О "свободе слова"
По поводу выступления  Ю. Миронова в защиту свободы слова от коммунистов
 

В прошлом номере Лефт.ру Юрий Миронов выступил в защиту свободы слова для противников режима Кастро на Кубе ("Свобода слова") .  Он признает, что ущемление свободы слова оправдано, когда речь идет о контрреволюционных «повстанцах и террористах», но утверждает, что в данном случае речь идет «о диссидентах» и что поскольку «их оружием является слово» бороться с ними «тюрьмой» политически ошибочно и морально предосудительно.

Очевидно, что полемика лефт.ру с левыми антикоммунистами по Кубе послужила лишь предлогом для выступления Миронова.  Полная недомолвок, тонких намеков на толстые обстоятельства, ветрянных мельниц  и заявлений sub specie aeternitatis  его статья представляет собой вариант критики исторического социализма с позиций т.н. «демократического социализма», т.е. идеологии, вокруг которой группируется вот уже ряд десятилетий значительная часть левой, в том числе в России, причем той левая, которая не имела никакого отношения к строительству социалистических обществ в 20 веке и которая традиционно занимала «нейтральную» позицию в противостоянии западного империализма и социалистического лагеря.  На практике среди западных «демократических социалистов»  этот «нейтралитет»  выражался в поддержке своего империализма в Холодной войне против СССР, в активном участии в ее идеологической составляющей (борьба против «тоталитаризма», «права советских евреев», «права человека» и т.п.). 

Но было бы большим упрощением свести «демократический социализм» лишь к  левому антикоммунизму западного типа.  Несомненно, что и значительные слои интеллигенции СССР оказались перепуганы опытом советского общества и по-своему, по-интеллигентски переварили его идейно и выработали к нему стойкое психологическое неприятие; что все посчитав и примерив, они сошлись на слове «свобода» и, сойдясь на нем, выбрали буржуазную демократию.  Не поняв этого, не отнесясь к этому серьезно, ничего нельзя понять и в советской контрреволюции, нельзя объяснить ее поразительного триумфа и ее прочности даже и теперь, после 10 лет казалось бы беспрецендентной национальной катастрофы, в значительной мере затронувшей эту интеллигенцию.  В статье Ю. Миронова я увидел типичное выражение идеологии «демократического социализма»  второго рода, весьма актуального для нас, причем типичное не только по идейному содержанию его аргументов, но и по их форме, по полемическим приемам, которые он употребляет, и по его методу мышления об исторических явлениях.    Вот почему я решил поднять перчатку, брошенную Ю. Мироновым коммунистам, и предложить для затравки некоторые из своих размышлений на эту тему.

Но прежде надо внести ясность с вопросом о кубинском эпизоде.  Очевидно, что Ю. Миронов знаком с обстоятельствами осуждения группы кубинских контрреволюционеров понаслышке или только из статей левых антикоммунистов типа Ясинского.  Между тем лефт.ру опубликовало ряд материалов, которые не оставляют ни малейшего сомнения в том, что «свобода слова» не имеет никакого отношения к этому делу.  Кубинские «диссиденты» всегда пользовались и продолжают пользоваться этой свободой.  Самый последний пример этого – заграничное турне Освальдо Пайя, лидера Христианского освободительного движения Кубы.  Пайя недавно получил от Европарламента приз им. академика Сахарова.  Выехав из Кубы в декабре для получения приза, Пайя, как и положено  в таких случаях, совершает круг почета по центрам западного империализма, от неофашиста Берлускони до «нашего негра» Пауэлла, произносит речи а ля Сахаров с кубинской спецификой и планирует продолжить борьбу на Кубе.  Упомянув Сахарова, добавлю, что  антикоммунистический фонд Сахарова в Москве курирует сейчас на Кубе свою «братскую» Партию за права человека и вообще со второй половины 90х гг. принимает самое активное участие в подрывной деятельности на Кубе. 

Но если не за «свободу слова», то за что же были осуждены кубинские контрреволюционеры, большинство из которых были до этого высланы из США как нежелательные элементы и стали, по словам Кастро, «наемниками, состоящими на жаловании милитаристского и агрессивного правительства, угрожающего нашему героическому народу»? Наиболее подробное и авторитетное изложение истории этого дела и объяснение его политического значения можно найти в речи Фиделя Кастро, переведенной нами и опубликованной по адресу http://www.left.ru/2003/11/fidel87.html

Вот несколько выдержек из другого материала по этому делу, проясняющие вопрос о составе преступления осужденных: 

«Несколько незаконных, антигосударственных организаций на Кубе получили в прошлом году значительные суммы от Соединенных Штатов. 
Центр за Свободную Кубу получил 2.3 миллиона долларов. Task Force для Внутреннего Диссиденства – 250.000 долларов, Программа за Транзицию на Кубе, возглавляемая Франком Кальцoном – 325.000. 1.2 миллиона долларов были выданы Группе Поддержки Диссиденства. Кубанет, интернет-издание получило 98.000 долларов, а Американский Центр Международной Рабочей Солидарности, чьeй задачей является убедить иностранных инвесторов не вкладывать деньги на Кубе – 168.575 долларов.
На судебных процессах кубинских диссидентов в начале апреля были приведены
доказательства того, что Джеймс Кейсон, нынешный глава САИ, состоял с ними в заговоре с целью получения Вашингтоном информации, которую последний сможет использовать в своей экономической, политической и пропагандистской войне с кубинским правительством.

Статья 5.1 кубинского уголовного кодекса, по которой были обвинены и приговорены многие из арестованных, гласит, что любой кубинский гражданин, стремящийся получить информацию, которая может бытьиспользована для применения Акта Хелмса-Бартона, блокады и экономической войны против нашего народа, с целью дестабилизации нашей страны и ликвидации социалистического государства и кубинской независимости, будет наказан лишением свободы. 

Статья 6.1 гласит, что любой кубинский гражданин, собирающий, воспроизводящий и распространяющий подрывной материал, полученный от правительства Соединенных Штатов Америки, его агенств, представителей, oфициальных лиц или любого другого иностранного органа, поддерживающего цели Акта Хелмса-Бартона, блокады и войны, будет наказам лишением свободы. 

Другие были приговорены по статьие 91 уголовного кодекса, гласящей, что любой
кубинский гражданин, выполняющий действия в интересах иностранного государстве с целью подрыва независимости Кубинского государства или его территориaльной целостности, будет наказан тюремным заключением на срок от 10 до 20 лет или приговорен  к высшей мере наказания – смертной казни.»

(Роберто Хоркера «Куба: диссиденты финансировались американским правительством». Green Left Weekly, Australia) 

Но тогда, согласитесь, вырисовывается совсем иная картина, чем та, которую воображаешь, читая статью Ю. Миронова.   Как-то не вяжется образ «диссидента»-правдолюбца с плакатиком в руках несущего в массы свободное слово и окруженного костоломами из КГБ и врачами-убийцами со шприцами, - с цифрами в твердой валюте, хитрыми и хорошо сколоченными подрывными организациями под патронажем опытных американских кукловодов.  У Миронова ведь как получается.  Есть благородный классовый враг, приобщившийся к сокровищам мировой культуры от Сократа до Мандельштама и благородно разрешающий «свободу слова» коммунистам.  Последние же ведут себя как-то неблагородно, по-плебейски, вернее, просто по-хамски, если уж называть вещи своими словами.  К сожалению, Миронов не уточняет, о каком буржуазном обществе он говорит, в какой исторический период.  Из его статьи создается впечатление, что именно буржуазное общество остается хранителем мировой культуры, тогда как коммунисты выступают ее изгоями, душителями свободного самовыражения (хотя последнее далеко не всегда равнозначно этой культуре или даже необходимое для нее условие).  И это, подчеркиваю, весьма распространенное убеждение среди нашей интеллигенции, а не просто часть пропагандистской машины империализма. 

Но быть может, Ю. Миронов прав, объясняя нам, что подавление «свободы слова» морально оправдано лишь во время войны, по отношению к «повстанцам и террористам», но не по отношению к «диссидентам» в мирное время? 

Вот что пишет группа кубинских интеллектуалов по поводу антикубинской компании, поднятой левыми антикоммунистами: 

«Сегодня над нашей маленькой страной нависла угроза более страшная, чем. когда-либо, - со стороны сверхдержавы, пытающейся установить свою фашистскую диктатуру уже в мировом масштабе.
Наше время - время новых испытаний для кубинской революции и для всего человечества, и недостаточно бороться с агрессией тогда, когда она уже станет неизбежной или начнется.» (Письмо из Гаваны  нашим далеким друзьям. Гавана, 19 апреля 2003.  )

Как видим, эти кубинцы придерживаются мнения глубоко отличного от мнения Ю. Миронова. Они считают, что когда вооруженная агрессия США против Кубы начнется, ограничивать «свободу слова» для врагов кубинского народа будет уже поздно.  Кто же прав, Ю. Миронов или эти кубинские интеллектуалы?  Впрочем, что если это не их мысли?  Предположим, что их заставили написать это письмо, что оно что-то вроде тех «писем трудящися в газету Правда», которые до сих пор с тонким сарказмом вспоминают наши испуганные социализмом интеллигенты и еще сохранившиеся поклонники «Андрея Дмитриевича Сахарова».  Я так не думаю, конечно, но чего не сделаешь ради аргумента...  Кто же прав в таком случае? 

Без тени сомнения отвечаю: правы те, кто дал длинные тюремные сроки врагам кубинской революции за их «свободу слова» и принудил группу кубинских интеллектуалов написать это письмо для Запада.  И это не просто мое личное мнение, оно следует из моего понимания или толкования исторического материализма. 

«Свобода слова», как и другие «права», не является абсолютом, богом данным, метафизически санкционированным.  В марксизме, как и в буржуазной политической философии на ее вершинах, это право, как и все другие «права», понимается лишь как средство для достижения определенной цели, «хорошего общества», но не как самоцель.  Марксизм, как наука об условиях человеческой эмансипации и идеология борьбы за нее, рассматривает все «права» только по отношению к этой цели и оценивает их роль в этой борьбе каждый раз конкретно, в зависимости от всей суммы обстоятельств, характеризующих данный эпизод этой борьбы.  Эти обстоятельства с замечательной ясностью изложены в речи вождя кубинской революции.  Внутренняя и внешняя политика Кубы, достижения кубинского народа дают его революции «право» отказать ее врагам в «праве свободы слова», чтобы защитить эти достижения, чтобы не дать империалистам поставить точку на кубинском эпизоде всемирной драмы эмансипации человека.  Вот если бы на Кубе, как сейчас в России, продолжительность жизни стремительно падала, если бы там беспризорничали и голодали дети при обилии явств в магазинах, а кубинской молодежи стало бы не по карману высшее образование, если бы там старики копались на помойках и стояли с протянутой рукой в подземных переходах, если бы Куба сервильно помахивала хвостом перед организаторами «нового мирового порядка» и посылала «отряды химзащиты» в Ирак – вот тогда коммунисты подняли бы вопрос о «свободе слова» на Кубе и поставили бы это «право» выше «права» кубинского режима на свою защиту, потому что тогда «свобода слова» была бы одним из условий борьбы против такого режима за режим, который стал бы шагом вперед к конечной цели всех «прав».

Иначе говоря, марксизм понимает свободу иначе, чем ее понимает «Андрей Дмитриевич Сахаров», т.е. дюженный либерализм, для которого свобода это свобода от ограничений или внешнего принуждения, «свобода от».  Марксизм является наследником, и сейчас уже можно сказать - единственным наследником, более сложного и глубокого понимания свободы, идущего от философской традиции Спинозы, Руссо, Канта и Гегеля.  В этой традиции свобода понимается как самоопределение или эмансипация человека, которая возможна только при удалении общественных условий препятствующих этой эмансипации (главное из которых – наемный труд) и позволяет всесторонне развить человеческие потенции. «Но это невозможно без коллективности.  Только в коллективе получает индивид средства, дающие ему возможность всестороннего развития своих задатков, и, следовательно, только в коллективе возможна личная свобода» («Немецкая идеология»).

Вот кратко и упрощенно «традиционная трактовка вопроса в коммунистическом универсуме дискурса», как замысловато выражается Ю. Миронов. 

Конечно, более сложный и глубокий подход к понятию свободы в марксизме не означает нигилистического отношения к экономическим и гражданским свободам, включая «свободу слова», существующих в либеральных капиталистических обществах.  Как бы ограничены и «формальны» эти свободы ни были, они не иллюзорны, как не иллюзорна боевая рабочая газета в Пенсильвании 30х гг. или коммунистический митинг в Веймарской Германии.  Несомненно и то, что как в Советском Союзе, так и в коммунистическом движении вообще часто преобладала вульгарная, нигилистическая трактовка этих свобод, о чем пишет Ю. Миронов.  Нередко свобода слова ограничивалась и подавлялась не только для врагов социализма, но и для его сторонников, включая рабочих и их организации.  Такова была по большей мере история со свободой слова в СССР и ряде других социалистических странах.  В чем же дело?  В злой воле коммунистов?  В слабости коммунистических идей или их извращении?  В несоответствии слов и дел?  В «тоталитаризме»?

Не исключая ни одной из перечисленных возможных причин, я все таки склонен думать, что дело здесь не в злой воле и не в слабости идей, а в реальном соотношении сил между социализмом и капиталистическим миром в 20 веке.  К этому выводу меня подталкивают хотя бы общеизвестные факты из истории «свободы слова» в буржуазных демократиях, а именно: безусловное и решительное подавление этой свободы как только перед этими демократиями вставала реальная угроза пролетарской революции или поражения в войне с социалистическим государством.  Так было в Италии и Испании, в Германии и США, не говоря уже о буржуазных режимах в Венгрии, Финляндии, Аргентине и десятках других стран. 

Зададим себе риторический вопрос: имел бы возможность Герцен пропагандировать социалистические идеи из Лондона, если бы Англия середины 19 века потеряла Индию, находилась под континентальной  блокадой революционной Европы, а в Ирландии, Шотландии и Уэльсе над бариккадами развивались красные флаги?  Или какова была бы судьба «свободы слова» в США, если бы вся Латинская Америка сейчас была Кубой, авианосцы и подводные лодки СССР и Китая охватывали Северную Америку с запада и востока, если бы победила пролетарская революция в ЮАР и над Африкой, Юго-Восточной Азией и Ближним Востоком развивалось красное знамя?  В таком случая, я убежден, что какой-нибудь американский Ю. Миронов сейчас бы сетовал о печальной судьбе демократии в США и советовал республиканцам брать пример с поразительной терпимости и «свободы слова» в Китае и на Кубе.  Но республиканцы его не послушали бы, как не послушаем и мы его. 

Потому что, товарищи, давайте же смотреть на вещи реалистично: никогда за всю историю социализма, даже когда по Красной площади дуры эти стометровые проезжали и Гагарины в космосе Америку облетали, никогда социализм не то чтобы по силам своим сравняться со старым миром мог, но даже на горизонте задницы его не видел, чтобы «догнать» ее.  Он мог только стереть этот старый мир с лица земли, со всем остальным и самим собой.  Но тягаться с ним на равных в экономической и культурной силе он не мог, слишком неравен был расклад с самого начала.  И то, что удалось сделать до его гибели, есть величайшее чудо мировой истории.  О какой же «свободе слова» для врага, да и просто обывателя могла идти речь?  Да разве не достаточно одного здравого смысла, чтобы понять, что «свободу слова» врагу дают только тогда, когда его ни во что не ставят, когда он не опасен и когда именно потому что неопасен его «свобода слова» еще больше укрепит меня, сильного, а его, и без того слабого, еще больше деморализует, как деморализовала эта свобода наше «комдвижение».  Дескать, видишь, я тебе и «свободу слова» дал, а ты и с нею остаешься партией «мирового пролетариата» о трех человек! 

А вот когда начинает жареным пахнуть, тогда  «свобода слова»  становится непозволительной роскошью, тогда вводится цензура, формальная и негласная, трибуналы, погромы, тюрьмы и психушки.  Права была советская бюрократия, которая душила «свободу слова» как могла?  Да, права, когда она душила  «свободу» «диссидентов», включая «левых», подрывать основы социализма в  СССР, снюхиваться с империализмом, лакействовать для него.  Только вот плохо душила, не от души, и мы теперь знаем почему.  А вот когда она от души душила «свободу слова» за социализм, против созревшей уже контрреволюции – вот тогда она была неправа, тогда она сама была контрреволюцией, тогда она снюхивалась с империализмом, лакействовала для него.  - Но ведь это не по-честному, - жалуются и негодуют заоблачные друзья человечества, - это «неэтично», это идет против «духовного и политического опыта человечества». Буржуазии это простительно, на то она и буржуазия, но коммунистам ...  А есть и такие, которые так прямо и ляпнут: дескать, лучше давайте благородно погибнем, чем запятнаем знамя…принципы...идеалы... потомки нас будут...то да се. 

- Вот сами сделайте, постройте что-нибудь, хотя бы спичечную фабрику, тогда и благородно погибайте, - так, на мой взгляд, должны ответить и не раз отвечали земные борцы за коммунизм. 

Еще один момент привлек мое внимание.  Это общечеловеческая, так сказать, точка зрения на вопрос о «свободе слова». Но каким образом Ю. Миронов способен встать на эту точку?  А ведь это именно то, что он и легионы других литераторов делают ежеминутно, видимо не отдавая себе даже отчета, какой немыслимый труд они совершают.  Я, например, сразу признаюсь, что говорить с точки зрения человечества не могу.  Грехи не пускают.  Социальные рамки не дают.  Человечество, ведь, вне этих разделительных рамок не существует и никогда не существовало.  Ну, может быть, разве в каком-нибудь первобытном 
коммунизме, когда и говорить-то особенно не о чем было.  Так как же можно 
говорить за человечество, которого нет?  Ведь что это значит сказать, как Ю. 
Миронов говорит, что 

«свобода слова» не является все-таки понятием, выработанным лишь в капиталистическую эпоху. Приговор афинского суда Сократу так и остался и в глазах современников, и в глазах потомков позором Эллады. Как и многие другие этически обусловленные понятия, эта свобода является продуктом длительного, тысячелетнего духовного и политического опыта человечества, опыта, в который вплелись судьбы Галилея и Джордано Бруно, Радищева и Чаадаева, Вавилова и Мандельштама, судьбы многих известных и неизвестных нам людей … Не надо все лучшее приписывать капиталу. И противопоставлять слову силу лишено смысла. 

Выскажу мнение, что Сократ был большевиком в вопросе о "свободе слова", т.е. он смотрел в его корень.  Ведь именно Сократ усомнился в либеральном понимании этой свободы, как свободы говорить, что хочешь.  И сделал он это, используя эту свободу, публично, за что и был осужден.  Он задал два вопроса:  "Что такое арете (образованиеи воспитание)?"  и "Кто такие сами учителя (Вариант: "Кто образует учителей?"). 

Кому он их задал?  Тем, у кого было право на "свободу слова" в Афинах - мужчинам- рабовладельцам, имевшим афинское гражданство и использовавшим эту свободу, чтобы отказывать в ней другим.  Вопросы Сократа обнажали несвободу лежавшую в основе свободы речи афинян, потому что фокусировались не на формальных признаках гражданской свободы, а ее сущностном содержании, в том числе на идеологическом формировании афинского гражданина, определявшем содержание его "свободной" речи.

Слово и сила

«И противопоставлять слову силу лишено смысла»  - утверждает Ю. Миронов.  Но слово тоже сила.  Нельзя понять суть поднятой проблемы, начиная с наивного противопоставления «слова»  и «силы».  Если бы это было так, то мы вынуждены были бы признать правящие  классы, сконцентрировавшиe в себе всю мудрость «предыстории»,  «бессмысленными» глупцами. Значит, бессмыссленными были костры Инквизиции,  российская цензура... Тогда вся история классового общества предстает бессмыслицей, потому что эту историю нельзя отделить от истории подавления идеологии одних  классов идеологией и физическим насилием других.  Причем, одной из форм такого подавления является "формальная" свобода слова.

Что же такое формальная свобода слова, и почему она дает огромное преимущество буржуазии в ее борьбе против идеологии пролетариата? Kак всякое право, такая свобода предполагает одинаковую меру для неодинаковых людей. Поэтому "право" свободы слова в классовом обществе означает действительное господство свободы слова, т.е. идеологии,  денежного мешка и действительную несвободу  свободы слова или идеологии угнетенного им.  И не надо быть даже марксистом,  чтобы понимать это.  Вот Достоевский, вернувшись из поездки в Западную Европу  в 1863, пишет о свободе победившего буржуа, провозгласившего liberte, egalite,  fraternite: 

«Что такое liberte? Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода делать всем 
делать все в пределах закона. Когда можно делать все, что угодно?  Когда имеешь 
миллион.  Дает ли свобода каждому по миллиону?  Нет.  Что такое человек без 
милиона?  Человек без миллиона есть не тот, который делает все, что угодно, а тот, 
с которым делают все, что угодно.»

Замените «делать» на «говорить и писать» и вы получите частный вывод о «свободе слова», следующий из общего заключения Достоевского о свободе в буржуазном обществе.

Но тут же следуют обычные в таких случаях возражения.  – Почему же тогда 
Ленин и большевики выступали за такую формальную «свободу слова» в 
дореволюционный период?  - Как ни называйте эту свободу, как ни ограничена она 
и неравна для богатых и бедных, все-таки это лучше, чем формальная несвобода 
слова.  Вот лефт.ру, например, пользуется этой свободой и открыто агитирует 
против буржуазного правительства и капитализма, а в СССР запрещено было 
агитировать против советского правительства и социализма.  Вот и получается, что 
свободы слова при капитализме больше, чем при социализме (вариант: при 
социализме в кавычках, госкапитализме, сталинизме, тоталитаризме). 

Ленин и большевики выступали за буржуазную свободу слова против ее  подавления русским самодержавием.  Требование свободы печати и собраний было для них не самоцелью, а частью демократических требований, призванных создать более  благоприятные условия для роста политического сознания российского  пролетариата, для открытой пропаганды социалистических идей в России.  Не будем забывать и того, что именно коммунистический режим в СССР предоставил свободу слова и обеспечил ее действительную реализацию для агитации и пропаганды буржуазной идеологии, чему нельзя найти даже отдаленных паралелей в истории буржуазного общества.  Я имею в виду, конечно, т.н. "гласность" времен "перестройки". 

Возьмем нашу левую прессу.  Своему легальному существованию она обязана этой 
буржуазной норме (победившей, повторю, в России благодаря свободе буржуазной пропаганды, обеспеченной коммунистическим режимом), которая в чисто юридическом смысле рассматривает как равноправные субъекты этого права, независимо от их политической принадлежности.  Правда, как только присмотримся, то заметим запрет на пропаганду вражды, в том числе социальной, т.е. фактически запрет на коммунистическую пропаганду классовой борьбы.  Здесь буржуазное государство вынуждено ограничить это право, потому что  буржуазное общество в РФ недостаточно сильно для того, чтобы позволить открытую коммунистическую агитацию среди трудящихся.   Слишком слаба и неконсолидирована ее экономическая, политическая и особенно культурная власть над ними, в отличие от главных империалистических стран. 
 

К кому обращается Ю. Миронов? Кого он хочет убедить не противопоставлять «слову силу»?   С кем спорит он?  С Фиделем Кастро?  С коммунистами, которых создало его воображение?  Но Фидель не боится словесных поединков.  Его боятся, это верно.  Да так боятся, что до шести сотен покушений, говорят, уже на него было.  А он не боится.  Это ведь каждому ясно, кто хоть одну из его речей прочитал.  Бояться ли их коммунисты?  Коммунистов было миллионы, да и сейчас немало наберется.  Кто их знает?  Может кто-то из них и боится.  Кто-то понапрасну, а кто-то и правильно делает, что боится.  Потому что со «свободой слова» врагу куда легче организоваться и ударить.  И в таком случае не только дураком бы был такой либеральничающий коммунист, но и предателем, заслуживающим самой суровой кары. 

Слово есть сила и нет бессловесной силы.  И эта сила всегда была на стороне правящих классов, на стороне буржуазии.  Вот почему только ограничение формальной «свободы слова» может хоть как-то уравнять силы пролетариата на этом фронте борьбы.  Это легко продемонстрировать.  Проведем умственный эксперимент на предмет высказанного Ю. Мироновым пожелания, чтобы коммунисты вышли на ристалище открытой пропагандистской борьбы.  Представим, что идеи коммунизма поручено пропагандировать Ю. Миронову и А. Баумгартену, и что со своей стороны буржуазия выставит против них, скажем, правого антикоммуниста Рорти и левого антикоммуниста Хабермаса.  Спрашивается, что останется от Миронова,  Баумгартена и идей коммунизма после десяти минут такой пропагандистской баталии. Рожки да ножки останутся.  Рорти с Хабермасом нас с Мироновым просто размажут по стене, да еще кофе будут пить при этом.   Это ведь мы сейчас с вами резвимся в Рунете да в Россиянии, где, как А. Тарасов пишет, трудно найти человека, способного десяток страниц связанного текста написать.  Вольно же нам пописывать сочинения на заданные темы и выдавать их чуть ли не за «теорию».  А если бы за нас взялись всерьез, если бы пришлось выйти против бойцов, образованных «общечеловеческой» культурой, которая вся с потрохами у империализма в кармане? 

Теперь представьте себе положение большевиков в отсталой неграмотной стране с враждебной интеллигенцией.  Сколько у них было журналистов, которые могли бы биться на равных с буржуазными, черносотенными?  Сколько писателей, философов, ученых-гуманитариев, учителей, просто грамотных людей?  А чего стоят идеи, если нет или страшно нехватает людей, умеющих их отстоять и доказать их превосходство над другими идеями?  Ведь классовая борьба в сфере идеологии ведется людьми, а не идеями?  У какого класса есть эти люди, кто способен покупать их культурный «общечеловеческий» капитал? Кто может обеспечить его прирост, окружив этих людей роскошью высокой культуры, научными центрами и лабораториями, издательствами и библиотеками, дорогим комфортом, необходимым для умственной жизни?  Вот ведь в чем дело!  За «свободой слова»  надо уметь увидеть грубую материальную борьбу классовых сил, для которых слово «общечеловеческий» отдает не выспренним интеллигентским пафосом, а как патрон порохом и кровью, роковым вопросом: кто кого?  И в этой борьбе пролетариат находится в самом невыгодном положении.  Вот почему я думаю, что отношения коммунистов и «свободы слова» останутся сложными и в будущих революциях и пролетарских диктатурах.

Словом, сложная тема... 
 
 
 

Ваше мнение