, - попросила я товарища Сона на обратном пути. Он смутился.

- Что рассказывать? Ну, например, я – член Пхеньянского общества обмена валунам.

- Чем?!

- -Валунами. Знаете, камни такие большие бывают? Красивые?  Мне 44 года. Закончил школу, получил высшее образование...Работал в разных странах. Не понаслышке знаком с разными культурами. У вас в СССР тоже был – жалко, что поздновато, а не раньше! Когда весь мир охватил вихрь «либерализации», во многих странах постепенно стирались самобытные национальные черты в разных сферах общества. Видя через телевидение и печати такие реалии, мы в Корее укрепляли решимость отстаивать и претворять в жизнь национальные традиции и наследия. И вот я теперь рассказываю о моей стране нашим зарубежным друзьям. Чтобы они нас лучше поняли. Нас часто не понимают, к сожалению. Если вы знаете еще кого-то, кто заинтересован в том, чтобы увидеть КНДР своими глазами, скажите им - пусть приезжают. Мы будем им рады.

Он помолчал и добавил:

- А еще я люблю петь. Вы уже решили, какую песню Вы будете петь?

- ?????

Наверно, у меня было очень испуганное лицо...

- В Корее и гостям, и хозяевам полагается во время званого ужина исполнить какую-нибудь песню.

- Даже если у меня нет голоса?

- Это неважно! У меня  тоже голоса нет. Вот, смотрите...

И он совершенно для меня неожиданно приятным баритоном негромко пропел по-русски:

- У леса на опушке жила Зима в избушке.

Она снежки солила в березовой кадушке,

Она сучила пряжу, она ткала холсты

Ковала ледяные да над реками мосты.

Я ощутила, что еще немного - и я хлопнусь об землю без чувств....Эту песню я не слышала уже лет 20, если не больше! Я еще раз взглянула на своего собеседника и, к собственному удивлению, подхватила:

- Потолок ледяной, дверь скрипучая,

За шершавой стеной тьма колючая.

Как шагнешь за порог - всюду иней,

А из окон парок синий-синий.

И мы оба не сговариваясь, радостно засмеялись. И этих людей нам пытаются изобразить как каких-то замученных и затравленных роботов?!

Когда мы были уже недалеко от гостиницы, с неба вдруг неожиданно хлынул проливной дождь – тучи собрались на небе буквально на наших глазах и разразились шквальной грозой. У меня не было с собой зонтика, и я даже растерялась от скорости, с которой на нас обрушилось это явление природы. Но товарищ Сон не растерялся – у него зонтик оказался с собой, и он молниеносно раскрыл его надо мной прежде, чем я успела промокнуть. А гроза грохотала уже над самыми нашими головами.

- Побежали? – спросил меня товарищ Сон так, словно мы с ним  в детстве ходили в один и тот же детский садик, а не видели друг друга в первый раз в жизни.

-Побежали! – подхватила я. И мы с ним запрыгали по лужам. К тому времени, когда мы остановились под навесом перед гостиничной дверью, я была уже мокрая по уши, несмотря на зонтик товарища Сона. Он, впрочем, тоже – но все равно улыбался.

-Это хороший знак, - сказал он, открывая передо мной дверь.

- Что? Что мы с Вами намокли?

- Нет, что вдруг пошел такой дождь. Да еще с грозой. Этот день непременно должен стать для нас счастливым.

- Хотелось бы надеяться, - отозвалась я, про себя вспоминая о предстоящей мне миссии. Взглянула на товарища Сона – и вдруг поняла, что он не шутит. Что он совершенно серьезно думает так.

- Спокойной ночи, товарищ Калашникова! - сказал товарищ Сон с легким полупоклоном, доводя меня до моего номера.

Я пожелала ему того же и  вошла в номер. Я действительно очень устала после такого перелета и переезда, но мне почему-то не спалось. И не думаю, что из-за разницы во времени: просто слишком много было впечатлений.

... Ребят я отвезла к маме. Всю тройку. Ей, конечно, нелегко с ними придется,  но ей поможет тетя Женя на первых порах. А потом они приедут сюда и будут меня здесь ждать...Здесь есть детские сады – даже, если уж очень надо, круглосуточные. А Лизу можно будет лечить традиционной корейской медициной.

Я не могла, естественно, рассказать маме, куда я и зачем собираюсь. Сказала, что меня пригласили временно работать в другую страну, но для детей там нет подходящих условий. Что я поработаю там и приеду. Мама у меня умная и она, конечно, почувствовала, что это липа. Особенно ее удивило, что ждать меня надо будет с ребятами не дома, а в Корее. О Корее  как стране у нас дома знают все-таки мало (хотя у нас дома еще с маминого и Шурекова детства лежит книжка Гарина-Михайловского «Корейские сказки», которую я очень любила), а мама всегда Азию как-то немножко побаивалась. По-моему, из-за того, какое большое в Китае население. Ну так это же не Китай...

- Во что ты опять там ввязалась? - ворчала мама. - Искательница приключений на свою голову... Это все твои партизаны, я так чувствую!

- Ни во что я не ввязалась, мам. Все будет хорошо...

- Ага, и мы поженимся!

Это есть у нас такая присказка.

В общем, мне стоило большого труда ее убедить, но в конце концов все-таки удалось. Дело в том, что мама, со всем ее кипучим, деятельным характером, была вынуждена выйти на пенсию. А жизнь у наших пенсионеров сейчас сами знаете какая... Ну, а если не знаете, то считайте, что вам повезло! От такой жизни не то, что в Корею – на Северный полюс уедешь...

Итак, я перевезла ребят к ней, а сама вернулась в Ирландию – урегулировать все что мне было надо до отъезда. За фермой осталась следить молодая республиканская семья, у которой еще не было своего дома. Они были этим очень довольны.

В день отлета я проснулась когда еще было темно. Было тихо-тихо. Я вышла на улицу и посмотрела на чернеющий на горизонте силуэт наших гор. «Неужели я вижу вас в последний раз?» - мысленно обратилась я к ним. Что-то подсказывало мне, что Ирландию я больше никогда не увижу, и от этого чувства было грустно. Так что больно даже было дышать. Хотя в то же время не было чувства, что со мной случится что-то непоправимое.

Ирландия стала навсегда большой частью моей жизни. Конечно, это же можно сказать и про Антилы, и даже про Голландию (причем без натяжки!). Но Ирландия занимала особое место в моем сердце. И сейчас мне было очень жалко, что она на глазах теряет свой неповторимый колорит. Наверно, если я и окажусь здесь еще, она к тому времени совсем уже превратится в пластиково-бетонно-генетически модифицированное чудовище, как и вся остальная Европа. Бедные, бедные ирландцы! Это сейчас им кажется, что с данным образом жизни они что-то приобретают  для себя - как той девушке из фильма «Берега» о грузинском благородном разбойнике Дата Туташхиа, что разделась перед каким-то гнусным типом за червонец и радовалась, глупышка, этому червонцу, не понимая, что теряет то, что уже потом не обретешь.

Ну, да бог им судья.... Тем более раз они в него верят.

Киран оставил мне место на здешнем клабище, рядом с собой: у ирландцев ведь принято даже предложение делать так – «Would you like to be buried with my people?” ("Хочешь быть похороненной вместе с моими?") , хотя до предложений у нас с ним дело не дошло, потому что оба несли в себе багаж прошлых обид- , но буду ли я на нем покоиться?... Тут уж мне пришлось остановить себя: с подобными мыслями отправляться в далекое путешествие никак не годится!

Все то, что произошло со мной здесь за эти годы, пронеслось перед моим мысленным взором - и обиды, и радости. Каким путем пойдет Ирландия? Объединится она? И если да, то какой она тогда будет?

Наверно, я просто воспитана на других принципах для того, чтобы понять многое из происходящего здесь. Для меня «прийти к консенсусу» можно с другом, с которым у вас общая цель, но разные точки зрения на то, как ее можно достичь. Ради достижения этой общей цели. Но с врагами консенсуса не ищут. Это просто другим словом называется – компромисс. И это вынужденная мера, а не что-то такое, что надо превозносить до небес как собственную мудрость. А прийти к консенсусу с врагом означает сдаться, отказаться от своих целей и принципов.  У советского человека  другая система ценностей. Я, например, не понимала и не понимаю, как это в Америке встречали как героев собственных пилотов, захваченных в плен в Ираке во время первой войны в Персидском заливе- после того, как они, будучи в плену, охотно говорили по телевизору все, что от них ожидала захватившая их в плен сторона, лишь бы выжить. Сейчас я уже привыкла, что это физическое выживание - главный здешний критерий геройства – но не понимаю и не принимаю этого все равно. А как же жить потом со своей собственной совестью? Впрочем, у них давно ее полная атрофия... Этим шкурникам лишь бы остаться коптить небо, любой ценой. Понятия чести для них не существует. Только бы собственную задницу уберечь.

Вы можете себе представить Зою Космодемьянскую или молодогвардейцев, поступающих так - и чтобы им после этого еще ставили памятники? Чтобы вчерашняя школьница, совсем еще девочка Зоя вместо «Нас много, всех не перевешаете!» начала бы у подножия эшафота осуждать действия партизан для того, чтобы фашисты ее отпустили? Фу, да такое и представить-то себе жутко....

В советской системе ценностей «бескомпромиссный» и «несгибаемый» были качествами, которыми нужно было гордиться. Точно так же, как и «скромный». Точно так же, как и гражданская позиция «за себя и за того парня». И даже старая русская пословица «взялся за гуж – не говори, что не дюж».

В капиталистической системе ценностей культивируются «гибкость» и «беспристратность». Но в переводе на советский язык  это - бесхребетность и беспринципность.

Именно с советских позиций я оценивала многое из того, что я здесь увидела.

Конечно, «с волками жить - по волчьи выть». И с американцами я, скорее всего, пример привела не совсем удачный: они все равно никогда бы не стали героями, даже если б умерли там под пытками - потому что их дело неправое! Потому что в мировом масштабе это именно они - захватчики и бандиты. Сейчас, по-моему, у все меньшего количества землян остаются на этот счет какие бы то ни было сомнения.

Но все равно, у меня остался нехороший осадок в душе. Хорошо, у вас пока не хватает сил. Хорошо, вы говорите себе: «Лопай, что дают, а то не дадут совсем ничего». Но, например, Кутузов, когда у нашей армии не хватило сил оборонять Москву, отступил, сдал ее, но не принес же Наполеону ключи от нее на блюдечке...Понимаете разницу?

А если бы он эти ключи Наполеону принес – пошел с Наполеоном на консенсус- да еще и собой при этом гордился бы? ...

Конечно, если я окажусь неправа в отношении происходящего в Ирландии, я буду только рада. Но пока я не вижу, что я неправа - как бы мне того самой не хотелось.

За окном забибикало такси, пора было ехать.

Шофер мне попался типичный ирландец - балаболистый, неначитанный, но умный и пытливый.  Для начала он сказал мне по-польски:

 - Дзень добры!

И я ему по-польски ответила.

- А, Вы полячка? - обрадовался он и начал рассказывать мне, как учит польский язык. Отрадно видеть, что у некоторых местных жителей все-таки расширяется кругозор.

-Нет, я не полячка, - сказала я.-Але розимию по-польску.

- А вот угадайте, католик я или протестант? - неожиданно озорно спросил таксист. Это было очень смело с его стороны, но думаю, что решился он на это только потому, что я была иностранка.

- Тут и угадывать нечего, - сказала я, - Конечно, католик.

- Ишь ты, как это Вы ловко, - удивился он,- А как  Вы угадали? По моему имени?

- Да я же не знаю Вашего имени!- удивилась в свою очередь я, - А угадала очень просто: вот я не успела к Вам в машину сесть, а Вы меня совсем уже заговорили...Протестанты – они не такие разговорчивые.

- А, это у Вас такой предрассудок в отношении ирландцев, что мы болтуны...

- А что, скажете, нет? Ну, в среднем, конечно.... Да Вы не обижайтесь, мне наоборот это нравится!

- А что вам больше всего в нас нравится? - выпалил он.

- Непредсказуемость ваша, молодой человек...

Это его, видимо, вдохновило, и  он начал рассказывать мне про какую-то философскую книжку, которая недавно попала ему на глаза (чувствовалось, что она запомнилась ему потому, что читает он редко - хотя и  с интересом), и его понесло в такие дебри... Он начал рассуждать, существует ли бог, потом заговорил о карме и о реинкарнации, а я слушала его и думала про себя:  «Эх, этим ирландцам бы да наше, хорошее, доскональное советское образование! Да они бы тогда горы свернули!»

- А что Вам больше всего в нас не нравится? - продолжал таксист, когда тема реинкарнации была исчерпана.

- Не нравится? Переменчивость. Человек подает тебе определенные знаки внимания, а потом пугается, когда видит, что они вызвали такую реакцию, на которую, казалось бы, он именно и рассчитывал... Может, Вы мне можете объяснить, потому что я не понимаю?

 

- Ага, - сказал он, - Вот я приведу Вам пример. Начал я тут встречаться с одной женщиной. Она очень мне нравилась. Даже и сейчас еще нравится. Но я пообщался с ней и понял: не по Сеньке шапка. Она слишком для меня такая рафинированная, понимаете? Мы в социальном плане к разным группам принадлежим. У нас поэтому слишком мало общего. Понимаете, о чем я говорю? И я тогда тоже, как Вы изволите выражаться, испугался... Думаю, что в Вашем случае тоже в этом было дело.

Неужели Ойшина напугала моя образованность? Или то, что он столяр, а я - начальник отдела? Боже мой, до чего же это глупо! Образование ведь дело наживное, а вот мировоззрение...

- А как вы жили – ну, не обижайтесь, но у нас тут так говорят- при диктатуре? Мне интересно... Со всеми запретами – как это?- прервал таксист мои мысли.

Я не обиделась. Они же действительно не знают ничего другого – и он сам это признает. Молодец уже хотя бы за это!

- Да  просто знаешь, что определенные вещи не делают, и все, - попыталась объяснить я.- Я не вижу никакой  в этом драмы. Это же для общего блага, понимаете? Ну вот, вас же тоже учат здесь: не убий, не укради и так далее. Что же вы не восстаете против этого, чтобы доказать, что вы «свободны»? Так почему же мы-то должны были против наших заповедей добродетели восставать?

 - Ишь ты, - сказал он, поразмыслив,- А я и не думал никогда об этом...

Ну вот, теперь будет о чем подумать, сказала я про себя...

Остаток дороги я сама тоже размышляла  - о невероятной эмоциональной незрелости западных людей, которые коллективно ведут себя словно подростки, протестуя против «того, что говорили им родители». Не потому, что родители говорили что-нибудь неверно, а просто потому, что они хотят доказать, что они уже взрослые. Это нам, по-настоящему зрелым людям, не надо никому ничего доказывать!

 

И «свобода» их тут именно такая - подростково-хулиганская. Без того, чтобы думать о последствии своих поступков для других людей. Недаром и герои здешних книг и фильмов - не положительные, а такие, которые все время делают что-нибудь «naughty” (непослушное) и «cheeky” (нахальное). Это зрителю нравится. Оправдывает поступки его самого в собственных глазах и дает ему почувствовать себя положительным.

Тем временем мы уже доехали до аэропорта....

Когда я села в самолет, я в последний раз взглянула на Ирландию через иллюминатор. Шел дождик, словно она плакала. Но мне плакать больше не хотелось. Раньше, когда я улетала отсюда, я всегда говорила ей через иллюминатор: “Я скоро к тебе вернусь, слышишь?” А теперь мне вдруг больше ничего не хотелось говорить...

В самолете я спала почти всю дорогу. Проснулась только глубокой ночью, когда мы летели уже над Россией.

Внизу под самолетом раскинулась золотыми огнями среди черноты ночи Казань, в которой я никогда не бывала. Она была похожа на макет из блестящей слюды. Были видны даже мосты через Волгу  - как игрушечные.

А через некоторое время за окном пошел Урал, потом Сибирь... Огромные пространства - и очень редкие огоньки на нем.

Мы летели и летели, а России все не было конца и края... Эх, сколько же я еще всего не видела в своей родной стране (а уж с включением наших республик...)! Да тут целой жизни не хватит!

Ну, а потом... потом был Пекин. Но это отдельная история.  Пора спать.

...Я не помню,  когда я заснула, а проснулась рано - от бодрой, жизнерадостной негромкой музыки за окном. Выглянула в него – батюшки-светы! Такое впечатление, что здесь каждый день – как Первомай.

В Корею я влюбилась сразу, окончательно и бесповоротно. Что там какая-то паршивая Ницца с ее искусственно загорелыми пенсионерами!

Осыпанные розовым вишневым цветом улицы Пхеньяна были словно праздничный наряд невесты. На тротуарах - ни соринки (перед праздниками маленькие дети помогают родителям подметать главные улицы и площади города - конечно, соразмерно своим силам! И это так здорово - видеть, как они приучаются и к коллективу, и к труду!), на столбах и на домах - радостные алые флаги, а сами люди... Какой умиротворенностью, покоем и гордостью за свой город и свою страну дышат их лица! Было так отрадно видеть малышей-детсадовцев, идущих по улице с цветами в руках. В Северной Ирландии дети даже не дарят цветы учителям к 1 сентября. Когда я спросила ирландцев, почему, мне с возмущением ответили: «Что, мой мальчик «голубой»,  что ли, чтобы ходить с цветами по улице?» Представляете себе, до какой степени у этих людей вывернуты наизнанку мозги? Где уж тут воспитывать в детях любовь к прекрасному...

Мне было просто невмоготу сидеть в такой день в номере - правда, от меня это и не требовалось. Наоборот, дни были расписан буквально по минутам, и уже в первый день я должна была посетить родной дом товарища Ким Ир Сена в Мангэнде, знакомый мне еще по тем самым журналам моего школьного времени, и еще 3 или 4 достопримечательных места.

Я сошла вниз по мраморной лестнице с твердым намерением в этот день как можно больше увидеть и узнать о стране, в которую меня забросила судьба. Все до единого встретившиеся мне по дороге работники отеля улыбались естественными,человеческими, а не накладными служебными улыбками.

Девушки-официантки в гостиничном ресторане были все как на подбор- хороши словно ангелочки. Женственные, скромные, прилично одетые - не как у нас, где не поймешь зачастую, официантка это перед тобой или представительница совсем другой профессии. Когда они смеялись, то застенчиво закрывали при этом рот рукой. На иностранных языках здесь мало кто говорил, но я быстро научилась их понимать даже без слов.

Завтрак, обед, ужин здесь вроде бы были совсем небольшими по объему, по сравнению с европейскими, но каким-то удивительным образом настолько сытные, что я не то что не успевала проголодаться между ними -  мне вообще не хотелось есть! Корейская еда, в отличие от китайской, не жареная на масле, а тушеная или приготовленная на пару - и поэтому намного полезнее для здоровья. Вкус, правда, часто не похож ни что из известного нам, но это даже интереснее: в другую страну ведь и приезжают для того, чтобы увидеть другую культуру, другие традиции, обычаи и образ жизни. А сегодня в мире тебя почти везде во все возрастающей степени насильно потчуют гамбургерами, картошкой «Фридом» с кетчупом да Микки Маусами...

Долой эту дрянь! Хватит уродовать то, что еще осталось от мира, идиоты! Дай вам волю, вы бы всю  планету закатали в асфальт...

...Мои новые товарищи - Сон и Ли - уже ждали меня. Нашего шофера, который говорил только по-корейски, звали О Хыль Бо. В автобусе играла корейская музыка- немножко непривычная на слух для европейского уха. Я заметила, что она действует на меня умиротворяюще.

Я начиталась довольно много ужастиков про корейских гидов, которые якобы со злобными лицами преследуют всяких «свободных личностей» по пятам, не давая им общаться с местным населением и соваться, куда не следует. Со вторым у меня не было никаких проблем - хозяев надо уважать, раз не следует куда-то лезть, не лезь. Это же как дважды два  четыре. Ведь я не американец, который, впервые оказавшись у вас в гостях, сразу же внаглую лезет без спроса в ваш холодильник!

Что касается первого, то я очень быстро поняла: для общения с населением здесь прежде всего надо знать язык. Без него ты - ноль без палочки. Но меня мои гиды ни разу ни от кого на улице не оттирали локтями, и если я хотела с кем-то с их помощью поговорить (на ходу, потому что с нашей насыщенной программой у нас было мало времени!), я всегда  могла это сделать.

Ну, а уж что касается лиц... Давно мне не встречались такие жизнерадостные и веселые люди, как эти двое. Причем шутили они на разных языках. Смех в нашем автобусе почти не замолкал - только тогда, когда предстояло посещение какого-нибудь серьезного места вроде мемориального кладбища революционеров. Но смеяться в таком месте мне бы и не пришло в голову.

Когда рано утром едешь на автобусе по Пхеньяну, видишь, как со всех его концов стекаются людские реки, к центральному стадиону. Это идут нескончаемым потоком, зачастую-  с песнями, пхеньянские школьники: на репетицию знаменитых массовых гимнастических игр, которые обычно проходят в конце августа-сентябре. Вечером возвращаешься в город - а школьники все еще идут... Ни капельки не уставшие, довольные, веселые. Некоторые ждут своей очереди, сидя на травке, оживленно беседуют, смеются. Другие продолжают выполнять прямо на асфальте акробатические кульбиты. Зрелище совершенно потрясающее!

Итак, мы ехали в Мангэнде... Благодаря журналу «Корея сегодня» 25-летней давности я думала, что хорошо представляла себе, что меня там ждет. Но ничто не могло подготовить меня к тому, что предстало перед моими глазами: к величавой тожественности музея под открытым небом, окутанного цветочной дымкой... И тому, с какой одухотворенностью на лицах смотрели на маленький традиционный корейский крестьянский домик одетые по такому случаю в лучшие, праздничные наряды его посетители. Люди шли сюда, казалось, нескончаемым потоком: целыми коллективами, классами, воинскими подразделениями..

Домик раскинулся у подножия холма Мангэн, из беседки на вершине которого которого открывалась захватывающая дух панорама города. Здесь было много молодоженов, фотографировавшихся на память.

Первое удивление от увиденного – например, от гиганского панно во всю стену в гостинице с изображением двух руководителей страны - у меня прошло и начало перерастать во все увеличивающееся восхищение.

Это трудно даже передать словами, а не то, чтобы объяснить человеку, который сам в Корее не был. Он подумает, что это какая-нибудь «пропаганда». Но я все-таки попробую.

Думаю, понять корейцев нам мешает прежде всего даже не разница в культуре как таковая, а то, что все мы привыкли оценивать окружающий мир только на основе своего собственного опыта. Наш российский опыт последних 20 лет сделал нас, к сожалению, прожжеными циниками. Для того, чтобы почувствовать Корею, надо прежде всего поставить в себе заслонку этому собственному цинизму и попытаться взглянуть на мир свежими глазами. Веря в лучшие человеческие качества.

Вот о чем думала я к середине дня, когда голова моя уже слегка кружилась от обилия памятников - и информации, в которую они тебя погружали. Но, как я уже сказала, это было более чем приятное головокружение! Триумфальные ворота- размером больше европейских и с национальным колоритом, Музей победы в отечественной освободительной войне, монумент Чхоллима (Чхоллима - это крылатый конь из корейского фольклора, символ ударного труда в новой Корее), Пхеньянский родильный дом...

Я заметила, что корейцы неохотно отвечают на расспросы иностранцев о величине своей заработной платы, и это понятно: некоторые досужие гости тут же начинают напрямую сравнивать ее денежное выражение с суммой, получаемой ими самими в своих странах. А сравнивать-то глупо: во-первых, в КНДР еще в 1974 году полностью отменены все налоги (это была первая в мире страна без налогов!), во-вторых, необходимо учитывать в таком случае все блага, предоставляемые здесь людям государством бесплатно или за чисто символическую цену. И посмотреть, какие три шкуры дерутся с трудящихся, получающих такие «высокие» зарплаты в капиталистических странах... 

Основные продукты питания гарантированно предоставляются всем гражданам. Хлопок в стране почти не растет, и одежду шьют из ткани на основе виналоновых волокон, изготовленных из антрацита.  Повсюду в Пхеньяне я видела многочисленные швейные ателье - которые у нас в стране уже практически исчезли, оставив сотни тысяч женщин безработными...

Студентам и школьникам форма, обувь и учебники в КНДР предоставляются раз в 2- 3 года совершенно бесплатно, а в остальное время - за полцены. Бесплатно выдают людям и рабочие спецовки и прочее специальное рабочее снаряжение. В Ирландии же любой, к примеру, строитель покупает себе всю защитную рабочую одежду за собственный счет...

К годовщинам революционных и патриотических праздников государство выдает людям подарки. Медицинская помощь -бесплатная. По стоимости на душу населения она ежегодно равняется двум средним месячным зарплатам рабочего. Люди бесплатно по 30 дней отдыхают в санаториях.  Государство берет на себя расходы по квартпалте: 90% квартплаты в одноэтажных домах и 75%  квартплаты в многоэтажках. Крестьяне за предоставляемое им жилье вообще ничего не платят.

Пенсионный возраст - 60 лет для мужчин и 55 для женщин (в «развитых» странах - 65 для обоих, а сейчас уже начинают поднимать пенсионный возраст до 67 и больше лет, причем по достижении этого возраста людей отправляют на пенсию насильно, даже если они в силах продолжать работу и хотели бы этого. В «диктатуре» же КНДР выход на пенсию – добровольный!)  Широко развито движение молодежи, берущей на себя заботу о стариках, у которых нет близких (и не просто «тимуровцы», как у нас, а корейские молодые люди забирают стариков к себе жить и обращаются с ними как с собственными родителями!).  Другое известное движение - молодых девушек, выходящих  замуж за военных, ставших инвалидами на воинской службе. Это считается проявлением патриотизма и связи армии с народом. Западные заземленные личности не могут понять такого и потому уверены, что здешних людей «заставляют» это делать. Ведь по их мнению, добровольно можно только валяться у телевизора с выносным ужином из очередного «фаст-фуда» и с банкой пива...

Рабочий день в Корее составляет 8 часов, для работающих на жаре и для матерей 3 и более детей - 6 часов. Работа для детей младше 16 лет запрещена законом.

И, наконец, для тех, кто не знал: в КНДР - многопартийная система! В ней существуют 3 партии: Трудовая партия Кореи, Корейская социал-демократическая партия и партия Чондоист Чонгу.

А Народный Дворец, а многочисленные театры, стадионы, клубы, дома пионеров! Почему-то у нас продолжают думать, что Корея какая-то изолированная страна, а корейцы, между прочим, развивая национальную культуру, и всю мировую классику знают получше многих современных россиян... А разве можно представить себе в Ирландии, чтобы с кем-нибудь можно было вот так запросто обсудить «Дуэт кошек» Джоаккино Россини?! Там даже «Севильского цирюльника»-то почти никто не знает!

Глядя на насыщенную культурой и искусством жизнь миллионов трудящихся людей в КНДР, убеждаешься еще раз в верности слов о том, что  «в человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли..» .  Но - больше того: убеждаешься в том, что все это так и может быть в нем!

...Когда мы вернулись в отель, я наскоро пообедала, но рассиживаться было некогда: товарищ Ли повела меня в цирк. Я заметила, что некоторые из западных гостей Кореи поначалу не выражают особого энтузиазма по этому поводу. «Цирк? Мы же не дети!»- пренебрежительно машут рукой они. Я ничего не стала им говорить, решила просто подождать, когда они увидят, что такое настоящий цирк, своими глазами. Дело в том, что большинство цирков в Европе - не стационарные, как у нас, а передвижные, и качество таких цирковых программ, мягко говоря, оставляет желать лучшего. И большинство европейцев другого цирка себе и не представляет, и, естественно, считает его чем-то только для маленьких детей.

И какими же удивленно-восхищенными глазами смотрели в тот вечер иностранцы из моего отеля на знаменитых корейских гимнастов и акробатов!  Цирк в Корее - на мировом уровне, такой же, каким был советский, а в отдельных видах программы даже и лучше! Да и атмосфера в нем была наша, хорошая, советская: среди зрителей были семьи с детьми, включая зачастую все три поколения; целые армейские взводы (культпоход!); стояли в зале и веселый смех на проделки клоуна (корейский клоун вытащил из зала двух зрителей и заставил их устроить матч по таеквондо друг с другом!), и искреннее аханье и оханье во время «смертельных номеров» гимнастов, и ободрительные, поддерживающие аплодисменты, когда одной из гимнасток номер не сразу удался... Когда мы вышли из цирка, глаза у окружавших меня иностранцев горели от восторга. Такого они еще не видели! И уже больше не задавались вопросом, зачем им дали билеты «на это представление для малышей»...

В цирке и в других местах довольно часто мне навстречу попадались  корейские соотечественники из-за рубежа» - корейцы из Южной Кореи и Японии. Из Японии их даже привозят на экскурсии целыми классами (у корейцев в Японии есть свои школы, где обучение идет на корейском языке, но полноправными гражданами Японии они и по сей день не являются, даже если они там родились - примерно как русские в Латвии). От корейцев КНДР зарубежные корейцы отличаются прическами, одеждой, иногда - даже цветом волос, а среди южных корейцев достаточно много страдающих ожирением (вот где гамбургеры-то сказываются!). Некоторые из них попадались мне в разных частях города так часто, что в конце концов я уже чуть ли не здороваться с ними начала!

На обратной дороге в автобусе товарищ Ли – она быстро сказала, что можно называть ее просто Чжон Ок подсела ко мне, и мы начали разговаривать - о Корее, о России, о Европе, о социализме...

Совсем молодая еще девушка, она прекрасно говорит на двух европейских языках.  Я рассказала ей о том, что до приезда сюда видела несколько европейских документальных фильмах о Корее - «A State of Mind”, “The Game of their Lives” ....

- Это очень важно - снимать такие фильмы, - сказала мне она.- Эти люди хорошо знают нашу страну - и понимают наш менталитет - и в то же самое время они могут передать это так, чтобы и люди в Европе нас поняли. У нас очень отличная от европейской культура, да?  И мы не слишком доверяем журналистам потому, что, к сожалению, было много таких случаев, когда люди приезжали к нам в страну только для того, чтобы возвести на нее поклеп. Когда не удается найти ничего для этого подходящего, такие люди пускаются на разные выдумки. Например, один репортер ушел из отеля очень рано утром в воскресенье, когда еще все спали, пошел на телевизионную башню, снял оттуда Пхеньян и потом опубликовал это фото под заголовком: «Пхеньян- вымерший город»! Или журналисты вообще не бывали у нас в стране, а только купили фото у всяких наивных туристов, которые здесь были - а потом сами сочиняют к ним истории, выбрав такие фото, где все выглядит похуже.... Но не было еще ни разу такого случая, чтобы обычный, нормальный, непредвзятый  человек, который побывал у нас в стране сам, после этого продолжал бы верить сказкам западной пропаганды. Здесь люди видят, что мы - такие же люди, живые, со своими достоинствами и недостатками, и что главное во всех культурах, для всех народов - одни и те же вещи, да?. Мир, интересная работа, семья, дружба, любовь... Мы видели, как живут люди в других странах - в том числе и в Восточной Европе сегодня- и что бы там кто-нибудь ни говорил, а мы уверены: наша система  для нас, для нашего будущего, для нашего народа и страны - самая лучшая.

Я сказала ей то, что так занимало мои мысли  – о том,  что хотя я многое знала о Корее из корейских же журналов еще со школьных лет, меня иногда раньше посещала мысль, что, может быть, на фото в них все выглядит немного лучше, чем на самом деле. Но нет, сейчас я здесь нахожусь сама и вижу, что все на самом деле так же красиво, как и на фотографиях, а иногда даже и еще красивее!

Я спешила выразить то, что я чувствую в адрес ее страны, а слов мне для этого катастрофически не хватало. Слишком уж сильными были чувства.  Что это со мною здесь происходит? Неужели я тоже становлюсь такой, как корейцы - , которые «от теплых чувств легко радуются и так же легко могут прослезиться»? 

Но она поняла. Без слов поняла - и взяла мою руку в свою, переплетя наши пальцы. После стольких лет в Европе, где все подобные жесты «значат что-нибудь нехорошее», я по идее должна была подпрыгнуть до потолка и выдернуть у нее свою руку.  И в Европе я бы, несомненно, так и сделала.

Но здесь от этого маленького, простого жеста мне стало тепло на душе. Это был жест дружбы - искренней, от сердца, а не такой, когда «вместе ходят по магазинам и пить кофе», да и то только по заранней договоренности по телефону.

-Я очень рада, что вам у нас нравится!- сказала мне на прощание Чжон Ок, - Надеюсь, что когда Вы больше увидите, то понравится еще больше. Спокойной ночи, да?

И застучали по коридору ее невысокие каблучки...

... В Корее мне предстояло встретиться с Доналом и Хильдой. Это именно они должны были прибыть через два дня. Хильда, по национальности южноафриканка, в Пхеньяне работала, а Донал ...Донал был ее ирландским мужем, занимался бизнесом в Китае и ездил постоянно туда-сюда. Это был республиканец-северянин – вот как далеко от дома забросила его судьба.

От них я должна была получить инструкции, что мне делать дальше, и Донал должен был всесторонне подготовить меня к предстоящей поездке.

После моей дневной порции экскурсий на второй день Донал ждал меня внизу, в вестибюле отеля. Я узнала его по газете, которую он держал в руках . “Irish Times” – ничего оригинальнее, конечно, нельзя было придумать! Ну, да и вид у него был такой... Моя североирландская соседка о таких говорила: «Его арестовывают сразу когда он пересекает границу – за одно только его лицо!» По Доналу за версту было видно, что он республиканец.

-Dia duit, a chara[1]!- приветствовал меня Донал, когда я к нему подошла.

- Dia’s Mhaire duit[2]!

Я представилась. Увы, как и многие ирландцы он не мог выговорить моего имени и потому решил, что будет называть меня Юджинией. Мне это было неприятно, но я смолчала. «Ага, чтобы труднее было отгадать!»- подумала я.  А вслух сказала:

- Уж лучше зовите меня тогда Дженни!

- Много слышал о тебе от Дермота. Только хорошего, - поспешил он добавить, перехватив мой озабоченный взгляд. - План такой. Отдохни пока, посмотри достопримечательности в Пхеньяне и окрестностях. Товарищ Сон  об этом позаботится. Мы потом тоже присоединимся к тебе, чтобы не бросалось в глазам что тебя везде возят одну.  А потом поедем с тобой на озеро Сичжун, в санаторий, где лечат грязью. Ты там полечишься, а мы с Хильдой займемся твоей подготовкой.

Я уже знала, что на Кюрасао меня будут звать Саския Дюплесси. Это был реальный человек, женщина, чуть моложе меня, южноафриканского происхождения, проживавшая в Зимбабве. Она погибла, отдыхая в Таиланде - во время печально знаменитого цунами. Тело ее так никогда и не было найдено, зато был найден (мне не сказали, кем) ее паспорт. Никто не хватился ее, никто не искал ее останки. Она не успела вписаться в отель – пошла на тот роковой пляж прямо приехав из аэропорта.... Интересно, как они все это узнали?

И теперь мне предстояло стать ею.

- А если у нее где-то есть родные, которые могут подтвердить, что я - это не она?- поинтересовалась я. - И на каком языке я должна буду говорить- на английском или, может, на африкаанс?

- Не волнуйся, Дженни. Все проверено. Родители Саскии Дюплесси скончались еще лет 5 назад. Есть у нее еще брат, но он  эмигрировал в Австралию и давно уже не общался с сестрой - они были в ссоре. С тех пор, как она решила переехать в Зимбабве - он увидел в этом «поддержку режима Мугабе». Ну, а проверить что-либо в самом Зимбабве у них кишка тонка! Что касается языка, то твой английский как раз напоминает по акценту южноафриканский. Настоящий южноафриканец, конечно, сразу услышит разницу. Если такой тебе случайно попадется, скажешь,что на твою речь сильно повлияла жизнь в Зимбабве. Но Хильда постарается натаскать тебя по языку как следует, так что не переживай! Африкаансу она тебя научит, но только понимать-  и говорить в ограниченной мере. Она же будет готовить тебя по аспектам жизни в ЮАР  и в Зимбабве - на случай, если кто-то что-то спросит.  Ну, а я займусь с тобой собственно технической стороной дела: какая информация нужна, как нам поддерживать связь, твои контакты на месте, твоя  «легенда» и так далее. Ну, и прочие... технические навыки, которые могут пригодиться. Товарищ Сон все время будет при тебе здесь - как переводчик и твоя связь с внешним миром. Будут какие проблемы, вопросы - не стесняйся, он здесь для того и есть.

- И сколько времени уйдет на всю эту подготовку?

- Полгода, не меньше: возможности у нас ограниченные... Да, пока не забыл: сразу скажу - на месте не показывай, что ты понимаешь местный диалект. Голландский -это можно, а местный - не показывай. Он такой редкий, что люди начнут задаваться вопросом, не была ли ты там у них уже раньше. Да и так полезнее будет: может, услышишь где-то что-то, что не сказали бы, если бы знали, что ты их понимаешь...

-А как же мои родные? Я не хочу уезжать, не будучи уверенной, что у них тут все в порядке.

- Этим сейчас занимается товарищ Сон. Он парень надежный, так что положись на него. Кстати, он военный переводчик вообще-то. Майор по званию. Только не говори, что я тебе сказал...

Ох уж эти болтуны-ирландцы! А вдруг он так и про Саскию Дюплесси где-нибудь сболтнет?

Мой еще неведомый мне ирландский партнер должен был изображать моего мужа. Я ничего еще не знала о нем, кроме того, что это «человек бывалый». Или, как сказал бы товарищ Сон с его неистребимой любовью к русским пословицам и поговоркам,  которую я уже успела подметить,  «тертый калач».

Я не знала даже его имени. Мне сказали, что нас познакомят потом, уже в Пекине. Его легенда была такая: он шотландец (это потому, что у него сильный североирландский акцент - из-за этого ему полагалось вообще намного меньше меня общаться там с людьми!), по имени Алан Рамси. (Я не стала спрашивать, реальный ли человек Алан Рамси и где он утонул или упал с балкона. Информации и без того было слишком много.) Познакомились мы с ним, когда он отдыхал в Намибии...

- В Намибии!- воскликнула я, - Да я ничего не знаю о Намибии, кроме Сэма Нуйомы. Калахари и бушменов с готтентотами....И того, что столица называется Виндхук....

- Стоп, стоп, стоп, Дженни! Это уже и так больше, чем знает большинство. Не волнуйся ты так. Хильда там бывала, она тебе расскажет.

На Кюрасао мне предстояло установить дружеские отношения с американскими и голландскими военными, размещенными там. Дружеские - имелось в виду деловые. Я сразу дала понять, что в Маты Хари я не гожусь.

- Это от тебя и не потребуется, - заверил меня Донал.- Подружись с их женами, например...

- А почему мы здесь? Почему все-таки Корея, если можно Вас спросить?

- Здесь нам никто не будет мешать. Сюда не то, что ни один американский шпион - ни одна мышь не проскочит! Корейцы не имеют к нашему делу никакого отношения, не тревожь их. Мы здесь просто отдыхаем. Ты - как иностранный революционер, подорвавший в ходе борьбы свое здоровье. Но западных спецслужб здесь нет.

- Ой! Что Вы! Какое здоровье! И какой из меня революционер?

- А кто же ты еще? - засмеялся Донал. – Ну, сама подумай?…

 И попрощался со мной до следующего раза.

…Наутро товарищ Сон повез меня на древнюю могилу корейского короля Тонмена, основателя государства Когуре. Чжон Ок в то утро немного запаздывала – по каким-то личным делам. Хиль Бу высадил нас у входа в этот музей, и мы пошли в него.

Сама могила, если честно, была not my cup of tea (не моя чашка чая (англ.) (просто меня интересует история более современная.) Но зато какой великолепный сосновый бор раскинулся вокруг нее!

Это был жаркий день, совершенно летний по ощущению. В воздухе жужжали пчелы, парили какие-то гигантские черно-синие бабочки,  а уж какой стоял аромат от истекавших сочной смолой деревьев! Мы неторопливо шли по ярко-зеленой молодой травке, а вокруг все звенело от зноя, стрекотали невидимые цикады, и жизнь казалась безбрежной и бесконечной.

- Товарищ Сон, а можно мне немного полежать на траве?- неожиданно даже для самой себя вдруг спросила я.

Товарищ Сон, казалось, был растерян.

- Полежать? На траве?

На секунду мне показалось, что сейчас он полезет в карман за словарем.

- Понимаете, у меня мечта такая. Лежать на траве и смотреть в небо. С самого детства не лежала на ней.

- Здесь муравьи большие бегают, товарищ Калашникова. Покусают ведь.

- А, понятно... Извините, я не знала.

Он посмотрел на меня еще раз, будто что-то взвешивая.

- Но если хотите, я могу их от Вас немного поотгонять...

Теперь уже был мой черед растеряться.

- Значит, можно?

- Попробуйте.

Я бросила на траву свою курточку, которая из-за жары все равно оказалась не нужна, растянулась на ней и закрыла глаза.

Солнышко ласково, как в детстве, гладило мое лицо. Свежий ветерок освежал от его горячих лучей. Сосны благоухали. Все горести и заботы казались унесенными за тысячи километров. Я вздохнула поглубже, чтобы совсем выбросить из головы все свои страхи и сомнения, и....

- Ай!

Кто-то небольно, но довольно чувствительно стукнул меня по ноге.

- Извините... муравей, - услышала я. – Зато теперь он Вас больше не побеспокоит.

Я открыла глаза. Надо мной склонилось понимающе улыбающееся лицо товарища Сона.

-Ну и как, товарищ Калашникова? Похоже на Россию?

- Если честно, то не очень. Но все равно очень здорово! Давно мне не было так хорошо. Спасибо Вам. И за муравья тоже.

- А пойдемте теперь воду родниковую пить, товарищ Калашникова! А может, побежали наперегонки? – предложил вдруг он,- Кто быстрее – Вы или я?

Конечно, товарищ Сон оказался быстрее. Он ведь был настолько легче и спортивнее меня. Но он по-джентльменски позволил мне победить...

Мы присели на камень, и он поднес мне родниковой воды. Западный человек на моем месте сказал бы:”Разве это можно пить, не прокипятив?»

... Вспышка памяти высветила перед моим взором нашу железную дорогу около дома. Шпалы на ней тоже вот так вкусно пахли смолой - в отличие от бетонных новых шпал на дороге, ведущей до Москвы.

Наша железная дорога была резервной, по ней чаще ездил товарняк, чем пассажирские поезда. Они бывали на ней только летом. А так ходили у нас мимо дома только два дизеля местного значения, и все.

Однажды мимо нашего дома проехал необычный поезд - все окна у него были закрыты наглухо, но изнутри было видно почти неземное какое-то мерцание.

- Мам, смотри какой поезд! Что это, а? - спросила я.

Мы с ней в это время собирали с картофельной грядки колорадских жуков. Мама  подняла голову:

- А, это же наверняка поезд Ким Ир Сена!

Так оно и было. В те дни он как раз приехал в СССР с визитом. На поезде...

Из-за того, что поезда бывали у нас нечасто, по линии можно было ходить. Только в сопровождении взрослых, конечно. С этой же нашей линии я наблюдала как-то за последним в XX веке солнечным затмением в нашем регионе: рано утром, часов в шесть. Специально ради этого вставала.

Когда мне было лет 8, дедушка сказал мне как-то :

 - Пойдем сходим на Каменище!

- А что это и где? – я раньше никогда этого названия не слышала.

- А вот сама увидишь. Пойдем завтра утром.

И мы пошли. По линии. На восток.

Идти было недалеко - полчаса, не больше, но зато как интересно! Почти так же интересно, как делать весной, когда копают на огороде землю под посадку картофеля, археологические раскопки. Я с удовольствием собирала найденные черепки от чашек, убежденная, что передо мной настоящие музейные древности.

Я тогда на память помнила, сколько моих детских шажков было между каждыми двумя шпалами. Прямо с одной на другую можно было только прыгать. Рельсы были перемазаны мазутом сбоку, и их лучше было не трогать. Иногда на рельсах можно было найти интересные предметы, выпавшие из товарных вагонов - например, прозрачный голубоватый камень, который мой дедушка -химик называл «кремнезем». Его перевозили поезда вместе со шлаком с нашего металлургического комбината. Мне он казался похожим на лунный камень. На воздухе он окислялся,и время от времени с него надо было смывать белый налет.

По правую руку от нас тянулись картофельные огороды - от дамбы и до самого горизонта, за ними - непролазная лесопосадка из американского клена, насаженная здесь при Хрущеве (не к ночи будь помянут - лучше бы он вместо нее кукурузу посадил!), отделявшая нас от реки.  А по левую сторону от железнодорожного полотна - наши домики и огороды, за ними начинался двор местного заводика, известного в народе под названием «Чума» (почему, не знаю. Именно там работала Марусина мама), за ним - снова дома, теперь уже еще ближе к линии; когда они кончались, начинался сквер, заросший гигантскими тополями, с парой лавочек в нем, а там уже нам надо было переходить по железнодорожному мосту местный ручей, впадавший в нашу реку, который (опять же в народе!) называли «Тухлый Днепр» - из-за того, что от него сильно несло сероводородом. Одному богу известно, какую гадость сливал в него местный завод. Наша речка стоически выносила производственные отходы, но купаться в ней на моем веку люди уже побаивались

На другом  берегу Тухлого Днепра мы обычно спускались с железной дороги на другую ее сторону. Там начиналось мое самое любимое, самое опасное и таинственное место на нашем пути, которое я прозвала «Открытые колодцы». Дело в том, что здесь на небольшом пространстве среди травы на холмах было огромное количество канализационных колодцев,  которые почему-то все как один были без крышек. Если зазеваешься, можно было запросто свалиться в один из них. Но для меня это-то и делало данное место таким интересным!  Я все время находила здесь новые и новые колодцы. Большинство из них были мелкими по глубине, но ногу сломать было все-таки можно. А самым захватывающим для меня было покричать ради эха в питьевой колодец, с которого почему-то начисто снесли верх - осталась только ничем не прикрытая яма глубиной метров в десять, с совершенно гладкими стенами Потом уже его замуровали совсем, наглухо - это было слишком опасное место.

За Открытыми Колодцами начинались заросли «волчьей ягоды», которая на вид выглядела так аппетитно, а на самом деле, как мне объяснил дедушка, была ядовитой. Ну, а уж когда они кончались, перед вами расстилалось само Каменище.

Это был высокий, обрывистый берег реки, с которого хорошо были видны колхозные поля с капустой на другом ее берегу - плоском как тарелка. Город здесь с одной стороны - слева- еще продолжался, а справа, за рекой, резко обрывался.

 

С обрывистого мелового и глинистого вперемешку  берега хотелось полететь как птица. Но так как это было невозможно, я бегом спускалась вниз по узкой тропинке. Бегом - потому что она была настолько крутая, что идти по ней мерным шагом ну никак не получалось. Мне очень нравилось бросать со склона вниз мячик, но при этом был велик риск, что он упрыгает в речку насовсем.

Под этим склоном начинался другой, поменьше, а под ним прятались с шумом вырывающиеся здесь на свободу из глинистого нутра земли родники, с чистейшей, сладкой на вкус водой, такой холодной, что от нее ломило зубы. Дедушка всегда брал с собой сюда бидончик и давал  мне наполнить его водой – взять с собой домой. А потом мы с ним сидели на склоне, грелись на солнышке и ели принесенные с собой помидоры и вареную картошку с хлебом, запивая их ключевой водой...

Вот о чем я думала, когда пила такую похожую на нее корейскую родниковую воду. И на глазах у меня невольно выступили поэтому слезы.

Товарищ Сон внимательно посмотрел на меня - каким-то пронзающим насквозь взглядом. Чуть прикоснулся к моей руке самыми кончиками пальцев.

-Гляжу я тут, и думается мне, что много Вы пережили в жизни, товарищ Калашникова.  Но не надо так грустить, а? Счастье стоит рядом с бедой, а беда скрывается в счастье[3]. Если Вам когда-нибудь захочется поговорить по душам... То я – вот он я, ладно? В любое время дня и ночи. Не забудьте, что я сказал, да.

-Спасибо, товарищ Сон. Это очень внимательно с Вашей стороны.

Почему это так забилось вдруг мое сердце?...

...За тот день - бесконечно долгий - я узнала от товарища Сона много интересного. В том числе  то, что «представители братских партий с очарованием выразили удовлетворение тому, что все устроено на высоком уровне», что «в нашей стране качание на качелях проходило издревле в масштабе всей страны, но было более популярным в северо-западных районах. Когда женщины качаются в красивой национальной одежде чхима и чогори, развевая длинные тесемки,  это укрепляло у зрителей национальные эмоции», и что «женщину, победившую на соревнованиях в народный праздник, премировали тазиком, чтобы она хорошо вела домашнее хозяйство». Ну, и наконец, что когда заболела его мама, то товарищ Сон ««в состоянии сложных психических эмоций не заметил, что пора идти с работы, и не помнил, как добрался до дома».

За ним просто каждое слово записывать надо было – так интересно он говорил по-русски.

После обеда мы оказались на холме Мансу  - у знаменитого гигантского бронзового памятника Ким Ир Сену. И там я столкнулась со своими соотечественницами.

Мы с товарищем Соном стояли перед памятником и рассматривали его, хотя это нелегко было сделать из-за бьющего в глаза солнца.

Товарищ Сон стал задумчивым, положил руку на сердце и попробовал объяснить мне, как он себя в этом месте чувствует.

- Очень трудно это описать словами, какое чувство у меня, когда я стою здесь. Можно сказать - сердечное волнение, но волнение - этого будет мало. Глубокое, до самого донышка души, понимаете? Ведь это отец нашей нации, он всю свою жизнь отдал ей... Это место для его памятника выбрали очень хорошо - отсюда он может видеть весь город, и здесь он никогда не бывает один. Я смотрю на него и чувствую что он жив, что он с нами. Понимаете?

Я смотрела на него и видела, что говорит он не заученно, и не от страха - не «я очень люблю Пе-Же», «а я его еще больше «ку», а от сердца.

Гигантский бронзовый вождь с величавым спокойствием смотрел с холма на раскинувшиеся перед ним плоды его труда. На заднем фоне негромко играла торжественная, чуть печальная и в то же время светлая музыка. Эта музыка вывела меня из душевного равновесия, которое я, по подхваченной мною европейской привычке, все это время безуспешно пыталась сохранить, и я, глядя на проникновенную смесь печали и радости на лице товарища Сона и слушая эту музыку, почувствовала, что у меня из глаз, несмотря на все мои старания, бессовестно выкатились две слезы, потом еще одна, потом еще...

Товарищ Сон тоже это заметил, отвел меня в сторонку, бережно положив мне руку на плечо, и начал утешать.

- Ничего, ничего, товарищ Вы наш... Все у Вас обязательно будет хорошо...

-Вы не понимаете, товарищ Сон... Я не о себе... Вы здесь, я здесь, а моя страна... Помните, товарищ О показывал нам в автобусе российское видео с концертом, посвященным 65 годовщине Победы? В этом видео - именно все что не так с сегодняшней Россией. Мы растеряли все свои по-настоящему важные достижения – только ради того, чтобы какие-то бандиты приобрели себе  виллы в Ницце. Пластиковая это культура в современной России - жалкая культура одноразового пользования, как туалетная бумага. Однодневка.

-Все я понимаю, Вы моя хорошая. И в вашей стране еще все будет хорошо. Обязательно, раз есть такие люди, как Вы, которым не все равно.

-Мы так виноваты, так виноваты перед ней...и перед всем миром тоже!

Наш с ним разговор невольно прервали две молодые русские девчонки. Чувствовалось, что их привезли сюда в составе какой-нибудь группы солидарности с Кореей только потому, что у них был богатенький папа, и их потянуло на экзотику. А на самом деле на Корею им было глубоко наплевать. Одеты они были так, словно пришли поступать на работу в амстердамский дистрикт красных фонарей: юбки выше ушей и вульгарные позолоченные туфли на шпильках. И вид у них был какой-то потасканный - потому что им в современной России внушили, что такой должна быть настоящая девушка, чтобы понравиться мужчине. Они не смотрели на памятник, а стреляли глазками по сторонам в поисках заморских принцев - нет, не корейцев, конечно, но мало ли, вдруг какой западный турист сюда забредет?...

-Ой, Свет, устала, не могу..- сказала одна из них,- Долго еще они будут таскать нас по всем этим статуям и покойникам? Надоело - сил нет.

- Лучше бы на базар отвезли!- вторила ей другая. – И так – туда нельзя, сюда нельзя... Ничего-то у них тут нет, кроме “проклятого прошлого»... Даже мобильников. Живут как в каменном веке.

Я взорвалась.

- Да, у настоящих людей есть и прошлое, и будущее, а вот у таких, как вы, весь жизненный диапазон – от сникерса до тампакса! – в сердцах бросила им я.

Девчонки смешались и в спешке ретировались.

...Мне часто кажется, что я живу в перевернутом вверх тормашками мире. Мире, в котором нормальным считается, когда человек торгует собой или когда за жизнь дорогих тебе людей тебе предлагают денежную компенсацию и серьезно полагают, что этим искупают свою вину. Мире, в котором профессиональные болтуны из пиаровских контор и маркетинговых фирм с наглым видом поучают лишенное нормальной работы население, что «надо вкалывать, тогда и бабки будут!» - с таким видом, словно от их «упорного труда» есть хоть малейшая польза обществу.

В этом мире заправляют «ребелы», остановившиеся в своем психологическом и умственном развитии на стадии перманентного тинейджерства. Они не понимают, что на дворе уже не 1989 год, и что их «бунтарские» недозрелые глупости за прошедшее с тех пор время всем у нас давно приелись. Они не понимают, что на определенной жизненной стадии, взрослея, нормальный человек перестает ухмыляться и ерничать, «бросая вызов обществу». Вот и наводняют наше информационное пространство все новые и новые «исповеди бунтарей» с их давно уже всем поднадоевшими изощренными издевками над обыкновенной, нормальной человеческой жизнью и над обыкновенными, нормальными людьми, озабоченными не интимными стрижками или последним опусом Оксаны Робски, а тем, как прокормить своих детей и дать им достойное образование.

Это недозрелое восприятие окружающей среды типично для избалованных бездельников, которые брезгливо морщатся при виде «людей на полях с тяпками», потому что подсознательно убеждены, что хлеб растет на деревьях: ложись под дерево, открывай рот и жди, пока он туда упадет... Причем они уверены, что растет хлеб на деревьях исключительно для таких, как они сами, неповторимых. Неистребимая их вера в собственную исключительность подтверждается гордыми словами на великом русском языке: «Срать мы хотели на все эти запреты»

Желание совершить акт дефекации на «запреты» больше говорит о желающих его совершить, чем о самих запретах или об их характере. Например, на будке  с электрическими трансформаторами написано «Не влезай – убьет!». Для нашей же безопасности.  Или будем и дорогу на красный свет переходить, и защитные каски на стройках не носить,и ремни безопасности в машинах не пристегивать, и руки не мыть перед обедом - чтобы доказать всему миру, какие мы бесстрашные, свободные герои?

«В чужой монастырь со своим уставом не лезут» , гласит русская пословица (английский вариант – «Будучи в Риме, ведите себя как римляне»). Ну, так и будучи в Корее, ведите себя как корейцы! Гости должны проявлять уважение к хозяевам. Не умеешь этого делать – и в гости не ходи.

А наши свободные личности все продолжают «бросать вызовы спецслужбам». Эдакий  мини- «марш несогласных» на корейской территории. И это не мир наш перевернут набекрень: это стоящие на головах пытаются внушить нам, что их видение мира - единственное правильное.

Когда постоянно становишься на голову ( «чтобы бросить вызов спецслужбам»), то и мир можно увидеть только лишь вверх тормашками. Другого в такой позиции просто не дано. И именно так - перевернув все с ног на голову - и описывают КНДР такие вот доморощенные  акробаты и гримасничающие клоуны, которых в нашем обществе сейчас столько развелось.

Цирк-то давно уже уехал - вместе с танцующим твист президентом -а вот их с собой взять почему-то забыли. Или никто не захотел? Так с какой же стати мы должны этих коверных воспринимать всерьез? Почему у нас еще до сих пор многие люди составляют для себя картину мира по их убогим мнениям? Да вы только посмотрите на них - и больше уже никаких характеристик не нужно.

Коверные уже отошли от нас, а я все не могла успокоиться.

- Когда к вам приходят гости, вы же не говорите им:  «А вот это - моя корзина с нестираными носками», показывая ему свой дом. Вы показываете им то, что вам дорого, то, чем вы гордитесь. Например, портрет Вашего отца на стене, хорошие книги, свой диплом. Вы сажаете их за стол, а не в кладовку. Точно так же и с иностранными гостями.

Что же здесь непонятного? – бушевала я.

- Спасибо, товарищ Калашникова! –сказал товарищ Сон с радостным удивлением в голосе,-  Только не надо так расстраиваться. Ну и язычок у Вас! Они нервно курят за углом...

- «Свой среди чужих, чужой среди своих»!- невесело пошутила я.

- Мы не чужие,- возразил он. – Мы с Вами братья – если не по крови, то по духу. Спросите любого корейца, что он думает о Сорен[4], - и вы поймете даже тех из них, кто ни слова не говорит на иностранных языках!

Неужели я вправду могу стать им хоть немножко своей?...

... Донал и Хильда присоединились к нам на следующий день, и мы поехали в Саривон. Саривон – это центр провинции, с населением в 250 тысяч человек. Не так далеко от Пхеньяна.

С утра шел дождь. Через окно в автобусе пахло мокрыми тополями.

Мы ехали и ехали, а по обе стороны дороги, заботливо усаженной на обочинах цветами, раскинулись бесконечные поля - рисовые, капустные, картофельные, взбирающиеся террасами по склонам гор. Многие из них были украшены красными флажками, и я сделала себе заметку спросить у моих гидов, что это значит. На крышах крестьянских домов росли тыквы-горлянки - совсем как в сказках Гарина-Михайловского. Конечно, самих плодов на них еще не было - слишком рано, но тем не менее вид их оживил в моей памяти многие корейские легенды, прочитанные мною в детстве. По дороге ехали люди - на велосипедах, на грузовиках, прямо в кузове, как когда-то ездили мы в колхозе - с ветерком; иногда на автобусах. И у всех них были спокойные, умиротворенные, счастливые лица. Наверно, потому, что кроме социальной защищенности и возможности неограниченно развиваться интеллектуально, корейцы обладают еще одним человеческим правом - на защищенность от грязи аморальности. Для человека, не побывавшего в КНДР и не соприкоснувшегося с ее культурой, например, корейские художественные фильмы могут показаться немного наивными. Но таковы не фильмы, а люди здесь - и не наивны они, а просто чисты душою и помыслами. Например, повсюду вдоль дороги пробивалась конопля, но она никого не интересовала - точно так же, как в детстве моей мамы, когда ее семечками у нас кормили птиц, и никто и понятия не имел, что это наркотик.

Конечно, «в семье не без урода», и отдельные эгоистичные типы имеются и здесь, но в целом люди, с которыми я встречалась, были именно такими, как герои корейских фильмов: открытыми, скромными, даже застенчивыми -  и искренними. И я по-хорошему начала завидовать романтике отношений героев фильма «Городская девушка выходит замуж», которые, украдкой влюбленно поглядывая друг на друга,  вместе убирают на ферме утиный помет! Насколько это приятнее видеть, чем  размалеванных  «маленьких Вер», которым кто-то все время лезет руками под юбки!

Еще ни в одной стране я не видела кинотеатров в деревнях! А здесь они в них были! И были украшены такими же, как у нас в советское время нарисованными афишами (в штате каждого кинотеатра у нас числился в свое время художник).

Заводские клубы тоже просто на загляденье. Я вспомнила, в каком состоянии они находятся теперь у нас (его хорошо описывает выразительное английское словечко «dilapidated»  ("полуразрушенный" ) ) , и как их администрации пытаюся выжить - сдачей в аренду клубных помещений под шопы и найт-клабы- и мне опять стало грустно...

Дождь кончился, и в каждой маленькой деревне на улицу сразу высыпали люди - очищать ее от дождевой воды и грязи. Делали они это организованно, как муравьи- никаких начальников поблизости и в помине не было, просто каждый сам знал, что ему делать и выполнял эту свою роль. Мне подумалось, что только при таком отношении к своим обязанностям каждого и возможен социализм.

Просто это была земля, которую люди любят - вот почему она была так хороша. Такая ухоженная, что просто загляденье!. А мы у себя, кажется, разучились любить собственную землю - может быть, именно потому что она уже больше не наша, не народная?

Корея - это Россия, которую мы потеряли. И прежде чем смеяться над этими словами, побывайте там сами. Я, например, теперь корейцам завидую.

В Саривоне мы остановились в гостинице с таким родным названием – «8 Марта». Никаких тебе «Хилтонов» и прочих «Радиссонов»!

Внутри была тяжелая мебель с позолотой, в стиле рококо, огромные напольные лампы в виде фигур африканцев, мраморный пол - и огромное панно с изображением товарища Ким Ир Сена, здоровавшегося с представителями разных национальностей. Мраморная же лестница, уходившая наверх, по размерам почти не уступала эрмитажским.

В номере у меня был балкон, наполненный водой чан в ванной (на случай перебоев с водой), телевизор, холодильник и здоровое бюро, на котором лежали две тонкие свечки - на случай перебоев с электричеством.

Днем мне некогда было думать об этом - у нас были запланированы экскурсии в местную больницу и на швейную фабрику (ну, в какой еще «свободной» стране вас пустят в такие места?!). Особенно меня поразила последняя - и тем, что я уже забыла, когда в последний раз до этого видела женщину-директора (на Западе не видела точно!), и тем, что женщина эта стала директором, пройдя путь от простой работницы (это нас раньше не удивляли такие биографии, а сейчас они кажутся просто сказкой!), и веселой музыкой в цехах, и еще много чем...

Когда мы вернулись в отель, уже стемнело, и в вестибюле скопилась группа только что прибывших китайцев. Только-только я получила у дежурного ключ от своего номера, как вырубился свет! Я даже растерялась, так как мне надо было подниматься на третий этаж, и на эрмитажных размеров лестнице можно было в темноте запросто свернуть себе шею. Зато не растерялся товарищ Сон - он быстро подхватил мою сумку, схватил меня за руку  и сказал:

- Следуйте за мной, товарищ Калашникова, и не отставайте, пожалуйста!

Почему-то было волнительно подниматься за ним по темной лестнице чуть ли не наощупь. И волновалась я, кажется, совсем не потому, что боялась споткнуться...

До номера мы добралась без приключений. Я даже ни разу не споткнулась. Он довел меня до двери, помог мне ее открыть - и исчез во тьме.

Не было смысла пытаться что-то еще делать в такой темноте перед сном. Нельзя было даже вымыться, хотя горячая вода была. И я завалилась на кровать и заснула...

Проснулась я где-то в час ночи - словно от резкого толчка. Проснулась и удивилась - сна у меня не было ни  в одном глазу!

Стояла душная, душная ночь. Такая душная, что даже вентилятор не спасал. Я открыла окно и вышла на балкон, надеясь, что там на меня повеет ночным ветерком.

Но потянуло вместо этого дымком сигареты. Послышался легкий кашель. Я выглянула наружу. На соседнем балконе, совсем рядом, стоял и смотрел на меня товарищ Сон. Я с трудом разглядела его в темноте. В руке у него была сигарета.

- Ой, это Вы... - сказала я смущенно.

- Да, я. Не спится Вам, товарищ Калашникова?

- Не спится, товарищ Сон... - вздохнула я.

-Давайте будем не спать вместе, - предложил вдруг он, - Идите сюда.

- Правда?

- Конечно. Или нет, мне это проще сделать,- и он легко, как лань, перемахнул в темноте через балконные перила на мой балкон,- Давайте помечтаем вместе о чем-нибудь хорошем. О будущем человечества, например.

Такого мне еще никто никогда не предлагал. Я  даже успела привыкнуть к тому, что мне затыкают рот, когда я пытаюсь поднять подобные темы. Я смущенно молчала.

- Жизнь - как сад, - сказал товарищ Сон, - Если не ухаживать за ней, она зарастет сорняками. Надо и пропалывать, и окучивать, и удобрять, и корчевать, и подвязывать слабые растения, и рыхлить почву для новых семян....

Я слушала его, затаив дыхание. Товарищ Сон попал в самое яблочко - жизнь наша похожа на сад, и то, какой она станет, зависит от того, какие мы посадили семена, и как мы будем ухаживать за ростками...

Но он, в свою очередь, хотел услышать,что думаю я.

 

- Как Вам сегодняшние наши экскурсии, а? Что думаете о моей стране?

И меня прорвало – лед тронулся.

-Меня поразило, что здесь каждый знает не свое место, как при капитализме, а свою роль. В этом - огромная разница, - c жаром заговорила я.

- Это Вы верно подметили,- голос его казался немного удивленным.

- А Вы заметили, товарищ Сон, что западные люди не понимают, зачем это фабрике нужен конференционный зал? И  зачем рабочим заниматься самодеятельностью, по-моему, тоже? И даже вообще – что это за зверь такой самодеятельность и с чем его едят? Бедные, бедные западные люди! – продолжала я.

Тут неожиданно зажегся свет, и товарищ Сон, как мне показалось, немножечко от меня отпрянул, хотя на мой взгляд, сидели мы совсем не близко друг от друга.

Я продолжала:

- Знаете, что в Корее поставлено лучше, чем было у нас в СССР? Именно вот все эти вещи: то, что и заводской клуб, и заводские ясли и детские сады находятся прямо на их территории. Насколько это удобнее для людей, чем тащиться куда-то на другой конец города - и для того, чтобы ребенка из садика забрать, и для того, чтобы поучаствовать после работы в самодеятельности. А уж фонтаны и кролики на заводской территории где-нибудь в провинции - это и вовсе фантастика!

Тут свет опять погас. И мне на секундочку показалось, что товарищ Сон слегка расслабился.

-Понимаете, именно здесь, у вас я так отчетливо поняла, что это не только Политбюро ЦК КПСС виновато в том, что произошло с нашей страной, а и мы все. Наша пассивность, наше безразличие и даже желание многих разломать, растащить и растоптать все, что не охраняется.... Почему люди не могут вести себя нормально без так называемой «диктатуры»? Вот мне, например, ничего не хочется ломать и портить  - и вовсе не от страха перед кем-то, - cказала я.

- Вы сами ответили на свой вопрос: человек вполне может себя нормально вести не из-под палки, - ответил товарищ Сон, - Если его правильно воспитать.

Свет снова загорелся.

- Если бы мы по-другому относились к тому, что имели... Вы совершенно правы – я тут успела почитать кое-что из корейской литературы на эту тему-  вот, смотрите,- и я раскрыла купленную в Пхеньяне книжку.

 - “Правящие партии не уделяли должного внимания развитию субъекта общественного развития и повышению его роли, и в конечном итоге им оказалось не под силу выстоять против подрывных действий империализма», - я перевернула несколько страниц, - «Эти страны не уделяли должного внимания на воспитание народных масс и прилагали усилия только для хозяйственного строительства... Крах социализма в европейских странах преподал исторический урок: если, не признавая решающей роли сознания людей в общественном развитии, пренебрегать им, то это приводит к идеологическому перерождению людей, а далее - к перерождению партии и государства, в конечном итоге - к развалу самого социалистического строя.»[5]

- Совершенно верно. Готовых рецептов социализма нет, - отозвался товарищ Сон,- Но для того, чтобы социализм был построен, надо стараться каждому. Без этого никак.

Свет тем временем то отключался, то включался вновь, причем с непредсказуемой частотой. Представьте себе, когда у вас в стране такая ситуация, а какая-то заокеанская дотошная задница диктует вам, строить вам у себя атомную электростанцию или нет!

- Давайте выключим свет совсем и не будем мучаться, - предложил товарищ Сон, - Конечно, если Вы закончили цитировать из книги.

Если бы он знал, насколько двусмысленно звучала по-русски эта фраза, он бы вряд ли ее произнес.

Мы выключили свет и снова вышли на балкон.

...Знаете ли вы кореянскую ночь? Нет, вы не знаете кореянской ночи...

В совершенной черноте обесточенной улицы сверкали яркие звезды. Кое-где между деревьями изредка мерцали фонарики возвращавщихся по домам людей.

- А еще что Вы думаете?  Очень интересно мне слышать Вас, - сказал товарищ Сон, зажигая сигарету.

- Думаю, что здесь я начинаю понимать многое из вашей жизни, что мне раньше было понять трудно....

«Если бы у меня сейчас была такая жизнь», - подумала я про себя, - «Я бы тоже благодарила своего вождя. Да, это рядовые люди трудятся и создают все блага, но без верного направления развития,  без принципиального, честного руководства далеко не уйдешь...»

Как бы сказать ему об этом, чтобы он понял, что я имею в виду?

- Это я о роли Вождя говорю. Если я чего-то не понимаю, Вы меня поправьте, ладно? Но я думаю так: понимаете, товарищ Сон, людям нужны герои! Герои, а не «просто занятые своим делом» - причем  с ударением на слово «своим».

Вот, у меня за окном сидит в своей собственной (он даже ее ни у кого не приватизировал, сам создал, честным трудом!) паутине паук. Занимается своим делом.  Успешно, к слову сказать, занимается. И чем он собирается заниматься, он  себе представляет совершенно четко. И с моральными ориентациями у него проблем нет. Ну и что? Думаете, мне интересно смотреть на него целыми днями? Или захочется взять его в качестве образца для собственной жизни? А нам в России – да и в других странах – сейчас предлагают в качестве героев именно таких – всяких там бизнесменов...

Но народ хочет героев - не пауков. Люди не против  даже культа - была бы личность! Только с личностями ныне в «цивилизованном мире» туговато, все какие-то супер ди-джеи получаются. И народ уже согласен на малое –  «чтоб не обижал» и «чтоб не убежал»... А ведь даже в этих словах, если вдуматься, есть глубокий смысл. Желание, чтобы рядом были герои надежные и добрые - а не готовые вас продать, когда это необходимо для их «собственного дела». Вот вам и весь сказ.

И в российских СМИ тоже наконец-то спохватились: как писала одна газета, “ а юношам-то, обдумывающим житье, делать жизнь с кого? С Верки Сердючки, яростно трясущей накладным бюстом?»

Товарищ Сон легонько фыркнул в кулак.

- Вопрос, заданный вашим поэтом, - далеко не праздный. Очень важный это вопрос. Фундаментальный – хотим мы того или нет. Я тоже это в вашей газете «Труд» читал... Сейчас вспомню! – он на секунду задумался. – «Крик отчаяния нашего российского современника: «Делать жизнь с кого? С поп-звезды?» [6]Начались либеральные реформы - и жизнь обернулась другой крайностью. Сегодня молодого человека с дипломом нигде не ждут, а на вопрос, куда податься, телевидение подсказывает ответ: становись олигархом или "звездой" шоу-бизнеса. А если не смог, то утешайся пивком или водкой подобно экранным героям. Редкий фильм обходится теперь без звона стаканов. Унизительна для человека навязчивая, агрессивная реклама денег и беззаботной  жизни.» И герою вовсе не нужны горы мышц, «крутое» ружье или острая шпага.  «Хотелось бы узнать из телепередач, как живут сегодня наши простые сограждане. Услышать совет, как ...просто найти силы, чтобы выдержать жизненные испытания.»А каких же героев предлагает «свободное общество» современным молодым людям? Вот, пожалуйста. «Яркий исторический пример игры на спаде, который позволил нажить состояние в 50 - 60 миллионов фунтов, связан с именем Натана Ротшильда. Во время битвы в Ватерлоо в 1815  он распустил ложный слух на Лондонской фондовой бирже о поражении Англии, и курс ее государственных ценных бумаг резко упал. Сам  Ротшильд торопливо скупил обесцененные «кусочки бумаги» за символическую цену. Однако официальное сообщение о победе не заставило себя долго ждать. Курс ценных бумаг резко поднялся, и... Ловкий план был превосходен выполнен!» Так вот  в чем заключается «ум» ставших миллионерами за чужой счет....

- Дело-то все в том, что мы - не пауки, а люди. Сплести паутину и сосать чужую кровь не может быть идеалом подсознательно для подавляющего большинства из нас, как бы ни пытались вколотить в нас культ Билла Гейтса. Отсюда - и тоска по Герою, а  иногда, к сожалению, что греха таить - и завистливая злоба к тем, у кого Герои есть. Как же это так? У нас и  «большое образование», и с моральными ценностями, опять же, все ол-райт,  вон, смотрите, крест какой большой на шее, и стоит сколько! - ан нет, не хватает чего-то в жизни, до тоски на сердце. Сегодня мы живем в обществе без моральных авторитетов, в котором жизнь делать не с кого. Не с кем и посоветоваться, как «просто найти силы, чтобы выдержать жизненные испытания». Так вот для чего нам нужны герои! Хочется, ой как хочется, чтобы они были. Не мне лично – большинству из нас. Наболело, а их все нет. Все остались в «проклятом тоталитарном прошлом». И даже наш президент, не в обиду ему сказано, как ни вышивай его крестиком , как ни называй в честь него консервированные баклажаны, все равно на супер-звезду тянет, а вот на героя - ну не дотягивает... Обидно! И нефрустрированные граждане ностальгически пересматривают заново выпущенные недавно на DVD советские фильмы, а остальным остается злиться на Павлика Морозова, Зою Космодемьянскую и КНДР. И начинают они придирчиво цепляться к каждому слову в рассказах о ее лидерах: да  такого просто не могло и быть, да знаем мы таких...  Знаете, что я поняла здесь, товарищ Сон?  Что настоящий Вождь - не только человек, но еще и символ. Символ надежд народа, его чаяний. Дело не в том, 100% правда или нет, что Вождь донашивал именно те или иные ботинки – это частности.  Зацикленные на таких вещах отказываются за деревьями увидеть лес. Дело в том, какой жизнью, благодаря, среди прочего, его труду и его руководству живут люди в стране. И опять же - по сравнению не с Абрамовичами, Соньками Золотыми Ручками  и Гейтсами, а по сравнению с жизнью таких же, как они, тружеников в подобных их стране странах

- Вы молодец, товарищ Калашникова, что своим умом до всего этого дошли. В 1998 году, когда в России люди пытались выжить при инфляции в 84%, ради  воистину «благой цели» -  построения  «плюралистской рыночной экономики», которая позволила бы в перспективе создать разрыв в доходах между 10% наиболее и наименее оплачиваемых работников в 22 (!)  раза[8],  у нас в КНДР 17 молодых солдат, включая нескольких девушек,  погибли, героически спасая от пожара одну из важных революционных реликвий- деревья, на которых антияпонскими партизанами во время борьбы за независимость страны были написаны патриотические  призывы. Никто не отдавал этим солдатам приказа жертвовать жизнями - как никто не отдавал приказа вашей Зое Космодемьянской произнести перед казнью ее фашистами пламенную речь....

- Да-да, я об этом слышала в музее! Признаюсь, когда я впервые услышала эту историю, у меня мороз прошел по коже. Потому, что я поняла, насколько мы сами стали далеки от подлинного, бескорыстного героизма - вплоть до того, что многим у нас его стало просто не под силу понять!

- Дело не в том, что надо обязательно всем погибать, чтобы стать героями. И даже не столько в  вопросе, солдаты какой армии имеют больше шансов победить врага в бою - которые могут пожертовать жизнью ради символа Революции или которые и в армию-то идут  только когда им обещают за это премиальные в 20.000 долларов[9] . Дело еще и в уважении к собственному народу и его истории. В какой стране, скажите, вам приятнее жить - где солдаты-герои получают заслуженные ими почести, или где защитников Родины от вражеских захватчиков публично именуют с экранов «сволочами»?...

- То есть, дело не в спасенных деревьях, а в том, что там, где люди способны на такие поступки, способны пожертвовать собой, не страшно жить! – подхватила я. - Знаешь, что всегда рядом - чье-то надежное плечо, что люди не пройдут мимо, услышав отчаянный крик о помощи, что не струсят остановить бандита и вора, если такой среди них заведется. Что ты- не один. Что здесь людям-  не «все равно», потому что каждый не занят одним только самим собой. Удивительно грустно, как быстро мы забыли такие элементарные еще недавно для нас вещи.  И вот ведь что интересно - такие массовые народные страдания, как у нас сейчас, где люди гибнут не спасая революционные реликвии, а от рук бандитов, маньяков, насильников, лихих водителей на дорогах, для которых нет законов, от алкоголя, от болезней, которые лечить теперь не по карману , никаких цивилизаторствующих правозащитников не интересуют. Может, мы все не люди для них? Может, на права человека имеют право только горлодерики вроде Политковской или Каспарова?  Зато ой как волнует тех же самых правозащитников корейский «культ личности»! Просто до судорог в конечностях и пены у рта.

Товарищ Сон усмехнулся одними губами.

- Смотришь на людей КНДР - здоровых, веселых, работящих, гордых и смелых, любящих свою страну и уважающих своих руководителей,- продолжала я, - Слушаешь злопыхателей в их адрес из рядов «правозащитников» - и  так и хочется адресовать последним слова Квакина из повести Гайдара «Тимур и его команда»: «Он… гордый, – хрипло повторил Квакин, – а ты… ты – сволочь! «  Лучше не скажешь.

-Да, - сказал товарищ Сон, немного помолчав, - неординарный Вы человек...

- Мне кажется, просто к вам сюда приезжают люди, которые не по книгам выстрадали свое понимание социализма. Эх, почему у нас нет таких, как Вы? - вздохнула я.

- А кто Вам сказал, что нет? Наверняка есть! Вы просто плохо искали.

- Если честно, то и не искала совсем...

- Вот тут Вы, вероятно, и совершили кардинальную ошибку. Но это неважно теперь. На ошибках учатся.

На улице начало потихоньку светать. Где-то завизжал поросенок, а потом послышался далекий заводской гудок.

- Ой, засиделись мы с Вами! Идите спать, а то уже вставать скоро, - спохватился товарищ Сон и взялся за перила, намереваясь перелезть обратно на свой балкон. - Да, кстати, Вы случайно не из Владивостока?

- Нет, а почему Вы спрашиваете? Вообще-то у меня отец родился в Приморском крае...

- Тогда понятно.

- Что?

-Один друг говорил мне - не знаю, правда это или нет, - что когда русские осваивали Дальний Восток, то сначала был сильный перевес мужчин, и тогда ваши власти, чтобы люди оставались на новом месте, послали туда много крепостных девушек. Отбирали при этом самых красивых...

- Это что, комплимент?

- Зачем комплимент? Вы себя в зеркале видели?

- Ну и язычок у Вас, товарищ Сон! Это я сейчас пойду нервно курить в коридоре, хотя отродясь не курила!

- А что я такого сказал? Ну, спокойной ночи! Утро вечера мудренее...

И он исчез в своем номере. А что «мудренее»? Утро-то и так уже наступило...

Но я все так и не могла заснуть. Корея, казалось, подняла в моей душе наверх, будто магнитом, все самое лучшее и смыла с меня все наносное, подобно ситу, через которое можно отсеять пустую породу. Я не узнавала саму себя...

                                                            ****

...В понедельник мне предстоял медосмотр - для поступления в санаторий. Я еще никогда до этого в западных странах медосмотры не проходила - обычно там на  здоровье людей всем было наплевать, если только нельзя на этом хорошенько подзаработать - и поэтому мне было интересно, есть ли какие-то различия между их медосмотром и нашим, дома. Оказалось, например, что в Корее он проводится даже чаще, чем было в СССР – раз в квартал, а не в год.

Во время медосмотра врач заметил, что у меня сильно напряжены многие мышцы - видимо, от стресса, - и тут же предложил, чтобы мне сделали хороший традиционный массаж. Корея славится им и иглоукалыванием.

Сказано- сделано. На меня надели больничную пижаму (видимо, самую большую, какая у них нашлась), разложили меня на кушетке с валиком вместо подушки и позвали массажиста. Это оказался крепкий еще дяденька лет 60.

Массажист крякнул и начал согнутой в локте рукой разминать мне позвоночник. Через пять минут было такое чувство, что у меня во всем теле не осталось ни единой целой косточки. Не было сил даже вскрикнуть - так было больно. А он все не унимался, разворачивал меня то так, то эдак и вцеплялся в мои мышцы мертвой хваткой: на ногах, на животе, даже на том месте, которое у голландцев именуется achterwerk[10]. Ему, кажется, особенно нравилось разминаться своим локтем именно там.

Я лежала на этом топчане, он массировал меня, а я думала о Саскии Дюплесси. Какая-то она была, что любила, что ненавидела, чего хотела от жизни?... Никто никогда уже не узнает. А я так хочу прожить свою жизнь не зря - чтобы от нее остался добрый, хороший  след!

Было все еще больно. Я закусила губу и решила терпеть.

И как оказалось, не зря!  Вскоре боль медленно испарилась, и я почувствовала себя словно распаренная хорошенько после бани. Это лишь слабое сравнение, на самом деле мне было еще намного лучше этого !

За дверью меня поджидал ехидно улыбающийся, как мне показалось,  товарищ Сон.

- Ну, и как Вам наш корейский массаж?

- Очень ободряет. Жаль, не Вы мне его делали. Это омолодило бы меня лет на двадцать - парировала я.

Но товарищ Сон оказался настоящим мастером спорта по слаггингу (обмен шутливыми насмешками). Он любого ирландца заткнул бы за пояс по этой части.

- Я могу Вам банки поставить, - щедро,от души предложил он, - Или иголочками Вас поколоть. Что Вам больше по душе?

- Товарищ Сон, я сама медсестра гражданской обороны. Например, хорошо умею вывихи вправлять. Правда, сначала надо будет кому-нибудь что-нибудь вывихнуть. А еще я очень хорошо ставлю клизму. Может....

Я не договорила, потому что товарищ Сон покраснел и поперхнулся.

- Я же сказал уже, ну и язык у Вас, товарищ Калашникова! Чистокровная гремучая змея!

- Тогда, может быть, заспиртуете меня в бутылку с Вашим гадючьим ликером[12]? Это Вас от меня обезопасит...

- Да, хорошо бы. Поставлю Вас в бутылке на окно и буду Вами любоваться по утрам. Это мне прибавит аппетита.

Неизвестно, чем бы кончилась эта словесная перепалка, если бы не появилась Чжон Ок.

- Путевка на озеро готова, да? – сообщила мне она. – Но сначала Вы еще съездите  в Кэсон. Там у нас есть отель, где можно переночевать в традиционном корейском доме. Спим мы традиционно на полу, да? Пол называется ондур и отапливается снизу.

Как только она вышла, у нас с товарищем Соном начался второй тайм.

 - Завтра меня не будет,- сказал товарищ Сон.- Завтра у меня субботник.

- А Вы не возьмете меня с собой?  Если можно... Только, пожалуйста, обещайте не смеяться надо мной, если я сделаю что-то не так. Вы ведь такой насмешник.

-  Кто, я? Да ничего подобного! Разве можно смеяться над такой женщиной? Это опасно для  здоровья! Она же тебя в зубной порошок сотрет.

 - Вот, Вы опять за свое..

   - Да я вовсе не смеюсь, - он взял меня за руку, - Вот-те крест, как у вас говорят. Или лучше сказать «зуб даю на отсечение»? Над такой женщиной не смеются - ее берегут как зенитку ока.

Мне захотелось куда-нибудь спрятаться, когда он это сказал. Но он стоял рядом и с любопытством наблюдал за моим смущением.

- Вы жестокий человек!- вырвалось у меня, - Вам приятно наблюдать, как Вы меня смущаете.

- Приятно, не скрою, - отозвался товарищ Сон, - Но совсем не потому, что я жестокий...

А почему, он опять не успел договорить. Его позвали к телефону.

                                                ****

К моему великому удивлению, на субботник он меня с собой взял! Субботник этот проходил на строительстве нового жилого дома.

Когда мы с товарищем Соном пришли туда, мне на секунду даже стало страшно - столько глаз на меня уставилось. Люди здесь  не привыкли к иностранцам. Ну, может, еще к мелькающим за окнами экскурсионных автобусов - ладно, но не на стройке и не в рабочей одежде.

А еще я испугалась, когда увидела, как усердно и быстро корейцы работают. Да разве мне поспеть за ними?!

Но я вспомнила бабушкино любимое «глаза боятся, а руки делают». И то, что товарищ Сон клятвенно пообещал мне, что никто надо мной смеяться не будет...

Из толпы раздались было два-три смешка, но товарищ Сон сказал что-то по-корейски, и они смолкли.

- Сорен! Сорен[13]!- прошелестело по стройке.

- Нанун соренсарамимнида[14], - подтвердила я выученной с помощью товарища Сона фразой. Корейский аналог кубинского «Soy Sovietica»...

Я огляделась. На всю стройку гремела музыка- причем не по радио. Прямо здесь же, в полевых условиях была раскинута звуковая установка с огромными колонками, а несколько парней и девушек, одетых в защитного цвета форму, играли на аккордеонах и задорно пели какие-то бодрые песни. Такие, что под них хотелось ударно работать, хотя я даже и не понимала слов. И такое было на каждой стройке, на каждом субботнике. На моей памяти не было в СССР ничего подобного. Музыка у нас играла только на демонстрациях: по радио; иногда по улице шли оркестры, иногда кто-то сам брал с собой баян или аккордеон, и его коллеги плясали и пели под него на ходу, маршируя в колоннах. Но это бывало на праздник, а чтобы вот так, каждый день... Здорово-то как!

- Что мне делать? - сказала я товарищу Сону по-русски, помахав рукой своим новым коллегам.

-Поставим  Вас пока в цепочку, будете передавать кирпичи, - ответил товарищ Сон. Голова его была по-корейски обмотана полотенцем, что делало его лицо еще симпатичнее.

Меня поставили в цепочку между хорошенькой невысокой девушкой и молодым парнем в военной форме. Мы с ними переглянулись и улыбнулись друг другу.

...Через час пот с меня лил градом. Но глядя на корейцев - таких на вид хрупких,  таких маленьких и таких сильных - я не собиралась сдаваться. И в конце концов у меня открылось второе дыхание.

Некоторые из них немного понимали по-русски, а один даже сказал на прощание

- Молодец товарищ!

Чувствовалось, что и товарищ Сон был приятно удивлен.

                                                ***

Чем дальше, тем больше  начинала я в присутствии товарища Сона чувствовать какое-то приятное смущение. Это было давно уже забытое чувство - настолько давно, что мне стоило немалых усилий вспомнить, откуда оно мне знакомо. А когда я вспомнила, то перепугалась не на шутку. Это было то же самое чувство, что пронзило меня  когда мне было 20 лет, когда чей-то далекий голос в Крылатском окликнул сидящего передо мной на трибуне парня, который обернулся на этот голос:

- Володя! Зелинский! – и издевательски добавил: - На допинг-контроль!

...Я старалась не проявлять к нему особого интереса. Но товарищ Сон словно чувствовал, что интерес этот есть. Он всегда махал мне рукой, завидев меня издалека, и так широко, так тепло улыбался мне, словно всю свою жизнь ждал моего в ней появления. На всех мероприятиях он неизменно садился со мною рядом. Я говорила себе, что это ему просто полагается по должности, но какое-то шестое чувство подсказывало мне, что это правда лишь частично.

Наконец, когда мы вместе осматривали страусиную ферму и стояли у загона с десятком страусов в ожидании директора совхоза, товарищ Сон решил, что пришла пора со мной объясниться.

- Корейцы – такой народ, который изнутри через край переполняется эмоциями. Я ощущаю к Вам особую близость, - сказал товарищ Сон. – С Вами можно не церемониться.

Страус, заслыша это, чуть не клюнул его в голову - товарищ Сон едва от него увернулся.

Честно говоря, у меня тоже возникло желание это сделать! Что это он он себе позволяет, а?

-В каком смысле?! – не веря своим ушам, осторожно уточнила я.

- Вы как хризантема, которая не сломается, даже если ее прихватит инеем. Очень такая стойкая.

Я почувствовала, как у меня загорелись щеки- не столько от того, что я его неверно поняла насчет «не церемониться», сколько от того, что он на самом деле имел в виду.

- Вы же меня не знаете совсем...

- Чувствую, да? .

Наступило молчание, но длилось оно недолго.

- О чем Вы думаете? – поинтересовался товарищ Сон. Я хотела сказать ему честно: «О Вас», но не стала.

- О страусах,- сказала я первое, что пришло мне в голову.

- А кем работает Ваш муж? - неожиданно спросил товарищ Сон.

-Нет у меня мужа,- я опять почти рассердилась. Ну, какое ему дело?

- А близкий человек?

- Товарищ Сон!...

- Простите, я не хотел потрошить Вам душу. Я просто не знаю, как еще можно спросить, доступны ли Вы.

Если бы он не был мне так по душе, я бы ему нахамила. Но я поняла, что он имел в виду, и его внимание тронуло меня.

- Эх, товарищ Сон... Я уже не в том возрасте, чтобы задавать мне такие вопросы, - попробовала я отшутиться. Но не тут-то было.

-Так значит, у Вас есть суженый?

Какой настойчивый,однако!

- Нет, нет у меня ни суженых, ни ряженых. Я женщина в возрасте, с детьми; мне если честно, не до этого. Детей бы на ноги поднять. Теперь Вы довольны?

- Спасибо. Очень! – сказал он серьезно. - А вот и директор совхоза...

Он наконец-то засмущался и побежал навстречу директору.

Я посмотрела ему вслед – и вдруг радостно, по-детски засмеялась. В голове у меня закрутилось:

О Георгий, венец мой терновый!

Я хочу, чтобы ты не страдал,

Переполненной ложкой столовой

Мои нежные чувства хлебал!

Этот стишок я вычитала когда-то в юмористической рубрике нашей газеты «Неделя» - была у нас такая газета,которая была настолько популярна, что ее часто трудно было купить! И хотя он был из юмористической рубрики, когда мне было лет 15, я воспринимала его почти всерьез.

Георгий был другом моего братца Гриши- того самого, о котором я вам уже рассказывала.

Они вместе тренировали группы по каратэ, которое тогда еще только вошло у нас в моду, и о нем мало кто что знал.

Георгий был советским корейцем. Из Узбекистана. Старше меня лет на 17. Маленький ростом (наверно, даже я была на полголовы его выше), но никто не замечал этого. Нам в ту пору он казался чуть ли не былинным богатырем! У него были такие же веселые глаза, как у товарища Сона, и такая же чуть выступающая вперед челюсть. А еще - огромные мышцы на руках, перекатывающиеся под его бронзовой кожей. Мы с Олесей - другой сестренкой Гриши (я была его родственницей с маминой стороны, а она такой же, но с папиной) восхищались им. Он был нашим большим кумиром, и мы смотрели на него снизу вверх. Да что мы - его чуть ли не носил на руках весь наш город! Достаточно было назвать его фамилию в числе твоих знакомых, и люди с уважением перед тобой расступались. Его спортивная слава гремела на всю округу. Как-то хулиганы попробовали ночью снять колеса с его машины. Для них это очень плачевно кончилось.

Георгий был дипломированным инженером-горняком. Но вот занялся по жизни тем, к чему больше лежала его душа. Осел в нашем городе, женился на русской (мы отчаянно ей завидовали, хотя никому бы в этом не признались даже под пытками!). По слухам, у ее отца случился инфаркт, когда она сказала ему, что выходит за Георгия замуж. «Вот идиот!»- возмущались между собой мы с Олесей. Потом перевез к себе каких-то родственников из Узбекистана. За ними потянулись и знакомые, и так у нас в городе оказалось несколько корейских семей. А в нашей жизни оказались и Саша, и Рудик, и Розочка Бенсеевна. Это была очень дружная община – они всегда и везде были вместе и во всем друг другу помогали.

Но Георгий затмевал собой всех. Про меня он сначала узнал от Тамарочки, которая, как вы помните, работала в спорткомитете.

- Жора, моя внучка автограф у тебя просит!- сказала она ему как-то, когда он зашел в комитет по делам.

Георгий был удивлен – сам он вовсе не считал себя какой-то знаменитостью. Но фото мне подписал – и не просто подписью, а «Жене от Георгия», как взрослой.

Потом уже он узнал, что мы родственники с его лучшим другом. Гриша тогда был совсем другим человеком - таким, что приятно вспоминать. Его имя уже тоже было хорошо в нашей области известным, и все мальчишки в нашем классе, прознав про мое с ним родство, умоляли меня с ним познакомить.

Однажды мы с мамой шли по улице, когда перед нами вдруг резко затормозила машина. Не просто затормозила, а дала задний ход и проехала так обратно до нас – целый квартал! Не успели мы удивиться, как из нее вылез Георгий и сказал с широкой как солнце улыбкой:

- Вы Ильичевы, да?  Давайте я вас до дома подвезу!

Он назвал нас по маминой девичьей фамилии, потому что так называл всю нашу семью Гриша. Мы только потом это сообразили.

У меня от такого предложения даже дыхание перехватило. Я умоляюще посмотрела на маму,  и она согласилась:

-Ну, давайте...

Всю дорогу я смущенно косилась на него. А он разговаривал с мамой. По-моему, моя мама ему нравилась (не знаю ни одного мужчины, которому бы она не нравилась, но у нас с нею никогда не было на этот счет чувства соперничества - я охотно уступала ей пальму первенства, так как ненавидела внимание противоположного пола к своей персоне. Оно казалось мне чем-то неприличным.). На прощание он подал нам обеим руку, и я потом не мыла свою, наверно, целую неделю....

Именно с тех пор у меня начался такой интерес к нашим корейцам. Еще до моих друзей по переписке Лешки Кима и Элизы Чен. Наоборот, я искала друзей по переписке-корейцев, потому что хотела узнать о них как можно больше. Они казались мне самым таинственным народом среди всех наших советских. О них редко что-то где-то можно было прочитать. Как будто они есть, а как будто их и нет. От них веяло другим, незнакомым, таинственным миром. Когда начинался арбузный сезон в августе, я отыскивала их среди продавцов на нашем базаре. Я отказывалась покупать арбузы у кого-либо еще.

- Мам, давай лучше купим у корейцев!

Потому что это была возможность хоть немного с ними поговорить. Говорили они по-русски интересно – почти как товарищ Сон. Хотя и совсем не знали корейского. Один раз продававший арбузы кореец увидел, как мама их выстукивает, застенчиво улыбнулся и сказал:

- А они все одинаковые, между прочим!

Когда я закончила седьмой класс, у нас в области проходил первый летний чемпионат по каратэ, на котором и Гриша, и Георгий были судьями.

Гриша провел нас с Олесей прямо на ту территорию манежа, где находились спортсмены, и мы наблюдали это зрелище с близкого расстояния. Корейцы, естественно, выиграли на этих соревнованиях все, что только было можно. Они на голову превосходили всех остальных участников. Это были два великолепных дня! Мы парили в воздухе от счастья.

Больше всего мне запомнились почему-то гортанные крики наших корейцев во время поединков - от низкого «хо!» до тоненького вопля, исходящего, казалось, откуда-то чуть ли не из глубины их желудка. И издаваемое ими тихое, но угрожающее змеиное шипение. Когда они приземлялись на пол после прыжков, пол под нами в зале дрожал словно от землетрясения. Они были великолепны. Ни у одного из наших русских ребят так бы не получилось, сколько бы они ни тренировались. У них не было той природной грациозности. (Гриша не в счет, он у нас азиат по папе.) Вообще, глядя на Георгия, а потом на них, я не могла восприминать их всерьез. «Дилетанты!» - думала я, - «Рожденный ползать летать не может».

А потом случилось страшное. Ну, собственно говоря, ничего страшного не случилось, но тогда для нас с Олесей это казалось концом света: Гриша не сдал в институте госэкзамен по английскому, его отчислили за неуспеваемость и тут же, конечно, забрали в армию на 2 года.  Больше всего тетя Женя боялась, что его пошлют в Афганистан, но пронесло. Можно сказать, ему даже повезло: он попал в стройбат в Московской области, не очень далеко от дома. И впервые в жизни с удовольствием писал мне письма. (Правда, сама я писала ему намного чаще – чуть ли не каждый день! Но для солдата в армии это ведь очень важно, да? )

Но для нас с Олесей это все равно была трагедия вселенского масштаба: ведь теперь мы  были на 2 года отрезаны от того мира, в котором жил Георгий и его товарищи. Я переживала так сильно, что мой дедушка на полном серьезе спрашивал бабушку, уж не влюбилась ли я в своего дальнего родственничка. Фи, какие глупости! Я-то хорошо знала, как он относится к женщинам. Нет, для меня он просто оставался любимым братишкой. Но вот Георгий...

Хуже того, как раз в то время начались гонения на каратэ. Секцию закрыли, каратэ разрешили заниматься только милиционерам и десантникам. А в тех клубах вакансии были уже заняты, другим тренером, русским, о котором Гриша отзывался так: «Тупой такой утюг...» Мы его почти возненавидели и считали все произошедшее его злыми кознями. Ведь  ученики Георгия всегда с треском побеждали - тьфу, я  уже стала на родном языке выражаться, как товарищ Сон!- в общем, с большим преимуществом побежали учеников Тупого Утюга...

Георгий попробовал тренировать нелегально - и чуть не схлопотал себе судебный срок. Но обошлось.  Потом секции открыли опять, и когда мне в школе предстояли первые в жизни экзамены, и я ужасно трусила, моя мама повела меня для вдохновения к Георгию на тренировку- посмотреть. Тренировал он теперь в их заводском клубе.

Был конец мая. Помню как сейчас, это был день рождения Жоао Карлоса де Оливейры [15](тогда я помнила такие вещи наизусть и даже отмечала их!) В зале, который находился на уровне тротуара, были открыты все окна, и на них висели любопытные мальчишки. Георгий был польщен нашим (думаю, что маминым!) вниманием. Два часа просидели мы там у него на одном дыхании, а потом он еще и позировал перед нашим фотоаппаратом... Дома я повесила себе потом это фото на стенку. И экзамены после этого сдала с блеском!

Спасибо Георгию!

Как мы только его не называли между собой! Например, Георгий-победоносец. Или вспоминали глупую песенку: «Ну-ка, Жора, подержи мой макинтош!» В его честь Ика Верон сняла приключенческий фильм «Таинственный кореец», в котором инспектор полиции Дертье Мирано расследует исчезновение ее коллеги Балтазара Эмильо (под этим подразумевалась Гришина мобилизация!), в котором Тупой Утюг ложно пытается обвинить своего конкурента, Таинственного Корейца. В конце злодей Утюг, естественно, наказан, Балтазар оказывается жив и здоров, и правда торжествует...Смешно сейчас все это вспоминать, но смех этот добрый.

Георгий же, конечно, ни о чем этом не подозревал. В следующий раз я увидела его уже когда Гриша вернулся из армии, и мы праздновали его возвращение. Мы сидели за столом у тети Жени - у нее бывали замечательные застолья, душевные, и со вкусной едой!- и когда вошел Георгий, мы с Олесей чуть не поругались из-за того, кто сядет за стол с ним рядом. Кончилось, правда, миром: мы окружили его с двух сторон!

Георгий уже отпил из своего бокала, когда тетя Женя заметила, что на столе одного бокала не хватает, и принесла из кухни новый. Так получилось, что при этом бокал Георгия оказался отодвинутым ко мне, и я схватила его поскорее, пока никто не видел, и начала из него пить.

- Ой, Женя, неудобно получается, - сказал мне Георгий своим неповторимым обворожительным выговором на русском языке, - Неудобно получается, я же уже пригубил...

Я заверила его, что мне это совсем не мешает. А сама потихоньку крутила бокал этот у себя во рту, чтобы уж наверняка прикоснуться к тому месту, которого касались его губы... Очень надеюсь, что он не заметил этого. Но Олеся была чернее тучи.

Правда,потом она успокоилась. Когда тетя Женя сказала о том, какие мы с ней уже стали большие, а Георгий, подмигнув, сказал нам обеим:

- Да, девушки очень красивые! Особенно весной.

Нас еще никто никогда до этого не называл девушками, и мы обе залились румянцем....

... Да, видимо, действительно, все что мы любим, идет родом из нашего детства. Вот что я думала, когда товарищ Сон подошел ко мне вместе с директором совхоза....

                                    ***

В Кэсон мы приехали, когда уже сгущались сумерки. За традиционными воротами с высоким порогом вдоль ручья протянулся ряд таких же традиционных домиков, построенных специально для туристов. У каждого из них тяжелая дверь с порогом, на котором запросто можно споткнуться в темноте, которая ведет во внутренний дворик, окруженный с 4 сторон гостиничными номерами - корейскими комнатами на высоких деревянных настилах, где обувь полагается снять и оставить на улице. Внутри номера, окна которого традиционно затянуты бумагой - циновка на полу, сундук, в который прячут одеяла; валик под голову вместо подушки и корейское одеяло - мягкое и пушистое. Есть здесь и телевизор, но со светом были все те же проблемы, что в Саривоне,  и я решила его не включать.

Мне уже скоро надо было уезжать на подготовку на озеро, а я все еще так и не знала, когда же приедут в Корею мои ребята. И очень из-за этого переживала. Но ведь Донал сказал мне, чтобы я корейцев не беспокоила.... И я их не тревожила своими переживаниями.

Но теперь мне снова не спалось, и на душе было муторно. Опять начинали подниматься на поверхность загнанные мною глубоко в подсознание страхи. Я чувствовала, что начинаю захлебываться в них. Может быть, товарищ Сон действительно выслушает меня, как он предлагал? 

Я долго колебалась, пару раз вышла во дворик. Там было тихо, светила луна, и мощно стрекотали сверчки. Из домика шофера Хиль Бо - через затянутые бумагой окна - разносился мощный храп.

Наконец я не выдержала. Когда луна зашла за тучку, я босиком выбралась за дверь и в одной пижаме, накинув сверху шаль, чтобы не казаться неодетой, скользнула к двери товарища Сона.

Я не знала точно, что я скажу ему, когда его увижу. Я знала только, что мне очень тяжело, и очень надо его увидеть. Почему-то я была уверена, что он не спит. Замков на дверях тут не было – и никого это не удивляло!

Внутри была кромешная тьма. Словно в каменном мешке.

Он не услышал, как я вошла - бамбуковая дверь была открыта. Он спал -как и полагается, на полу, аккуратно, по-солдатски подоткнув под себя уголки одеяла «конвертиком».  Мне стало ужасно стыдно и даже страшно, что мне могла прийти в голову такая дикая мысль - потревожить его со своими глупостями. Мало ли что из вежливости сказал человек! Вспомнилась любимая моя Лиза Бричкина - и я, чтобы избежать подобной ситуации и не сгорать потом со стыда, повернула к двери. Но не разглядела в темноте и задела столик, с которого с  грохотом свалилась книга.

В ту же секунду товарищ Сон оказался на ногах, в считанных сантиметрах от меня. На нем был белый тельник - такой, как носил когда-то мой дедушка, и длинные белые кальсоны, какие я видела только в кино. Видимо, он хорошо ориентировался в темноте, потому что, к моему ужасу, сразу меня узнал.

- Товарищ Калашникова, что случилось?

Я была готова провалиться под традиционный пол ондур. Что я могла ему сказать? Что мне захотелось человеческого тепла? Что мне одиноко?

-Ничего не случилось... Извините меня, товарищ Сон... Просто Вы сказали, что если мне нужно будет поговорить по душам... Извините, что я не подумала, что Вы спите... ,- я сама чувствовала, какую ерунду я несу, и на душе от этого становилось все гаже и гаже. Гадко до такой степени, что продолжать я больше не могла. Слезы стыда фонтаном хлынули у меня из глаз, я повернулась и рванула к двери.

- Товарищ Калашникова... Евгения... Я уже проснулся. Не надо убегать.

Он назвал меня по имени? Я не ослышалась?

Я еще ничего не успела понять, когда теплые, сильные руки поймали меня и обняли за плечи. Не с какой-нибудь дурацкой «страстью», как в романах, а по-человечески, по-доброму, по-братски  обняли.  И еще через секунду я уже беззвучно рыдала в его крепкое, натренированное плечо. А товарищ Сон гладил меня по волосам и с приятным акцентом тихо повторял:

- Ну, ничего, ничего, Евгения- радость моя, все будет хорошо. Мы еще прикурим от солнца!

Ох уж это его знание идиом русского языка !

...Остаток ночи я провела у него. Мы почти не спали. Я рассказывала ему о своей жизни - откровеннее, чем рассказала бы священнику на исповеди, если бы была верующей. А он слушал - с душой, так как мало кто умеет слушать; не перебивая, не задавая слишком много вопросов, не осуждая. Как профессиональный разведчик. Время от времени комментировал или уточнял что-нибудь - и каждый раз не в бровь, а в глаз. Чувствовалось, что это был человек с огромным жизненным опытом.

Это было такое счастье – говорить на родном языке, не беспокоясь о том, точно ли подобрано выбранное тобой слово для передачи оттенков твоих чувств!

Мы лежали на его циновке, прижимаясь друг к другу под толстым и мягким  корейским одеялом - даже не помню, как мы там оказались, но между нами не было ничего такого «клубничного».  Рядом с таким человеком  и мысли об этом не приходили в голову – до того с ним рядом было просто и хорошо на душе! Я прижималась к его плечу как к плечу кого-то близкого, родного. Товарищ Сон обнимал меня одной рукой, а другой все гладил мои волосы. От него пахло миндалем и сигаретами одновременно. И от каждого его прикосновения у меня по всему телу шли мурашки. Только не холодные, а  теплые - если вам понятна разница.

Заснули мы только под утро. А когда я проснулась, его рядом не было. А одеяло было аккуратно подоткнуто вокруг меня «конвертиком»,  словно это сделала заботливая мама…

Я очень испугалась, что у него могут быть из-за меня неприятности. О себе я не думала. В конце концов, это я заварила такую кашу и была согласна за это отвечать, если нужно. Бог мой, да как мне такое в голову пришло – прийти к нему вчера вот так! Как я только осмелилась! И что он теперь подумает обо мне...Боже, как стыдно!

В состоянии сложных психических эмоций я не заметила, что мне пора вставать... тьфу ты! И я туда же!

Я осторожно высунула нос из-за двери... Во дворе было пусто, и судя по отсутствию обуви у дверей, все уже ушли на завтрак.

Я быстро на цыпочках перебежала в свою комнату, в соседнюю дверь и начала одеваться.

На завтрак я шла не чуя под собой ног. Что, если он уже сидит там? Какими глазами мне на него после этого смотреть?

Но мне повезло. Товарища Сона за столом не было, была только заканчивающая уже завтракать Чжон Ок. Она приветливо со мной поздоровалась.

- Доброе утро. А где товарищ Сон? – не выдержала я.

- Он рано встал и уже позавтракал. Говорит, очень хорошо выспался сегодня. А Вы?

От этого вполне невинного вопроса у меня чуть не застыла в жилах кровь. Может, она знает, где я была?

- Лучше не бывает,? cказала я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал. Мне не шел кусок в горло...

...Когда я увидела товарища Сона возле автобуса, мне стало так жарко, что начало казаться будто вся улица видит, как я себя чувствую. И знает, где я была вчера ночью. Со стены на меня укоризненно смотрел портрет Великого Вождя.

Товарищ Сон увидел меня, улыбнулся - тепло, по-доброму, и легонько хлопнул меня по спине, когда я поднималась в автобус. Но ничего не сказал. А что,собственно, он мог сказать?

Всю дорогу обратно до Пхеньяна товарищ Сон сидел в автобусе впереди меня, и я не могла оторвать глаз от его коротко стриженного черноволосого затылка и смуглой до черноты шеи. Иногда он поворачивался к окну, и тогда мне был виден кусочек его гордого, мужественного профиля. Тут уж мне было впору прятать лицо. И я и прятала его – в книгу. Только для того, чтобы потом снова украдкой на него взглянуть, благо дорога из Кэсона была не ближняя.

Но один раз товарищ Сон неожиданно оглянулся и перехватил мой взгляд. Не успела я даже испугаться, как его лицо вспыхнуло словно фитиль в лампочке накаливания, и я почти физически почувствовала на себе его взгляд ответный - таким рентгеновским  он был.

Господи! Да что же это творится?! С ума мы оба, что ли, сошли? Пора кончать это безобразие.

Я заметила, что начинаю дрожать, как овечий хвост. И притворившись, что я сплю, сама не заметила, как заснула на самом деле...

А проснулась, когда автобус вдруг резко остановился. Уже  возле гостиницы, и  двери его открылись. Я пулей вылетела из него, ни на кого не глядя.

Проходя мимо меня в вестибюле, когда я брала ключ от своего номера, товарищ Сон наклонился к моему уху и сказал:

- Евгения, я займусь Вашими ребятами сегодня же. Вы зовите меня теперь просто Ри Ран. Договорились? Будем знать Вы да я[16].

- Хорошо,-  выдавила я из себя,- А Вы зовите меня просто Женя, ладно?

И мое сердце заколотилось как после стометровки.

... Вечером в баре гостиницы, где мы обычно сидели и разговаривали, мы с Чжон Ок рассказывали друг другу о своих жизнях. Конечно, я не рассказала ей и десятой доли того, что обо мне знал теперь товарищ Сон. А его с нами почему-то не было, и я поймала себя на том, что мне без него тоскливо.

- А товарищ Сон? - вдруг вырвалось у меня помимо моей воли, когда Чжон Ок закончила свой рассказ,.- Девушки, наверное, в очереди стояли, чтобы с ним познакомиться. Умник, красавец, с хорошим характером; просто не может быть, чтобы он до сих пор оставался холостяком!

- Товарищ Сон - вдовец, - бесхитростно сказала  Чжон Ок.- Вот уже 5 лет. У него две маленькие дочки.

[1]. Dia Duit, a chara!--Добрый день, друг! (ирл.)

2. Dia's Mhaire Duit!- Добрый день! (ответ) (ирл.)

3. Счастье стоит рядом с бедой, а беда скрывается в счастье - корейская пословица

4. Сорен- СССР(корейск.)

[5] цитируется по книге «Философия руководства Ким Чен Ира», Пхеньян, 1999

[6] http://www.trud.ru/trud.php?id=200410151960103

[7] http://www.kp.ru/daily/23972/73648

[8] http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=796923  (?????? ?? 2006 ???)

[9] http://www.foxnews.com/story/0,2933,295505,00.html

[10] ягодицы (голл.)

[11] slagging (ирл. англ.) - дразнить

[12] adder liquor  - корейский алкогольный напиток с заспиртованной внутри бутылки змеей

[13] сорен – советский (кор.)

[14] я советский человек (кор.)

[15] бразильский легкоатлет, прыгун тройным прыжком

[16] корейская пословица


Table 'karamzi_index.authors' doesn't exist

При использовании этого материала ссылка на Лефт.ру обязательна Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100